Прежде чем почувствовать себя униженным, убедись, что тебя унизили.

1959 год. Помню год точно. Первая американская выставка в Москве.

Тогда еще ни «Битлз», ни американского кино и в помине не было! Знали из газет: водится на земном шаре «американский агрессор». Лязгающее словосочетание не столько пугало, сколько подманивало. Продвинутые имели честь жевать жвачку. За сигарету «Мальборо» девушка была готова на все! Интерес к Америке был.

И вот первая выставка этой самой Америки. Территория небольшая. Народу полно.

Очередь за кока-колой свернулась спиралью. Шарканье подошв и тишина. Губы стиснуты — не расплескать бы слюну! Мы слышали о божественном этом напитке, в котором растворено счастье.

Дорвавшись, делали два-три глотка, остальное сливали в бак и плевались. Лимонад-то наш был вкусней и привычнее! Тут мы их обошли!

На выходе под ногами шуршали куски упаковочного полиэтилена. У нас этого добра еще не было.

Кто-то нагнулся и оторвал кусок пленки.

Как по команде люди бросились на полиэтилен, вырывая куски друг у друга. Молча бились за пленку. Хотелось унести с собой кусочек Америки. Мне достался обрывок 20 на 50 сантиметров.

Что только на обмен в школе не предлагали! Я выжидал. Это были детские ценные бумаги. Стоимость их только росла, как у фантиков (конфетная обертка, сложенная конвертиком).

Я читал сквозь полиэтилен книги! Смотрел сквозь него на солнце! Отрывал кусочки, жевал! Да мало ли что мог себе позволить в 1959 году обладатель полиэтилена!

Семидесятые. Водопроводчик у нас дома на улице Марата закончил работу. Интеллигентная мама спрашивает:

— Сколько я вам обязана?

— Дашь на «маленькую», и хорош!

— А сколько стоит «маленькая»?

…Водопроводчик начал хватать ртом воздух и, крестясь, пятясь задом, выпал за дверь. Он впервые увидел вблизи существо, которое не знает, сколько стоит «маленькая!» Больше этого водопроводчика мы не видели. Мог быть разрыв сердца.

Девяностые. Лечу на выступление в Свердловск.

Отцу за восемьдесят.

«Найди улицу Шейкмана. Третий дом от угла. Последний этаж. Два левых окошка. Там ты родился».

После концерта ночью отвезли на улицу Шейкмана. Оставили одного. Отсчитал третий дом от угла. Последний этаж. Два теплых крайних окна. В ту далекую зиму оттуда увидел свой первый снег.

Растрогался, навернул слезу. В гостинице с чувством выпил водки.

Подробно рассказал отцу, как навестил место рождения.

Описал девятиэтажный дом, два окна…

— Сколько этажей?

— Девять.

— Почему девять? Было пять!..

(На месте старого дома построили новый.)

Выходит, слезу ронял не по адресу.

А все равно было приятно.

По рассеянности несколько раз мог расстаться с жизнью. Из-за той же несобранности не довел до конца.

ПЕРВАЯ ПОПЫТКА. Мне пять лет. Вывезли к морю. Новый Афон.

В слезах вбежал в комнату: «Мама, мама! Шнелька не дает взять красивого червячка!»

Дворняжка с лаем носилась кругами, не давая взять в руки гадюку…

ВТОРАЯ ПОПЫТКА. Мне шесть лет. Коммуналка, угол Загородного и Бородинской. Тридцать жильцов. Родители оставили меня у соседа дяди Кости. Моряк, он жил в тельняшке. Комнатка узкая. Я на диване читаю букварь. Дядя Костя ставит на табурет чайник с крутым кипятком. Я откладываю букварь, нагибаюсь за кубиком. Задеваю чайник. Чайник пятилитровый. Мне повезло: лилось туманно, из носика. Я завопил. Дядя Костя был ловкий матрос. Содрал с тельца одежду, растопил на мне кусок масла. Детская кожа вздулась гигантскими пузырями. Голова кружилась. Казалось, связка воздушных шаров поднимет меня к потолку…

До сих пор вижу в дверях любопытные лица соседей. Запомнил, где чья была голова.

