Как известно, основоположник Системы К. С. Станиславский требовал от актёров развивать в себе аффективную память, так сказать, «коллекционировать» различные сильные эмоции, например связанные с потерей близкого человека, расставанием с любимой или случайно увиденной собакой, раздавленной колёсами трамвая, которые могут пригодиться в будущем при работе над ролью. Под всем этим классик справедливо видел научную основу в этом эмоциональном конструировании. Так, после прочтения одного из трудов академика И. П. Павлова он предложил ему сотрудничество в исследовании психофизиологической природы актёрского искусства.

Да и современные психологи используют термин «мнемическая фотовспышка» (flashbulb memories)[12] для метафорического обозначения ярких воспоминаний о событиях, которые вызвали эмоциональное потрясение, и одновременно о событиях, которые только «сопутствовали» эмоциогенным событиям.

Как известно, таким собиранием эмоциональных «вспышек» увлечённо занимался Лев Николаевич Толстой, за что был искренне ненавидим некоторыми своими знакомыми, и, по всей видимости, это специфическое профессиональное увлечение не обошло стороной и Владимира Маяковского, в том числе в этом его «примерянии» возможного суицида на себя.

В 1926 году, во время турне по стране, Маяковский оказался в Ростове, где ему рассказали о трагическом случае, произошедшем с молодой поэтессой. В местном отделении РАПП в свете актуальных требований партии решили сменить молодой девушке имидж, представив её как колхозницу, которая в перерывах между полевыми работами пишет талантливые стихи. Так и печатали: «поэтесса-колхозница», ну и создали для девушки соответствующий народный, как они его понимали, look. После того, как маскарад себя исчерпал, стихи труженицы села печатать тоже перестали. Обиженная на весь мир вчерашняя «колхозница» раздобыла револьвер, выстрелила себе в грудь, но, к счастью, осталась жива. Маяковский поехал к несостоявшейся самоубийце в больницу, пообещал всяческую помощь — в общем, проявил к коллеге тёплое товарищеское участие, в разговоре в больничной палате между делом поинтересовался: «Вам трудно?». Девушка ответила: «Вы знаете, огнестрельная рана — это не больно. Впечатление такое, как будто тебя кто-то внезапно окликнул. Боль приходит потом».

Поэтому, для того чтобы не участвовать в дискуссии по поводу возможного убийства В. В. Маяковского сотрудниками советских спецслужб — а таких материалов, особенно в перестроечное «время неожиданных исторических открытий», было просто огромное количество — народ, читавший ставшую свободной прессу, люто радовался самым невероятным фактам из биографий вчерашних кумиров. Хочу обратить внимание читателей на следующие обстоятельства:

— в описываемый период Иностранный отдел Секретно-оперативного управления ОГПУ во главе с М. А. Трилиссером, несмотря на свой довольно скромный аппарат (всего около 200 сотрудников), был одной из лучших спецслужб в мире. Достаточно вспомнить ставшую легендарной операцию «Трест», материалы которой до сих пор не рассекречены, которая позволила практически полностью блокировать деятельность Русского общевоинского союза (РОВС), имевшего солидное финансирование и насчитывавшего более 30 000 активных членов. Очевидно, что военные организации эмигрантов осуществляли не только пропагандистскую, антибольшевистскую деятельность, но и готовили боевые группы, а в ряде случаев — целые воинские подразделения, проводили успешные террористические акты на территории СССР.

Так в книге Виктора Ларионова «Боевая вылазка в СССР», опубликованной в 1927 году, описывается успешная акция боевиков РОВС, осуществивших взрыв в Ленинградском Центральном Партийном клубе, во время которого террористы использовали вместе с обычной взрывчаткой химические элементы.

