Бренцис сдунул мух, облепивших край кружки, — каждая норовила хоть хоботок в пиво сунуть.

— Да, сдается, что до самого вечера жарить будет. К ночи дождь — это уж как пить дать.

— А я дома солонины наелся — чистая мука.

— Да, в такую жару оно лучше, когда не соленое.

Вошел корчмарь с поварешкой в руке.

— У корчмарки вчера сломалась, старая была, давно уж треснула. Так я возьму эту.

Лауск снова затоптался.

— Не знаю… Нынче у меня всего четыре и есть.

— Ну, так у тебя останутся еще три. Ты что думаешь — может корчмарка без черпака обойтись?

— Без черпака, понятно, не может. Покуда ложкой посливаешь…

— Ну, так чего же ты еще ноешь? Жбан пива будет.

— Жбан… Да оно вроде маловато.

— Да зато из горненской пивоварни. И вам, понятно, заодно?

— Можно.

Бренцис, казалось, совсем забыл, что надо торопиться и успеть проехать немалый конец. Пиво до того приятно шипело в жбане. А запах!.. Даром, что ли, мухи так и лезут.

Наливая пиво, корчмарь спросил, словно от скуки или вежливости ради, чтобы у гостей разговор не прекращался:

— Так, значит, гулянье? И без барышень? Не знаешь, там и судили-рядили о чем-нибудь?

— Как же без этого. Да только что нам знать — дело господское.

— Верно. И я тоже говорю: всегда лучше не знать, чем знать.

Заявился, еще один гость — посыльный из имения, улыбающийся, шустрый старичок. Поздоровался и сразу же затрещал тонким бабьим голоском:

— Жарища, как в адской отдушине, досуха выжимает. Гляжу, горненские с водкой приехали. Погоди, думаю, надо пойти поглядеть, кто их гонит в этакий зной, да еще в воскресный день.

Подсел к Бренцису. Тот сдержанно кашлянул, отодвинулся подальше, а кружку с пивом подвинул к себе поближе. И Бренчук пододвинул свою.

— Кто же гонит — тот же, кто и тебя. Барщина гонит, разве ж в понедельник поедешь, чтобы вся рожь осыпалась.

Лауску корчмарь налил последнему — наливал долго, поднял и поглядел, долил еще немного. Пена у Лауска лишь вполовину того, что у Бренцисов. Корчмарь обернулся к посыльному.

— А ты чего мотаешься в воскресенье, опять с худыми вестями? Опять за мной?

— Нет, в этот раз не за тобой. Ты уже вчера был. Ну, что сказала барыня?

У корчмаря лоб сморщился, как отсыревший трут.

— А что она скажет — десять талеров ренты накинула. «Хочешь живи, хочешь нет, у меня есть кто и двадцать даст», — говорит.

— Так вот и всем: кто придет — талер накидывает, пять, двадцать талеров. Это вам не при бароне… Ноги стер, вас оповещая. Подтягивает, подтягивает вожжи, старая. И теперь уж все вопят, а что будет, когда сама ходить начнет? По комнате уже таскается, а спать почитай что и не спит, ночи напролет хрюкает и не дает людям покою. За эти годы отоспалась, чего теперь такому чудищу не мотаться.

К бедам челяди корчмарь был равнодушен.

— Совсем жизни нет, последнюю рубаху сдирают. Думает, ежели корчмарь — так он деньги лопатой гребет. Летом иной день и трех человек в корчме не увидишь, сколько бочонков у меня скисает. Где я эти десять талеров возьму? Нет, надо в Польский край подаваться.

— А! Собираешься?

— Пока еще нет. Подожду, может, времена малость переменятся. Горненские сказывают, что господа гулянья устраивают и судят-рядят, — может, чего-нибудь решат. А что, в нашем имении ничего не слыхать?

— Нет, у нас все тихо. А что у других слышать?

— Разве ж я знаю что? Торчу в этой дыре, заплесневел. Только вот от проезжих что услышу. Куда ж ты теперь бежишь?

— На мельницу, на мельницу, мельника надо уведомить.

Корчмарь сразу же просиял.

— А! Так и ему ренту набавят!

Он снова глянул в оконце и сразу же примолк. По тропке от мостков закола как раз вылезали двое: один длинный, другой покороче. Посыльный тоже поднялся и просунул голову.

— Из города будут — бог весть чего здесь шатаются.

Корчмарь поспешил во двор, плотно прикрыв за собой дверь.

Посыльный подмигнул горненским.

