Я кивнула, ну не знаю, даже не кивнула, у меня вдруг потекли слёзы…

− Не плачь! Из-за парня плакать?!

− Да не из-за парня, − рыдала я. – Мне на него наплевать! ЕГЭ не сдала. Все же злорадствуют! Весь город! А столько сил на подготовку потратила!

− Так сдашь в резервные дни, все свои ЕГЭ сдашь ещё и лучше, в резерв задания проще, инфа-сотка, − самбистка тяжело положила мне руку на плечо и твёрдо посмотрела в глаза.

− Как в…? Я же не записалась. А вообще… Классная мне тоже что-то болтала про резерв, про область, я думала – брешит…

− Как ты классную свою. Так ей и надо! У меня тоже классная собачка собачная. А ведь бывают хорошие классные. Тебя как зовут?

− Арина.

− Слушай, Арина. Я – Тоня. Вот и познакомились. У тебя папа – прокурор, а ты как маленькая. Он тебе что: справку сделать не сможет? Ты нездорова, факт. Конечно, лучше бы было, если ты бы на экзамен пришла и в обморок там прям грохнулась, тогда все бы засуетились, прибежала бы медсестра и всё задокументир…

– Запротоколировала.

– Точняк. Верно. Эх… Любовь, любовь… Бывает же… – Тоня посмотрела на меня жутко тоскливо, и, знаете, она показалась мне очень красивой, и вовсе не самбисткой. Бывают такие плотные крепкие фигуры, они для размножения самое то, для здорового потомства – так в учебниках пишут старинных по анатомии.

– Но я… Я же… Я вспомнила, как папа делал мне справку совсем недавно, когда я в апреле пропустила из-за Дэна две недели… И раньше тоже травмапункт, жуткое время… страшно вспоминать ту справку из «травмы»…

Но Тоня не поняла моего замешательства.

− Ты же сейчас тяжело больна! У тебя нервное истощение и подозрение на туберкулёз. Поняла? Возьмёшь справку и сдашь в резервный день. Какие проблемы-то?

Она так это всё сказала, что я поверила, что тяжело больна и что можно будет успеть в резерв.

– Ты же без внутренних поступаешь?

– Н-не знаю…

– А куда ты хотела?

– В… в МГУ на химфак.

– Ой. В МГУ внутренние, чтобы дебилы не просачивались. А то там какой-то год все дебилы с купленными сотками собрались. Потом после первого семестра учиться некому стало, всех погнали. А нормальные люди не поступили. Вот и сделали внутренние. Я тоже с внутренними. Но мне не в этом году, мне через год. Но можно же и попроще универ, необязательно в МГУ?

− Но у меня олимпиада…

– Так ты по олимпиаде?

– Нет, нет. Я призёр региональный. Они таким просто сразу сто дают.

– По химии? Ну ничего себе!

– Ага – ничего себе. Все года с репетитором, и победителем так и не стала.

– Ну – победителем… – Тоня удивлённо посмотрела на меня, видно, что для себя она даже предположить не могла такую возможность. А по всему видно, что умная, даже очень умная… Если приглядеться…

– Там победитель-то не один, надо балл набрать выше определённого и ты – победитель. Мне балла до победителя не хватило.

– Ну бывает. Ну и сдашь в резерв. Ты главное лечись. Таблетки пей успокоительные…

– Да, да, успокоительные. – Я кивала и ревела, ревела и кивала. – Лишь бы дали сдать, лишь бы поступить.

− Всё образумится, Арина. Всё только к лучшему, понимаешь? Всё только к лучшему. Никаких же проблем. Это ерунда же. Ты и так всё знаешь. Готовиться не надо. Выспишься, придёшь и сдашь. Ну папа же договориться может, если что? Ну бывают же непредвиденные обстоятельства! Даже хорошо, что ты не пошла в таком состоянии. Так бы не написала – пересдача. Зачем тебе это? Ты же медалистка?

– Да какая теперь я медалистка.

– Во-от! У медалистов пересдач нет! У тебя и медаль останется! Вот всем нос и утрёшь. Вот если бы ты написала плохо – как в таком состоянии не плохо-то написать? – вот все бы враги и радовались. А так – не пришла, заболела. А после выздоровела и пришла. Все на пересдачу, а ты просто первый раз пишешь.

– Да у нас по химии никто и не пишет, кроме меня… из класса.

– Но ты же русский прогуляла-то?

– И матешу тоже.

– Ну, до химии ещё в себя придёшь? Когда химия-то?

