Они подошли к дому Локкарта в тот момент, когда из подъезда вышли Хикс и Мура. Мария Игнатьевна была в большой широкополой черной шляпе с легкой вуалькой, прикрывающей глаза, и строгом темно-вишневом пальто.
— Вы к нам? — громко удивилась она, точно совсем не знала о их приходе. — Какая жалость! А мы с мистером Хиксом собрались в Большой театр. — Мура бросила любопытный взгляд в сторону Рейли.
— Позвольте представить вам, Мария Игнатьевна, и вам, мистер Хикс, моего друга Сиднея Рейли, — представил его Каламатиано.
— Очень приятно. — Мура подала ему руку для поцелуя, но Рейли пожал ее, и ее улыбка погасла. — Жаль, что нам с Хиксом не удастся принять участие в вашей несомненно интересной беседе.
— Нам тоже жаль, — нахально улыбнулся Рейли.
— Мы не опаздываем, Хикс? — проворковала Мура, не желая больше разговаривать с Сидом.
— Пока нет, но стоит поторопиться. — Хикс приподнял шляпу, прощаясь с гостями и подавая руку Муре.
— До свидания, господа! Я надеюсь, мы еще увидимся, мистер Рейли, а вас, Ксенофон Дмитриевич, я всегда рада видеть! Приходите в любое время, мне надо с вами посекретничать.
— Я обязательно зайду, — пообещал Каламатиано.
— Я тоже надеюсь, что еще увижу вас, — приподняв шляпу, попрощался Рейли, не скрывая своей радости, что сумел досадить светской львице.
Мура и Хикс ушли. Рейли хмыкнул и с усмешкой посмотрел им вслед.
— Мы с Мурой прекрасно знаем друг друга, но она каждый раз делает вид, что знакомится впервые. Я, как видишь, подыгрываю ей, и она готова растерзать меня на части. Забавно, не правда ли? Как ты думаешь, почему она не хочет меня узнавать? — рассмеялся Рейли.
Каламатиано пожал плечами, не желая вдаваться в подробности их обоюдных антипатий, но Сид, насмешливо улыбаясь, держал паузу, и Ксенофон Дмитриевич спросил:
— Может быть, месть?
— Надо же, угадал! — обрадовался Рейли. — Ах, какая женщина! Бойся Муру, мой друг! Она мстительная женщина. Даже я ее побаиваюсь.
Каламатиано не стал расспрашивать, за что ему мстит столь очаровательная дама, но вряд ли это касалось амурных отношений, они оба ценили в своих возлюбленных преданность и покорность, сами оставаясь при этом независимыми и переменчивыми в желаниях.
Локкарт тепло встретил своего соотечественника, провел их сразу в кабинет, где в углу на четыре персоны был накрыт небольшой столик с закусками и запотевшей водкой. Ксенофон прибавил к ней и свою бутылку виски.
— Прошу простить за столь холостяцкий прием, Сидней, и скромный русский стол из картошки, селедки, мясной тушенки, сыра и соленых огурцов, но жизнь в Москве приучает радоваться и такому скромному пиршеству, — улыбнувшись, проговорил Локкарт.
— В России я уже несколько недель, поэтому могу сказать: вы роскошно живете! — польстил Роберту Рейли. — В Петрограде живут гораздо скромнее.
Рейли, не теряя времени, сразу же вкратце объяснил причины своего неожиданного приезда в Россию, заметив, что политическая ситуация в Лондоне резко изменилась. Надежды на то, что политика большевиков переменится, ни у кого больше нет, как нет и доверия к новой власти со стороны не только Англии, но и ее союзников, а значит, вопрос стоит только один: что нужно сделать, чтобы власть большевиков в России не продержалась и до осени.
