Провокатор сдал место расположения штаб-квартиры Центрального боевого отряда СР, что позволило арестовать, а затем повесить Льва Зильберберга и Василия Сулятицкого — организаторов побега Бориса Савинкова из Севастопольской тюрьмы и покушения на петербургского градоначальника В. фон Лаунца.
Последовавшие позднее разоблачение Е. Азефа, убийство А. А. Петровым 19 декабря 1909 года начальника Петербургского охранного отделения полковника С.Г Карпова и П. А. Столыпина, совершённое агентом Киевского охранного отделения М.Е Богровым, привели руководителей Министерства внутренних дел в какой-то мистический ужас перед тайными сотрудниками и системой тотальной провокации, в какой-то момент ставшей неуправляемой.
После резонансного теракта в Киевском оперном театре ситуация в Департаменте полиции кардинальным образом изменилась. Теперь организаторы политического сыска уже не видели в используемой ими тайной агентуре эффективное средство борьбы с революционной пандемией. Проводником новых, радикальных тенденций стал назначенный в 1913 году товарищем министра внутренних дел В. Ф. Джунковский. Он резко отрицательно отзывался об Охранном отделении: «Все эти районные и самостоятельные охранные отделения были только рассадником провокации; та небольшая польза, которую, быть может, они могли бы принести, совершенно затушёвывалась тем. колоссальным вредом, который они сеяли в течение этих последних лет». Если с 1902 по 1908 год число охранных отделений выросло с 3 до 31, то циркуляром министра внутренних дел от 15 мая 1913 года восемь из них были ликвидированы, а уже осенью этого же года такая судьба постигла и все остальные структуры, за исключением столичных — Московского, Петербургского и Варшавского. При этом было резко сокращено число тайных сотрудников. Ярким свидетельством нового отношения к ним стала история лучшего агента Департамента полиции в рядах социал-демократов — председателя думской фракции большевиков в III Думе Р. В. Малиновского, которого Джунковский заставил сложить депутатские полномочия, так как не мог допустить, чтобы «членом Думы было лицо, состоящее на службе в ДП». Таким образом, исключительно благодаря политическим интригам и бюрократии Февральскую революцию российская полиция встретила не только без сети секретных осведомителей, которая создавалась годами, но и фактически без необходимых полномочий.
В этот раз Владимиру Маяковскому просто повезло — он был отпущен следствием под надзор Московского охранного отделения по месту постоянного жительства (4-я Тверская-Ямская, дом Безобразова, квартира № 52), то есть под подписку о невыезде. Почему-то система полицейского учёта дала сбой, и материалы, которые уже имелись в оперативном деле подпольщика, не были приняты во внимание или вообще были неизвестны следователю по совершенно непонятной причине.
Следователь Р. Р. Вольтановский посчитал собранные доказательства достаточными для обвинения, а само дело о тайной типографии практически завершённым, поэтому передал следственные материалы в порядке подчинённости своему коллеге — следователю по особо важным делам действительному статскому советнику Тихону Дмитриевичу Рудневу. [1.250]
Однако в уголовном деле возникли новые обстоятельства: по результатам длительного наблюдения за некой бандой грабителей, которая, по имевшимся агентурным сведениям, готовила крупное ограбление одного из банков, московская полиция устанавливает причастность Маяковского, а также его сообщников к подготовке нового преступления, после чего его арестовали во второй раз. По докладам филёров, в ОПГ входили Иван Герулайтис, Григорий и Александр Петровы, Василий Долгов — все они уже содержались в СИЗО.
При проведении очередного обыска в квартире Маяковских был обнаружен пистолет «Браунинг» № 330044 со снаряженной обоймой к нему. Формально закон не запрещал хранение огнестрельного оружия такого типа обычными гражданами. Как писал в 1897 году в «Очерке науки полицейского права» профессор Императорского Московского университета И. Т. Тарасов, «невзирая на несомненную опасность от неосторожного, неумелого и злоумышленного пользования оружием, запрещение иметь оружие никоим образом не может быть общим правилом, а лишь исключением, имеющим место тогда, когда
1) волнения, возмущение или восстание дают основательный повод опасаться, что оружием воспользуются для опасных или преступных целей;
2) особое положение или состояние тех или других лиц, например малолетних и несовершеннолетних, сумасшедших, враждебных или враждующих племён и т. п., дают повод к такому же опасению;
3) прошлые факты неосторожного или злонамеренного пользования оружием, констатированные судом или иным способом, указали на целесообразность отобрания оружия у данных лиц».
Таким образом, в государстве Российском право на оружие в принципе являлось неотъемлемым и охраняемым правом каждого законопослушного и психически здорового гражданина. Оно, естественно, подвергалось некоторым временным и местным ограничениям. Так, Сводом Законов Российской империи генерал-губернаторам, губернаторам и градоначальникам при наличии чрезвычайных обстоятельств, угрожающих общественному порядку и спокойствию, разрешалось вводить особый порядок продажи и хранения огнестрельного оружия (кроме охотничьих образцов) и боеприпасов к нему, налагая в случае нарушения административные взыскания — от штрафа на сумму до пятисот рублей и до трёхмесячного ареста. Понятно, что находящийся под полицейским надзором несовершеннолетний В. В. Маяковский такого разрешения на хранение и ношение гражданского оружия получить никак не мог. Формулировка действовавшего закона гласила: «Запрещается всем и каждому носить оружие, кроме тех, кому закон то дозволяет или предписывает». Такое право предоставлялось только строго определённым категориям лиц, а именно «у которых оружие входит в состав обмундирования (к примеру, полицейские и жандармские чины); которым оно необходимо в целях самообороны в связи, когда их жизни и здоровью грозит непосредственная опасность; которым ношение оружия обязательно в силу обычая, законом не запрещённого; в целях охоты либо для занятий спортом». Впрочем, и разрешение на охоту по российскому законодательству тоже предоставлялось далеко не всем.
К примеру, его были лишены священнослужители, а также лица, состоящие под надзором полиции, и лица, наказанные за повреждение чужих лесов или за нарушение правил об охоте, что было вполне объяснимо. Да и сам порядок ношения и применения оружия гражданами был довольно жёстким, при этом они имели законную возможность перевозить огнестрельное оружие, направляясь, допустим, на охоту либо в дальнюю дорогу. Без особой же надобности «ходить с каким-либо оружием, а тем более с заряженным огнестрельным» было запрещено под угрозой уголовного наказания по ст. 118 «Устава о Наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями» (1885).
По просьбе Александры Алексеевны Маяковской ответственность за незаконное хранение огнестрельного оружия берёт на себя старый друг семьи — Сергей Алексеевич Махмут-Беков. Владимир Константинович Маяковский был крёстным отцом его дочери, они дружили долгие годы. Махмут-Беков долгое время служил помощником начальника знаменитой на всю Россию Петербургской пересыльной тюрьмы «Кресты» и, по воспоминаниям сослуживцев, был строг, порой даже жесток к арестантам. Уголовники не раз приговаривали принципиального тюремщика к смерти, организовали на него покушения, к счастью для него — неудачные. Начальство Сергея Алексеевича приняло решение в целях его же безопасности перевести чиновника из столицы в Москву, в почтовое ведомство. Судя по всему, он был сотрудником т. н. «чёрного кабинета» — специального отдела по контролю за почтово-телеграфной корреспонденцией. Учитывая специфику своей предыдущей работы, Махмут-Беков имел официальное разрешение на хранение и ношение пистолета.
В заявлении московскому полицмейстеру бывший тюремщик объявил «Браунинг», обнаруженный при обыске, своим и будет ходатайствовать об освобождении Владимира:
