Этот вопрос я озвучила встревоженной служанке, но из сбивчивого рассказа ничего не поняла. Поэтому пришлось спешно собираться и бежать за служанкой. Прибыв в дом госпожи Витты, я поразилась тишине. Уж и не припомню, когда такое случалось. Сразу прошла наверх и увидела знакомого лекаря. А значит, дело действительно серьезное.
В комнате госпожи было темно. Я едва разглядела грузную женщину на кровати. Правда сейчас, она была какой-то не такой. Похудела что ли?
— Рейна, это вы? — пропищали из кровати странным, девичьим голоском.
— Да, госпожа Витта. Вы посылали за мной?
— Я же просила, называй меня просто Тереза, — ворчливо проговорила женщина.
— Конечно, — ну если ворчит, значит все не так серьезно, как я думала. Оказалось, все еще хуже.
После минуты препирательств и уговоров женщина согласилась отодвинуть занавески и впустить в комнату немного света, но когда я обернулась к кровати… Застыла в недоумении. Либо меня так искусно разыгрывают, либо у меня галлюцинации. Не знаю, что хуже или лучше.
На кровати, в куче подушек лежал подросток лет пятнадцати от силы. И этот подросток уж точно не мог быть грузной, сорокапятилетней госпожой Витой.
— Это что, шутка такая?
— Если бы, — ответила девчушка.
С минуту я стояла и пялилась на жен… девушку. Пыталась в уме определить что это может быть, проклятье? Зелье? Иллюзия? Какой-то сбой в организме?
Но госпожа Витта и сама не знала, почему стала такой.
— Это что, случилось в один миг?
— Ну, не в один, — замялась девушка, а я зацепилась за ее оговорку и подсела на край кровати.
— Тереза. Чтобы разобраться во всем, мне нужна предельная откровенность. Почему вы перестали ко мне приходить?
Оказалось, очень правильный вопрос я задала. А главное к месту. Как я уже говорила, госпожа Витта обожала экспериментировать и страстно мечтала вернуть былую молодость или хотя бы замедлить процесс старения. И ведь правду говорят, бойтесь своих желаний. А тут, как на заказ объявился в городе торговец один. Ух, и ушлый торговец, не мои слова, ее. С водичкой волшебной. По его словам эта самая водичка от хворей всяких исцеляет и более того, молодость возвращает. Мало кто поверил россказням парня, а госпожа Витта заинтересовалась и купила на пробу одну бутылку. А утром глянула в зеркало, а лицо-то порозовело, румянец на щеках появился, глазки заблестели, и легкость в тучном теле появилась. К вечеру она скупила все, что было у торговца. А этот хмырь такую цену заломил, что она чуть не разорилась. И вот месяц пила эту водичку и с каждым днем все худее и моложавее становилась, а потом ей надоело каждый день по чуть-чуть молодеть. Захотелось всего и чтоб разом. Наполнила ванну, да и искупалась в волшебной водичке.
— А утром я проснулась вот такой. Два часа внучку убеждала, что я — это я. А я ведь сейчас кажусь ей ровесницей, — подытожила госпожа свой рассказ.
А мне так и хотелось разразиться громким хохотом. Как представлю бабулю, убеждающую внучку, что она — это она, и лицо внучки, так и тянет рассмеяться.
— А вы что-нибудь об этом торговце знаете? Не поверю, чтобы вы, да и не взяли у него адрес.
— Не взяла, — сокрушенно пробормотала девушка, — Но мы договорились встретиться.
— Когда? — встрепенулась я.
— Через неделю. Тогда как раз запасы должны были к концу подойти.
— Он должен прийти или…
— Нет, с ним Люсьена должна встретиться. В таверне «Слепой путник», кажется. Знаете такое место?
— И очень хорошо, — ответила я и предвкушающе потерла руки. Не то, чтобы я любила приключения, тем более они всегда опасные почему-то, особенно для меня, но и застой, это сидение на одном месте утомляло иногда. Вот я и решила окунуться с головой в это приключение, и очень мне тогда хотелось узнать тайну той водицы, которая старушек в невинных дев превращает. Интересно, а если дальше ее пить, младенцем сделаешься?
* * *
Я пришла домой в радостном возбуждении. И Мира вовремя вернулась с рынка.
— Ты чего так сияешь? — спросила она, раскладывая продукты.
— Дело есть, — ответила я и протанцевала по комнате, — Представляешь, загадочное.
— Опасное?
— Да ерунда. Но загадочное.
— Ты как ребенок, — улыбнулась подруга, — Долго еще сиять будешь?
— Долго. Целую неделю. И думать буду.
— А что за дело-то? — наконец, заинтересовалась подруга. Ей, в отличие от меня, такая жизнь нравилась. Даже очень. Иногда казалось, что она совсем забыла ту прошлую жизнь. Только иногда плакала по ночам. Но я молчала. Сама подобным грешила, особенно в последнее время. Тяжело стало контролировать себя во сне. Поэтому часто просыпалась и долго бродила из угла в угол. Но я обещала сама себе, что не сдамся, что не позволю своим слабостям диктовать мне, как поступать. И как бы тяжело не было, стоило только вспомнить самодовольство в глазах Азраэля, когда он запальчиво говорил, что я не справлюсь, сжимала зубы и пила очередную порцию травок. Я, за эти месяцы их столько перепробовала. И вот странность. В гильдии я держалась без труда месяцами и даже годами, а сейчас приходилось бороться за каждый день.
— Да тут история такая странная, — начала я, а потом налила нам обеим по успокаивающему отвару и рассказала обо всем.
— И что, она и правда в девицу превратилась? — не поверила Мира, да я и сама не поверила бы, если бы своими глазами не видела.
— Ага, представляешь. Может, мы и не узнали ничего, если бы старушка искупаться не решила.
— А ты представь, как может обогатиться тот, кто об этой водице прознает и об ее источнике.
— Только боюсь не так все просто. Может, она и правда молодость возвращает, но мы не знаем всех последствий.
— А ты бы хотела вот так, всю жизнь молодой быть?
— Не знаю. Конечно, не знать болезней, что присущи пожилым, я согласна, но выглядеть младше своей внучки — это уже перебор. Да и против природы это. Вечная молодость, вечная жизнь и одиночество. Нет, я бы не хотела видеть смерть своих близких, всех, кого люблю. Да и не боюсь я встретиться с Всевидящей.
— Ты так говоришь, потому что уже умирала?
— Я так говорю, потому что это правда. Со смертью жизнь не заканчивается.
Не знаю, почему мне пришли в голову эти странные слова. Словно кто-то во сне нашептал их. Но говорила всерьез, то, что чувствовала.
— А ты?
— А мне моя молодость и красота ничего кроме горя не принесла, — ответила подруга и принялась убирать со стола. Я не мешала. Когда она рассказала мне о том, что сделала, и почему Колан преследовал ее, я не ощутила ничего, кроме жалости и сочувствия. Но подруга думала по-другому. Ей казалось, что она не достойна жизни за свое преступление. Мучилась, изводила себя. Хорошие люди часто так делают. Винят себя во всех грехах и сами не замечают, что под тяжестью боли, сожалений и самокопаний убивают что-то внутри. Убеждают себя, что не достойны счастья. Плохие же заставляют свою совесть заткнуться и продолжают творить свои темные дела. Может, именно поэтому кажется, что их больше в мире. Но мириться с самобичеванием Миры я была не намерена, поэтому дождалась, когда она выйдет из очередного приступа депрессии, и спросила:
— Скажи, ты жалеешь, что убила его?
Она кивнула, не в силах ответить.
— Он заслуживал смерти?
— Да.
— Если бы ты не сделала этого, что бы было с тобой?
— Я бы умерла.
— Значит, ты его не убивала, ты совершила акт милосердия по отношению к тем несчастным, кому он искалечил души, кому мог еще навредить. И еще, ты спасала себя, свою жизнь. А это не убийство. Это самооборона. Как в бою. Мне не приходит в голову жалеть тех безликих и отступников, что убивали моих друзей на моих глазах.
— Они были не люди.
— А те разбойники, что напали на нас в лесу? Думаешь, я бы корчилась в муках, если бы убила одного из них или всех?
— Это другое. Ты другая.
— Тогда, может тебе в монашки пойти и замаливать голоданием свои несуществующие грехи, — разозлилась я, — Подумать только, я ей помочь пытаюсь, а она отметает все мои доводы и стоит на своем. Ах, я самый страшный человек, мои руки в крови, я заслуживаю чего? Смерти? И если так, то достаточно было просто сказать нет, когда я вытаскивала тебя из той гостиницы.