— И теперь здесь нужны уже не наблюдатели, а люди, способные помочь России обрести прежнее стабильное положение в мире, — продолжил Рейли, — ибо ничего, кроме разрушений, Ленин и его группа приспешников, прибывшие в пломбированном вагоне по указке Людендорфа, принести этой стране не могут. Не нужно быть великим политиком, чтобы не увидеть, как с каждым днем нарастает красный террор, и большевики не успокоятся до тех пор, пока не разрушат все до основания, чтобы потом на голом месте строить свое дикое фанатичное государство. Недаром все фанатики, террористы и разбойники прошлого у них теперь занесены в святые списки и им даже собираются воздвигнуть памятники. Такие кровавые бунтовщики, как Разин и Пугачев, вознесены в герои, а церковь и ее святые отринуты. Впрочем, что тут доказывать, все и без того ясно. Я знаю, что первое время отдельные западные дипломаты заигрывали с новыми вождями, стараясь склонить их на свою сторону. Но время уговоров закончилось. Издалека лучше видится, Роберт, и должен вам сказать, что в Лондоне все настроены воинственно. Не было бы войны, интервенция началась бы сегодня или завтра. Но война вот-вот закончится, никто уже не сомневается в нашей победе, и наша задача теперь помочь тем русским, кто хочет восстановить прежний разумный правопорядок. Я имею в виду генералов Алексеева, Деникина, лидеров оппозиционных партий, любого из них, кто пытается противостоять большевикам. Помочь опять же делом. Деньгами, оружием, продовольствием. Вот зачем я приехал.
Рейли замолчал. Он знал о приятельских отношениях Локкарта с Троцким, Чичериным, о его симпатиях к Ленину, но знал также и то, что многие в Лондоне уже не одобряли его просоветских настроений и требовали отозвать из Москвы. Поэтому Рейли поставил вопрос остро: с кем сегодня бывший генконсул? И что он намерен делать дальше?
— Я разделяю ваши настроения, господин Рейли, — заговорил Роберт. — Первое время мы все здесь очень надеялись на то, что у соратников Ленина хватит ума не разрывать с прежними союзниками, продолжить военные действия, а также сохранить преемственность некоторых государственных институтов, но сейчас уже очевидно, что они в своем стремлении завоевать и упрочить свою власть готовы разрушить и растоптать незыблемые для всего народа символы. Я имею в виду прежде всего православие, без христианской веры трудно представить русского человека и Россию. И с каждым днем они оставляют нам все меньше и меньше симпатий. Все это так. Об этом уже никто не спорит. И все же я бы не стал торопиться объявлять войну большевикам.
— А что вы предлагаете? «Ни мира, ни войны», как выразился Троцкий на переговорах с немцами? — усмехнулся Сидней. — Сидеть здесь и наблюдать, как большевики методично истребляют собственный народ? Как множатся карательные системы? Мне только что показали проект декрета ВЦИК об учреждении Революционного трибунала, где есть коллегия обвинителей, но отсутствует коллегия адвокатов и в приговорах которого смертная казнь станет одним из эффективнейших средств новой власти. Вы будете спокойно наблюдать, как разгорается гражданская война? Как от голода будут умирать дети? Что можно противопоставить всему этому?
— Я не исключаю третьего варианта, когда можно будет достичь согласия и в стране, и между нашими государствами мирным путем, — осторожно проговорил Локкарт, видя, сколь решительно настроен Рейли. — Я собираюсь завтра поехать в Вологду, переговорить с господами послами Френсисом и Нулансом, чтобы окончательно прояснить наши обшие позиции по этому вопросу и выступить тут как бы единым фронтом… Еще не исключена возможность, используя влияние наших стран, добиться от Ленина пересмотра его политической линии.
— Почему же вы до сих пор этого не добились? — сдерживая гнев, спросил Рейли. — Ведь вы имели возможность говорить, беседовать с Лениным один на один. Да что рассуждать о пересмотре всей политической линии, если вы не смогли даже добиться разрыва Брестского договора?!
— Все не так просто…
— На фронте каждый день умирают наши парни, а вы заявляете: все не так просто! — вскипел Сидней. — Им плевать на то, просто вам здесь или сложно! Им нужна помощь русских, они гниют в окопах, а дома жены и матери получают похоронки. Мы же сидим в теплой просторной квартире, пьем водку и философствуем: все не так просто! Да большевикам наплевать на то, что вся Европа воюет! Им наплевать на немцев, англичан, американцев, им, видите ли, срочно потребовалось создать Город Солнца, коммунизм, учредить свою непомерную диктатуру, и больше их ничего не волнует! А мы сидим здесь и умиляемся: ах, какие лихие ребята, ах, какие резвуны! Ишем пути, как бы их уговорить, как спасти их политические амбиции, умиляясь тем, как они гробят собственный народ! Мы не чужие на этой земле, Роберт! Я родился в этой империи, Ксенофон связан материнской пуповиной с Россией, а большевики сегодня предают поруганию наше с ним прошлое, наши корни, пытаясь все сровнять с землей и выстроить свое мифическое государство! Да поезжайте в Африку, в Австралию, черт возьми, стройте там все, что хотите, но не здесь!
