— Хватит нести чушь! — отмахнулся я, и хотел было съязвить насчёт формулировки: «авторитетные учёные доказали». Но тут меня посетила неожиданная мысль и я обличающим голосом спросил: — Так это вы новую методичку, что ль, получили? Это новая инструкция такая?

— Это официальная версия, которую тебе будут озвучивать, — крякнул Кравцов. — Так что думай, как с этим разбираться будешь.

— А тут и думать нечего. Не буду я с ней жить. Чувствую себя преданным, — озвучил своё категорическое решение я. — Если бы она мне всё рассказала, то я бы может быть ещё бы и подумал. А так — нет! Предательства я не потерплю!

— А ты ей всё рассказал?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты обо всех своих амурных делах ей рассказал перед свадьбой?

— Я другое дело, — смутился я. — Я мужчина. Да и рожать я не собирался и не собираюсь. А вот она…

— Можешь дальше ничего не говорить. Ты уже взрослый, так что тебе виднее, — ответил тот и, повернувшись, направился к морю.

Чувствуя, что разговор ещё не завершён, направился за ним, раздумывая над вопросом: «Что делать?»

Кравцов, словно бы прочитав мои мысли, продолжая идти, спросил:

— Ну, какой у тебя план? Что будешь желать великий стратег? Или тебе помощь нужна? Подсказать что-нибудь?

— Не надо, — вздохнул я. — Если она сюда приедет, то встречаться с ней не буду. Убегу куда-нибудь в горы на недельку, а как уедет, вернусь. Так что передайте по своим каналам, чтобы она не утруждала себя. Меня она тут точно не найдёт.

— Детский сад — штаны на лямках, — прыснул Кравцов, а затем как бы невзначай добавил: — Кстати говоря, в мировое турне, в которое отправятся группы «Импульс» и «БАК», была включена ещё одна страна. Сказать какая или сам догадаешься?

Я не стал ничего отвечать. Ежу было ясно, что на всякий случай хитрозадые начальники всех мастей включили в список ФРГ. Вот только сделали они это зря — в этот раз идти им на уступки и прогибаться я категорически не собирался. А значит, и ехать ни в какие турне не собирался тоже.

Вечером в мою комнату постучали.

И этот стук меня буквально шокировал. Никто из обитателей дома в дверь не стучал, ибо все привыкли орать друг другу из коридора.

А тут стук.

«Неужели Марта примчалась раньше срока⁈» — обомлел я, открывая окно.

Я не собирался с ней встречаться. Ни сейчас, ни потом! Я не безосновательно опасался того, что, увидев ее, растаю, прощу и вновь пущу её в своё большое доброе сердце.

А этого я не хотел! Точнее хотел, но не хотел, потому что предала! А предательство прощать нельзя! Тем более такое!

— Саша, ты тут? — раздался голос замминистра культуры СССР, когда я уже перекинул одну ногу через подоконник. — Открой, пожалуйста, надо поговорить.

«Ага. Значит, точно прилетели. Мячиков в Москве был ещё вчера».

— Секунду, — негромко произнёс, поправил за спиной рюкзак с продуктами и необходимыми для похода вещами, спрыгнул на землю и через кусты ломанулся куда глаза глядят.

Но, убежать далеко я не успел, так как передо мной неожиданно возник Кравцов.

Он схватил меня за руку и, пока я не вырвался, чуть ли не на ухо громко закричал:

— Это не она! Она не приехала!

Я оставил попытки освободиться от захвата и, тяжело дыша, спросил:

— Почему?

— Откуда я знаю, — понизив голос, крякнул тот и на всякий случай, вероятно, опасаясь, что я убегу, поинтересовался: — Отпускаю?

— А кто там — за дверью? — не став сразу давать опрометчивых обещаний, спросил я.

— Свои, — ответил тот и разжал захват.

Через минуту оказалось, что возле двери, продолжая в неё стучать, и что-то говорить, стоят действительно знакомые всё лица — Мячиков и Лебедев.

— Здрасте, — напугал я их, поздоровавшись.

Те резко обернулись, посмотрели на меня, затем вернули взгляды на дверь, а потом вновь на меня.