Как сообщала «Красная газета», группа террористов из числа белоэмигрантов во главе с Виктором Ларионовым во время учебного занятия, которое проводил товарищ Прозорин, бросила в аудиторию химическую бомбу с угарным газом. Из 35 слушателей проходившего в Центральном партийном дискуссионном клубе «семинария по историческому материализму» взрывом были ранены 13 человек, из них пятеро — тяжело. Едва придя в себя, присутствовавшие попытались задержать злоумышленников, однако те «при удалении отстреливались», из-за чего один из преследователей был тяжело ранен в живот. «На месте взрыва был обнаружен портфель, в котором находилась третья бомба. Она была, очевидно, взята преступниками про запас — на тот случай, если первые бомбы не взорвутся. Портфель также явно заграничного происхождения, с английским клеймом и замком особой конструкции. Такого рода портфелей в продаже нет». Таким образом, журналист даже не допускал мысли о том, что портфель бомбистов мог быть куплен в комиссионном магазине, привезён из заграничной командировки или подарен иностранцем… но в данном случае это больше имеет отношение к подаче материала, а не к совершённому теракту, так как использованное СВУ было тоже иностранного производства. В центральных газетах публикуются интервью с В. Р. Менжинским и Г. Г. Ягодой, которые характеризуют произошедшие события как успешную операцию советских спецслужб (на самом деле — нет) и вполне справедливо называют соседнюю Финляндию центром активной подготовки шпионов и диверсантов.

Еще несколько групп молодых монархистов, отправленных в РСФСР по приказу генерала А. П. Кутепова, погибли — большинство при переходе советско-финской границы. Одной террористической ячейке, в которой находилась Мария Захарченко (родная племянница генерала) и Ю. Петерс, удалось успешно добраться до Москвы, имея боевую задачу взорвать общежитие ОГПУ на Лубянке. Заложенное ими СВУ чекисты обнаружили раньше взрыва (по одной из версий, информацию о подготовке теракта оперативно донёс агент ОГПУ, работавший в РОВС). Диверсантам пришлось спешно уходить от преследования, но они оба были убиты в приграничной полосе.

Такого рода террористические акции требовали от сотрудников ОГПУ не только бдительности, но и достаточно высокой профессиональной подготовки.

В соответствии с Положением о закордонном отделении Иностранного отдела (ИНО) ГПУ, утверждённым 28 июня 1922 года, были определены первоочередные задачи советской внешней разведки в порядке их приоритетности:

— выявление на территории иностранных государств контрреволюционных организаций, ведущих подрывную деятельность против нашей страны;

— установление за рубежом правительственных и частных организаций, занимающихся военным, политическим и экономическим шпионажем;

— освещение политической линии каждого государства и его правительства по основным вопросам международной политики, выявление их намерений в отношении России, получение сведений об их экономическом положении;

— добывание документальных материалов по всем направлениям работы, в том числе таких материалов, которые могли быть использованы для компрометации как лидеров контрреволюционных групп, так и целых организаций;

Для активного противодействия более чем серьёзному противнику в распоряжении советской разведки были сотни агентов по всему миру, по понятным причинам особенно много их было в Германии, во Франции, Турции, Болгарии и Югославии, где проживали сотни тысяч русских. Операции «Д-7», «С-4», «Заморское», «Академия», «Тарантелла», похищение главы РОВС генерала А. П. Кутепова[13] только подтверждали впечатляющие возможности ИНО. Тем более что 11 января 1923 года решением Политбюро ЦК РКП(б) в ГПУ было создано межведомственное Особое бюро по дезинформации (Дезинфбюро) во главе с Иосифом Уншлихтом «в целях систематизации работы по введению в заблуждение иностранных государств о внутренней и внешней политике СССР, а также о состоянии его вооружённых сил и мероприятиях по обороне Республики». В его состав, помимо представителей ГПУ, входили сотрудники Разведуправления Штаба РККА и НКИД. Одной из первых успешных операций бюро были активные мероприятия по дискредитации Великого князя Кирилла Владимировича, добивавшегося от промонархически настроенной эмиграции собственного признания местоблюстителем Российского императорского престола. В газетах Баварии, где проживал тогда великий князь, о нём появились разоблачительные статьи, в которых, наряду с правдой, к примеру, о том, что Кирилл Владимирович действительно поддержал Февральскую революцию, к публикациям добавили и несколько фейков. Провокация сработала, и в результате от сотрудничества с «местоблюстителем» отказались не только многие монархисты, но и финансировавшие его деятельность немецкие банки.