В Кутаисе тогда активно действовали ведущие грузинские анархисты Варлаам Черкезов, Шалва Гогелиа и Михако Церетели, благодаря их участию в дебатах с меньшевиками число сторонников левой партии росло с каждым собранием. В отличие от коллег по революционной деятельности, анархисты организовывали боевые, хорошо вооружённые группы, проводили налёты на наиболее обеспеченных земляков. В результате «эксов» погибли богатейшие люди Кутаиса — Камулларий и Муджиев. В ходе только одного успешного налёта на кассу казначейства в Душети боевики получили солидный куш в 250 000 рублей. Не удивительно, что в период волнений 1905 года на городских улицах у них была своя баррикада с установленным на ней полевым орудием, купленным по случаю.
Анархисты и меньшевики имели очевидное влияние на коллективы квалифицированных рабочих Грузии, имена их лидеров были на слуху, а об успешных бандитских вылазках в буквальном смысле слагали легенды. Отчаянные налётчики — кумиры гимназистов и молодёжи, и о них никто и никогда не забывал, особенно в период разгрома «Паритетного комитета» и его «Военного центра», да и во время окончательного разгрома затаившихся «врагов народа» они будут во всех расстрельных списках «ка-эров».
После переезда семьи из Грузии в Москву Владимир определён в престижную классическую гимназию № 5 на Поварской улице, начальство которой даже не представляло себе, какой серьёзный багаж революционных знаний и практических навыков подпольной работы имел этот внешне скромный юноша из далёкой кавказской провинции. Несмотря на престижность, это учебное заведение давно находится на особом контроле у полиции. Гимназисты не только активны на всех массовых политических мероприятиях, но и выпускали собственное либеральное СМИ — газету «Набат».
По воспоминанию Христофора Николаевича Ставракова (братья Ставраковы дружили с Маяковскими): «Воходя был очень способный, с широким кругозором для своего возраста, чем всегда удивлял не только меня, но и моих братьев. Он во всём разбирался, всё понимал, мы же, зная его возраст, никак не могли отказаться от представления, что он ещё мальчик… В литературе я и другие студенты всегда от него отставали. У него размах был больше, он много читал, так что я не поспевал за ним». [1.256]
В 1908 году Владимира исключили из гимназии по банальной причине неуплаты полугодового взноса за обучение, а деньги это были довольно приличные. Проблемы с оплатой обучения детей у Маяковских были ещё в Кутаисе, В. К. Маяковский даже обращался с прошением о переводе их содержания на государственный счёт, но получил вежливый отказ. Сложившаяся ситуация была довольно типичной для сотен живших жалованием семей и во многом была связана с практической реализацией положений секретного доклада «О сокращении числа учеников в гимназиях и прогимназиях и изменения состава оных» (п. 434. Дело Деп. Нар. Проев. 1884 год, № 26), более известного как «Циркуляр о кухаркиных детях». Этот документ был издан 5 июня 1884 года министром народного просвещения И. Д. Деляновым по итогам закрытого совещания с участием министров МВД, финансов, управления имуществом и Обер-Прокурора Священного синода К. П. Победоносцева. Как сейчас принято говорить, граф Делянов был клиентелой Победоносцева. Министры неоднократно обсуждали между собой причины взрывного роста революционных настроений среди гимназистов и студенчества. В результате И. Д. Делянов настоятельно рекомендовал директорам гимназий и прогимназий при приёме в учебные заведения создать условия, чтобы «освободить» от поступления в них «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одарённых гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию». Гимназические начальники довольно быстро нашли способ исполнить руководящее указание, значительно увеличив стоимость обучения. Теперь она стала составлять в среднем 100–120 рублей в год, плюс каждому гимназисту были необходимы ещё 3 комплекта форменной одежды установленного образца по 20 рублей каждый, которые должны были приобретаться за собственный счёт. Семья Маяковских, несмотря на формальное благородное происхождение, таких средств не имела.
Несмотря на то что циркуляр впрямую нарушал положения Закона от 30 июля 1871 года, провозглашавшего отсутствие сословных и вероисповедных цензов для обучающихся, он с особым старанием исполнялся во всех учебных заведениях России.
Теперь Владимир Маяковский тесно дружил с радикально настроенными студентами, вместе с ними участвовал в манифестациях, запоем читал агитационные брошюры и газеты. Следующие два года для уже бывшего гимназиста — это его практически полное погружение в революционную деятельность. Юноша, очевидно, обладал талантом пропагандиста, отчаянной смелостью и бесценным опытом нелегальной работы, поэтому московская организация РСДРП(б) поручает ему работу в ключевом для подпольщиков — Лефортовском районе. «Держал экзамен в торгово-промышленном продрайоне. Выдержал. Пропагандист. Пошёл к булочникам, потом к сапожникам и наконец к типографщикам» (Маяковский В. В. Я сам. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 7).
Понятно, что общение с поголовно грамотными типографскими рабочими требовало особых качеств, навыков и жизненного опыта, — их отсутствие молодой революционер компенсировал харизмой и юношеским напором. Московская полиция после первых агентурных донесений о новом активисте начинает осуществлять за ним негласный надзор. Совсем скоро, с учётом его впечатляющих результатов, эта слежка стала тотальной. На него уже завели персональный дневник наружного наблюдения, где он фигурировал под кличками Высокий и Кленовый.
Маяковский тесно общался с руководителем московских большевиков Владимиром Загорским[28], выполнял его поручения, готовил нелегальные квартиры, перевозил запрещённую литературу. В декабре 1907 года он познакомился с Тимофеем Трифоновым — рабочим-наборщиком из типографии крупного издателя В. М. Саблина[29], который был членом РСДРП и опытным подпольщиком, ранее неоднократно привлекался по делам политического характера: в 1898 году — при Санкт-Петербургском охранном отделении; в 1902 году — при Смоленском губернском жандармском управлении; в 1904 году — по делу о вооружённом сопротивлении в Якутске («Романовское дело»), был приговорён к 12 годам каторги, но потом амнистирован; а в 1907 году вновь был арестован как один из организаторов забастовки в типографии Саблина, объявленной в знак протеста против суда над депутатами социал-демократической фракции II Государственной думы. Кроме того, его разыскивал Иркутский окружной суд по делу о подкопе в Александровской пересыльной тюрьме. [1.246]
В Москве подпольщик жил на нелегальном положении под именем Льва Жигитова. Узнав о том, что Трифонов занимается созданием новой типографии для Московского комитета, Владимир предложил ему экспроприировать типографский ротатор из конторы Страхового общества «Россия» на Лубянской площади. Идея понравилась, но по объективным причинам от неё были вынуждены отказаться: к ротатору необходимо было докупить дорогое дополнительное оборудование — пишущую машинку, — а денег для этого в партийной кассе не было. Тем не менее подпольные типографии были организованы в различных районах города.
Одна из них — в доме Коноплина по Ново-Чухнинско-му переулку (теперь это дом № 7 по улице Зоологической), в квартире портного-крестьянина Фёдора Лебедева. Вскоре её работа будет «арестована на ходу» полицией, на месте при обыске обнаружили 70 революционных прокламаций, 80 экземпляров нелегальных революционных газет вместе с воззванием Московского комитета «О военных организациях», а также два незаполненных паспортных бланка и пять паспортов на различные фамилии, из которых «оформленные на имена мещан Жигитова и Умнова оказались подложными» (Обвинительный акт товарища прокурора Московской судебной палаты по делу тайной типографии Московского комитета РСДРП).