Я разрыдалась – я забыла, когда «химия», именно число.

– Помню, что не скоро, и биология на подходе.

– Не расстраивайся, пожалуйста. Я сейчас сама расплачусь. Езжай к врачу с мамой-папой…

Я разревелась ещё сильнее…

− Я подумаю, − ответила я. – Я папе скажу…

Тоня сказала:

− Ты очень переживаешь – я вижу. Я скоро иду за земляникой. Давай вместе.

− Земляника – это антидепрессант. Хочу. Спасибо, − я вытерла слёзы, встряхнулась – мне стало неприятно, что я так разоткровенничалась, но одиночество… Одиночество – это просто ад. Ад, которого нет. после смерти ничего нет. вас просто нет. А всё остальное – выдумки тёмных людей… Я приложила ключ к кнопке ворот– калитка открылась:

– До свидания, Тонечка! – выпалила я, хоть и не собиралась. – Извини, что загрузила тебя.

– Да ну. Ерунда. Я совсем не загрузилась. Никто ж не умер.

– Но умерла любовь! Извини, что оторвала от дел.

– Да я помойку ж… Помойку выбрасывала… До завтра!

– До завтра, Тонечка!

Я поднялась по крыльцу – дом стоял высоко, на высоком фундаменте, как настоящий средневековый замок – неприступная крепость, я отключила сигнализацию и вошла в дом.

По комнате летала оса. Я не боюсь ос, я их легко могу убить. Осы – это не мухи, у ос – замедленная реакция. Я убила осу, включила ноутбук, села за деревянный стол, набрала в гугле «резервные дни ЕГЭ. Расписание» – папа увидит мой запрос и всё поймёт!.. Но комп вдруг завис, и интернет пропал. И я разревелась в голос. Это наверное ужасно. В этой комнате камера висит точно. Интересно: сколько в доме камер? И я назло камерам замолчала. Папа всегда говорил, что нытьём ничего никому не докажешь.

Я не хочу никому и ничего доказывать. Я просто пишу об этом, потому что папа сказал, что я могу писать всё, что угодно. И делать мне сейчас совершенно нечего – только писать и думать, думать и писать, и вспоминать…

До вечера я лежала. А теперь опять пишу. Интернет пропал. Это точно папа! Точно папа заблокировал. Он всё видит! Да мне плевать. Я обойдусь. Вчера я только Ильке написала, вечером мобильник мне прислал сообщение об ответном письме. Я с мобильника не стала заходить, и комп не стала включать, я была увлечена этой своей исповедью. А сейчас у меня и на мобильнике интернет пропал и в компе! Мобильник легко заблокировать, но и вайфай, значит, папа убрал! Значит, обо мне пишут в новостях. Да и пусть. Попишут и перестанут. А может кто просто в своей соцсети, так папа попросит и запись заблокируют. Надо купить модем-адаптер, надо Тоню попросить… А деньги я верну, я поклянусь, что верну… Тогда я отойду с ноутбуком подальше от дома, интернет появится, и я всё узнаю! Уф!

Мне стало легче. И я могу продолжить. Спасибо, Тоня! Надо меняться, надо уважать простых людей, тем более таких хороших!..

Я остановилась на памятнике преподобному Косьме. Кремль и площадь, на которой летом торгуют сувенирами, в основном мирошевской матрёшкой. Три брата: Михайло-жнец, Кузьма-плотник и Ермолка-пастушок. Я не понимаю, почему эта матрёшка так знаменита, покупают её очень хорошо. Мама говорит: потому что матрёшки-мужики − это только в Мирошеве до такого додуматься могли.

Перед площадью− главный проспект, проспект Красной Армии, там «Макдак», в который Дэн меня хотел позвать, а правее – старые дома, двухэтажные. В одном из домов мы и живём. Он голубого цвета, с белыми балконами, с барельефами, а на барельефах – старые гербы и фантастические цветы, гербы в обрамлении цветов. Маме очень нравится наш дом. Она говорит, что у нас в квартире – дУхи. Купцы построили этот дом в 18 веке. Фамилия у купцов – Оболтусы. И гастроном рядом с нами называется «Оболтус» − у нас в городе к этому названию привыкли. Эти купцы много магазинов держали и много домов. Все старые дома по проспекту – их. В «Оболтусе» – прилавки, продавцы в пилотках с кружавчиками. У нас много где в городе магазины так работают, а в Москве одни супермаркеты – Илька, когда звонил, всё рассказывал, как скучает по местным колбасам.