Посоветовали массаж.

Нашли женщину в возрасте, но золотые руки. Поднимала покойников.

И действительно. Кулачки у Лидии Степановны крохотные, но молотила ими без устали. Суставы поначалу скрипели, но потихонечку ожили.

Плюс с Лидией Степановной приятно поговорить. Женщина начитанная. Лежишь пластом, будто ты римский патриций, а приятный женский голос в затылок говорит об искусстве и при этом массируют. Было в этом что-то интеллектуально-эротическое.

Боли полностью не прошли, но на душе полегчало, потому что главное в массаже — расслабиться.

И брала недорого. Хотя после сеанса сама долго не могла очухаться: сказывался возраст. Николай Иванович приводил ее в чувство, отпаивал чаем, продолжая разговор об искусстве.

Тут Николая Ивановича застыдили родные: «Что ж ты пожилую женщину эксплуатируешь! Тем более ослабленный массаж не дает результата».

Николай Иванович попробовал тонко намекнуть Лидии Степановне, может, ей не по силам такая процедура?

Та в слезы: «Чем я вас не устраиваю?! Семья три человека, и все без работы. Массажом живем!»

Спину разминает, а из самой слезы на позвоночник капают. Каш отказать женщине?

Родня упирается. «Завтра жди. Массажистка номер один, бывшая олимпийская чемпионка в метании диска. Творит чудеса».

Николай Иванович не смог отказать родственникам.

Пришла бой-баба. Со спиной такое выделывала, будто была чемпионкой гестапо. Николай Иванович в голос выл, а она сладострастно шипела: «Это я щадящий массажик делаю».

Когда эсэсовка уходила, сразу делалось лучше от сознания, что пытки закончились. Плюс гибкость вернулась. Сам шнурки завязывал запросто.

Брала внучка Гитлера прилично.

Как интеллигентный человек, Николай Иванович не смог сказать первой массажистке, что изменил ей с другой. Пришлось развести их во времени, чтобы не дай бог не встретились. Одна приходила в понедельник и четверг, другая во вторник и пятницу. С первой он отводил душу, со второй тело. Хотя четыре раза в неделю массаж — испытание не для слабых. К тому же платить надо обеим.

«Ничего, ничего, выдержу, они же обе хотят мне добра», — успокаивал себя Николай Иванович.

Друг детства пригласил на день рождения в баню. Попарились, выпили. Друг сказал: «Коля, я слышал, у тебя что-то с костями. Здесь классный массажист. Приехал из Штатов, сам чуть ли не японец, мази втирает, заклинаниями пользуется. Рискни. Ради меня».

Как Николай Иванович мог отказать другу?

Лег под японца. Тот колдовал, прыгал по спине, рвал кожу руками. Поставил банки, не какие-нибудь, а поллитровые! Сказал: улучшит кровоснабжение. Николаю Ивановичу казалось, что в банки втянуло его целиком. Наконец банки зачмокали, отвалились, и радость, что уцелел, наполнила тело соками юности. После экзекуции японец умастил тело благовониями, что возбуждало.

В компании оказалась, как бы случайно, молодая особа. Их оставили вместе. Николай Иванович оказался на высоте. Особа, расслабленно улыбаясь, шептала: «Так вы называете это остеохондроз! Буду знать

Японец, лукаво улыбаясь, сказал, что будет ждать по средам и субботам.

Так появился третий массажист Японец брал круто. Учитывая, что Николай Иванович имел на содержании еще двух массажисток, теперь он зарабатывал исключительно на массаж. Все хотели сделать: ему как лучше, а он чувствовал себя все хуже и хуже. Ослабленный голодом организм плюс ежедневный массаж сокращали срок, отпущенный богом. Николай Иванович из последних сил платил добром за добро.

Когда позвонка племянник из Тамбова и радостно заорал, что везет уникального колдуна-массажиста, Николай Иванович упал в обморок и в сознание уже не вернулся…

У гроба впереди родственников рыдали три массажиста. Они действительно были последнее время всех ближе к покойному.

Тамбовский колдун сокрушался, что пациент не дотянул до его приезда: «Точно поставил бы на ноги!»