Столько лет прошло, а следы на теле остались. По ним меня узнают читатели…

ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА. Я уже не мальчик. Институтская практика. Завод имени Шаумяна.

(Варили масла, смазки. Все жирное, скользкое. Бедные тетки, уставшие мыться, лоснились, как шпроты. С тех пор не ем шпрот.)

Опытная установка. По стеклянным трубочкам, соединенным резинками, текло, смешивалось и что-то полезное получалось на выходе. Один из компонентов — серная кислота 98 процентов.

Однажды почему-то перестала течь кислота.

Я молотком легонько стучу по резинкам.

(Кстати, до сих пор так чиню все. Не работает — постучи молотком. Иногда оно чинится.)

Тюк-тюк. Тюк-тюк. Стучу молоточком по трубочке с кислотой, мурлычу под нос. Резина трескается, струйка кислоты прицельно бьет в глаз!

От кипятка тогда спас матрос дядя Костя. В этот раз оказался поблизости слесарь по имени Сергей. Он схватил пожарный шланг и сшиб с ног струей воды в пять атмосфер из брандспойта. Я закрывался руками, катался по полу, орал.

Сергею не удалось выбить мне глаз, зато концентрация кислоты в нем опустилась до уровня допустимой

Творческие люди вне профессии опасны для себя и для общества. Всегда кто-то должен быть рядом. Не обязательно муза. Слесарь. Пожарник. Желательно врач.

Я прошел через все. В том числе через это.

В пятнадцать лет занимался боксом. Тренировались в общежитии «Корабелки» у метро «Автово».

Ринг в подвале. Из мужской раздевалки надо по коридору пройти мимо женской душевой. А как пройти мимо, когда тебе нет двадцати?!

Темная дверь душевой, продырявленная, как звездное небо. Завхоз, матерясь, раз в неделю менял у двери филенку. Наконец на болтах привернули металлический лист. Наутро дверь была пробита поперек и вдоль, будто прошита автоматной очередью сексуального маньяка.

Студентки знали, что моются не одни, гордились молодыми телами. Горячие взгляды парней доводили воду до кипения. В душевой девичий смех звучал звонче, чем при обычном, никому не нужном мытье.

Одним глазком прикоснувшись к прекрасному, ребята врывались в спортзал разогретыми. На ринге дрались яростно, до крови.

Тренер хвалил за спортивную злость.

Но стоило выехать на соревнования, боксеры становились вялые, никакие. Не было стимула.

Тренер психовал, он никак не мог понять, почему мужской характер проявлялся только в подвале!

Семидесятые. Технологический институт имени Ленсовета. Мне двадцать.

Возраст, когда после касания женской груди в автобусе сутки колотит.

…Вхожу в комнату комитета комсомола. За столом члены бюро комсомола с кумачовыми лицами передают друг другу листки. Сопят, потеют, на вопросы рядовых комсомольцев не отвечают. Картина «Комсомольцы читают закрытое письмо Ленина к Брежневу». На самом деле это была перепечатка порнографического романа «Графиня Гамиами». Тогда с порнографией было плохо. В сексе до всего доходили своим умом. Методом проб и ошибок.

Очередь на «графиню» дошла через месяц. Дали на два часа. Совпало с лабораторной по химии. Начинаю читать — не идет! Как представлю — голова кружится. Да еще запах лаборатории! Теряю сознание. Так и не дочитал!

Богатое воображение, потом пригодилось в творчестве.

В институте знакомился с девушками нестандартно. Выбирал жертву. Месяц сверлил глазами. Когда высверливал насквозь, оставалась формальность. А ключевую фразу сплести талантливо — нет проблем!

После месяца артподготовки подхожу к мирно пасущейся в вестибюле студентке и давлюсь фразой: «Не хотите пойти на концерт органной музыки?!» (Староиндийское начало, ведет к победе в три хода!)

Бедняжка оглянулась по сторонам: «Вам кого?»

— Вас!

Судя по технике бега, у девушки был первый разряд.

Самое смешное: я сам в жизни не слушал органа, толком не представлял, как он выглядит! Но был уверен: незнакомка все отдаст за органную музыку! Идиот!