— Первейший мошенник, не слушайте вы его. Ноет-ноет, а прошлой весной третий горшок с деньгами зарыл. В Польский край он подается! По осени, когда с верховьев начинают в Ригу с зерном ездить, а зимой со льном, у жидовки каждый день кубышка полна, а в воскресенье две. А у скольких с воза пропадают мешки с льняным семенем? Овес у лошадей из яслей выгребает. Из плута скроен, мошенником подбит. Поглядывайте, чтобы не выцедил у вас ведерко из бочек.

Бренциса это нимало не беспокоило.

— Пусть только попробует — косточек не соберет.

Старичок был на редкость любопытен. Поглядел еще в окно, потом засеменил к дверям.

— Что же это за гости такие, ежели двери надо так закладывать?..

На полпути корчмарь оглянулся — ну как же, посыльный уже открыл дверь, из-за его спины торчала голова Лауска. Незнакомцы уселись на косогоре при дороге, из корчмы были видны только их головы и плечи. Длинный спросил по-польски:

— У тебя в корчме чужие?

Сзади не было видно, как корчмарь на ходу, гримасничая, шевеля усами, предупреждает сидящих. Стараясь не двигать челюстями, прошептал:

— Говорите по-латышски то, что можно слышать, да погромче, а чего нельзя — потихоньку.

А сам по-хозяйски засунул руки в карманы штанов.

— Нет, господа хорошие, сегодня ничего не выйдет. Паводок, он, правда, есть, да день очень уж светлый, не лезет рыба в верши. — А господина фон Шрадера еще нет.

— Жаль, у нас господа из Елгавы, уж так надо бы. — И неведомо, когда будет?

— Ничего не поделаешь, ничего не поделаешь. К ночи будет дождь, когда пасмурно, рыба лезет. Авось завтра. — В Берггофе, говорят, собирались вчера, совещались.

— Да уж постарайся, дорогой! В нашей стороне рыбы ни за какие деньги не достанешь. — Они что, с ума сошли? Уже мужики о них говорят.

— Завтра вечером будет непременно. Пара щурят у меня есть, да ведь их вам не надо. — Мужики тупые, как бараны, ничего не понимают, Еще не собирался отъезжать, да надо думать, что сегодня или самое позднее — завтра.

— Нет, щурят нам не надо. Если рыбы у тебя нет, так и торговаться нечего. — Сегодня ночью и завтра вечером мы будем ждать с лодкой, он знает где.

— Вам-то что, господа богатые. А мне в этакое незадачливое время и грош сгодился бы. — Ладно, я скажу.

— Да где теперь богатые? У каждого свои заботы. — Да пускай он поостережется, шведский отряд будто из Риги идет. Пребстингофского владельца забрали.

— В Курземе еще можно перебиваться, а тут нас как липку обдирают. Десять талеров к ренте опять накинули. Вот и живи. — Эх, проклятые! Прямо по следам идут! В Пребстингофе он в прошлый раз был!

— Жаловаться надо, власти теперь на стороне простых людей. — И каугернского — он там тоже был. Ежели у тебя что есть, припрячь, кто ведь его знает.

— Э, много там нажалуешься, приходится уж добром ладить, а то съедят начисто. — Есть кое-что, надо будет и впрямь припрятать. Коль найдут, пропал я.

Они встали и повернулись к корчме.

— Так до завтрашнего вечера. Да смотри, чтоб была, а насчет цены поладим.

— Ну да чего там, чего там, разве ж мы когда не ладили?

Корчмарь вернулся довольный.

— Это господа из города, заезжий двор там держат и харчевню.

Посыльный покачал головой.

— Господа так господа. А чего ж они по кустам-то?

— Кто по кустам? Понес чепуху! У меня на речке закол, у них своя лодка, вот и едут Прямо туда за рыбой.

— А! Коли за рыбой, тогда оно так.

Корчмарь вышел к жене и вновь плотно притворил дверь. Посыльный многозначительно подмигнул горненским.

— Мошенник — говорил я вам. Харче-евня… Одного не знаю, а второй — лесник с той стороны, напротив имения. Чего-то они замышляют, все лето крутятся. Шастают вокруг всякие чужеродные баричи, и в нашем имении тоже. Говорят, будто бароны против шведских властей бунтовать хотят. И корчмарь с ними заодно, это уж так. Где какой грош перепасть может — он тут как тут.

Горненским до господских затей дела не было, они стали собираться в дорогу. Корчмарь вышел улыбаясь.