Японец возмутился: «Посмотрите: покойник выглядит чак огурчик! Он умер от чего угодно, только не от остеохондроза! Массаж творит чудеса!»

И правда, в гробу Николай Иванович выглядел гораздо лучше, чем в жизни. На его лице была долгожданная благодать.

Остеохондроз лечится, интеллигентность — нет.

— Я из жилконторы. Поздравляю с новой квартирой! Как вид из окна?

— Красота! Фонтаны, цветы, детки на понях!

— А птички чирикают?

— Где?

— Вон на дереве три. Это страус.

— Страус? На дереве?

— Вглядитесь. У них там гнездо!

— Здорово! Прямо картина в раме!

— Причем у вас подлинник! Пятьсот рубликов в месяц.

— За что?

— За вид из окна.

— Не понял. На старой квартире за вид не платили!

— Куда выходили окна?

— На соседа, бившего шкафом жену.

— Теперь фонтаны, страусы, пони. Все, что вокруг видите, отныне ваша частная собственность! Цивилизованный мир за все платит. И мы туда же.

— Тогда и за воздух берите! Я им дышать буду. И жена не удержится. Кстати, если вокруг такая частная собственность, могу за деньги видеть в окне что хочу?

— Да хоть жирафа на танке! За деньги что хотите, то и нарисуем.

— Не понял!

— А вы решили: за окном страусы, пони — оно настоящее? Не будьте миллионером! Увидите, что там на самом деле, — заплачете! Поэтому вид из окна нарисован и приколочен к раме. Рисовал мастер!

— Ах так! Прибейте к окну копию картины Брюллова «Последний день Помпеи»!

— Зачем кошмар в окне?

— Приятно, когда видишь, кому-то хреновее, чем тебе…

За свои деньги хочу жить с комфортом!

— Господин Обертон, я слышал, вы только что получили главный приз на конкурсе скрипачей в Милане?

— Да, маркиз, как обычно.

— Давайте уточним программу вашего концерта на завтра. Итак, Гайдн, Бах… А, это муха. Не обращайте внимания.

Простите, господин Обертон… мне померещилось… или вы поймали муху?!

— Привычка с детства. В нашей дыре было безумное количество мух. Вот и ловили целыми днями. Я был чемпионом квартала!

— Господин Обертон, вы поймали муху так легко. Я бы сказал… артистично…

— Забудем об этом. Гайдн, Бах, может быть, Моцарт?

— Простите… Одним взмахом! Без подготовки!

— Маркиз, я занимался этим с детства! У вас есть скрипка?

— Пожалуйста. Это не Страдиварий, но ученик Аматти.

— Смотрите, маркиз, как убивается муха смычком! Вжик!

— Боже мой! Вы отсекли голову на лету!

— Раньше я мог на спор смычком отсечь крылышко, лапку.

Я почему попросил скрипку? Видите отверстие? Казалось бы, оно для резонанса. Но если подойти творчески… Смотрите, как скрипкой ловят муху в это отверстие.

— В эту, простите, прорезь?!

— Когда Аматти делал скрипку, о мухах не думал. И тем не менее… Ал! Дайте ухо. Внутри жужжит!

— Браво!

— Конечно, это не Страдиварий. Я почему больше люблю Страдиварий? У него дырка больше.

Вы спросите, какая связь между мухой и скрипкой? У меня, как назло, неплохой слух. Отец запирал дома со скрипкой, а на улице носились мальчишки. Что оставалось делать? С горя ловил мух. Смычком, скрипкой, вилкой… Теперь вы понимаете, почему я недолюбливаю Вивальди?… А это что?

— Табакерка работы Фаберже. Милая безделушка.

— Безделушка? Не скажите. Ап! Прошу ухо. Жужжит?

— Бог мой! Неужели вы табакеркой…

— Кстати, маркиз, у вас прекрасный рояль!

— Когда-то на нем играл Рахманинов!

— Смотрите, маркиз. Я открываю крышку рояля. Закрепляю планку. Получилась как бы огромная мышеловка.

— К сожалению, мышей в замке нет.

— Не огорчайтесь! Видите: туда села муха. Я выбиваю планку! Хрясь! Приложите ухо! Бьюсь об заклад — муха в рояле!