Мячиков кашлянул, показал пальцем в сторону моих апартаментов и спросил:

— А там кто?

— Автоответчик, — съязвил я и поинтересовался: — Чем обязан столь приятному визиту?

— Всё тем же, — вытер платком шею замминистра и сразу же перешёл к атаке: — Ты почему отказываешься от мирового турне?

«Ясно, будут уламывать», — вздохнул я, поняв, зачем именно они приехали сюда.

И в своём предположении я не ошибся.

— Так почему отказываешься петь? — вторил Мячикову Лебедев. — Ты же популярный исполнитель.

— Да, исполнитель, ибо постоянно что-нибудь исполняю! Но я больше не певец. А кинорежиссёр и актёр! — напомнил гражданам я.

— Но кроме этого, ты же ещё певец. Так почему бы тебе не спеть?

— А потому, что я не хочу петь! Понимаете? Не хочу!! Я хочу снимать! Неужели это так сложно понять⁈

— Но просят же тебя — спой разок. И от тебя отстанут. Большие люди просят. Уже всё договорено!

— Если спою, то никогда не отстанут! Да и не хочу петь! Ни петь, ни пить! Я не певец больше! Я завязал!

— В лоб прёшь, Васин. Так не выйдет, — покачал головой мидовец.

— А как надо? — решил я перевести речь в более демагогическое русло.

— А надо так, чтобы все всем довольны были.

— Да, Саша, товарищ Лебедев прав, — вернулся в дискуссию Мячиков. — Нельзя идти против решения принятого на высшем уровне.

— И что же мне, по-вашему, нужно сделать?

— Как что? Нужно взять себя в руки и, оставив своё упрямство, принять единственно правильное решение.

— Пойти на компромисс предлагаете?

— Конечно! А как же ещё⁈

— Не знаю как, но я уже изрядное количество компромиссов сделал. Мне кажется этого вполне достаточно. На этот раз предлагаю сделать компромисс вам и от меня, по поводу гастрольного тура, отстать. Ровно, как и с темой про Мотьку. Ни турне мне не нужно. Ни Мотька! — категорически заявил я.

Н-да, заявить то я заявил, только вот особого смысла от моего заявления не было.

И Мячиков, и Лебедев проигнорировали мой крик души и с упорством принялись доказывать мне, что в первую очередь я не какой-то там режиссёр или актёр, а гражданин нашей прекрасной страны, у которого есть, не только права, но и обязанности, и уж только после этого певец.

Разговор намечался долгий, поэтому прошли на кухню.

Противостояние вошло в острую фазу, в которой они раз за разом, затрагивали давным-давно надоевшие темы.

Они не слышали мои доводы, я не слышал их. Как говорится: «Верхи не хотели. Низы не могли». Ну, или наоборот.

Вариант уладить вопрос полюбовно улетучивался с каждой секундой. Им нужно было во чтобы то ни стало убедить меня в необходимости турне, а мне, в свою очередь, приходилось убеждать их в обратном, заявляя, что всякие там турне мне нафиг не упёрлись.

И они, и я, понимали, что складывается патовая ситуация.

Но отступить они не могли, у них был приказ. Я тоже сдаваться не собирался. Поэтому дискуссия с элементами алитирования и пропаганды обещала быть долгой.

Я сидел, смотрел в пол, слушал их горячие речи и отчетливо понимал, что, вероятно, на этом, моей творческой карьере приходит конец.

Как бы мне не хотелось поработать во благо страны, но я должен был констатировать очевидное — совместить желание творить по своему усмотрению и тотальный контроль я никогда не смогу. Меня так и будут вечно направлять туда, куда именно им нужно. А мне всю эту вечность придётся прогибаться, юлить и стараться хоть что-то оставить в вечности от своих изначальных идей.

Да, конечно, они обязательно будут все свои деяния обосновывать высшими целями. Будут рассказывать о нуждах страны, о первостепенных задачах и целях, раз за разом, рассказывая мне, что не моё это дело — стратегически думать. Они начальство, они старше, они знают, а потому, Вася, им виднее, и ты делай, что тебе сказали.