- Немедленно, слышите, немедленно, мистер Цви!
- Бен…
- Хрен! – по-русски выкрикнула Эля.
- Простите?
- Ничего, - снова переходя на английский, ответила Эля, - Это я так – накипело… Звоните моему начальству и о всех беседах, о любой информации, обо всем – договаривайтесь с ними! Без их разрешения я ни встречаться, ни разговаривать с вами не буду! Кстати, и не забудьте передать им эти мои слова.
- Постойте, мисс Элина, выслушайте меня! Ваше начальство, кажется, думает, что я приехал решать вопросы финансирования. Но денежные дела меня не касаются! Я прилетел, чтобы выяснить некоторые сугубо деликатные вопросы, связанные с грантом и нашим фондом…
- Я сказала – к начальству! – непреклонно отрезала Эля.
- Я не собираюсь обращаться к вашему начальству! Фонд не заинтересован вовлекать в свои внутренние дела лишних людей. – Цви явно рассердился, - Давайте говорить откровенно. Вы же умная женщина, мисс Элина. Вы и сами должны заметить, что полученный от нас грант… скажем так, несколько странный. Нетипичный. Вы должны меня выслушать, и вы должны мне рассказать…
- Я ничего вам не должна! Я не буду вас слушать. Я не стану вам ничего рассказывать. – холодно бросила Эля, - Я вообще не могу с вами разговаривать, - и почти невольно у нее вырвалось, - Сейчас, - и она тут же торопливо добавила, - К начальству, все к начальству, до свидания.
Она отключилась. Хоть бы у него хватило ума не перезванивать. Не хватило. Мобилка долго еще трезвонила и припадочно трясла пластиковым тельцем, пока, наконец, смолкла. Бен Цви понял, что она говорила всерьез и отвечать действительно не станет.
Она отвернула кран и быстрым движением смыла расплывшуюся под глазами тушь. Надо возвращаться, пока охваченные подозрениями зав с деканом сюда не вломились.
Она вышла из туалета. Светлана Петровна уже стояла у их столика, держа в одной руке последнее уцелевшее пирожное, а на другой – свою и Элину шубы.
- Поедем мы, пожалуй, - решительно сказала профессорша, не давая мужчинам и рта раскрыть, - Смеркается. Элина Александровна вам Цви из-под своего подола все равно не вытащит, а я женщина старая, по темноте рулить не люблю – не видно ж даже, кого там задавишь! – она потянула Элю к дверям.
- Хорошо. Но если американец позвонит вам… - полным угрозы тоном начал зав.
- Обязательно, всенепременно! И вам, Константин Михайлович… - с трудом попадая в рукав шубы, бормотала Эля, так и не дослушав, собирается ли он в случае такого звонка сразу Элю убить или всего лишь требует, чтоб она немедленно доложила. – И вам тоже, Олег Игоревич…
Ее декан и завкафедрой не просто впервые объединились в славном деле «постановки на место» младшей научной сотрудницы – сейчас они даже стали похожи друг на друга. На тощеньком, с запавшими щеками у декана и пухлом, словно пирог, лице зава появилось совершенно одинаковое выражение острого неудовольствия, с которым они воззрились сперва на Элю, а потом и друг на друга. Было ясно, что это самое «и вам тоже» ни одного из них категорически не устраивает. Каждый хотел подгрести денежного американца под себя, и только под себя. Разнузданное Элино воображение немедленно предъявило жесткое голубое порно: красавчик Цви, истошно кряхтящий под навалившемся всей массой завом. На хищной горбоносой физиономии американца застыла абсолютно неуместная гримаса: «трепетная невинность в процессе злостного поругания».
Но даже эта картинка не развеселила Элю. Выигравшие или проигравшие – ни один из ее нынешних начальников никогда не простит Эле, что она не перешла именно на его сторону, не вручила наследство Савчука на блюдечке с голубой каемочкой. Все ее планы, казавшиеся такими хитроумными, пошли прахом. Она смогла стравить претендентов между собой – тут и усилий особых не надо – но и себя она тоже погубила. Кто бы ни возглавил лабораторию – первым делом он избавится от нее. Взгляды и декана, и зава – ледяные, прицельные – говорили об их намерениях лучше всяких слов.
Эти взгляды обессиливали ощущением неумолимого, безжалостного кошмара, тоскливой неизбежностью беды. Лишали воли к сопротивлению, охватывали со всех сторон, окружали, загоняли в угол… Эля вскинула голову, пытаясь отмахнуться от наваждения, и тут же невольно попятилась, затравленно озираясь по сторонам. Они смотрели на нее! Все эти мужчины, сидящие в кафе, разглядывали ее не отрываясь, с каким-то зловещим, жадным любопытством. Зачем? Что им от нее нужно?
Спортивный парень у стойки – почему он так смотрит на нее поверх бокала? Его взгляд буравит череп, заставляя мучительно ныть в виске, а кончик его языка с мерзкой торопливостью облизывает уголки губ. Подтянутый мужчина за угловым столиком – его тяжелый, как кирпич взор давит, гнет к земле. Красные блики от стакана с «Кровавой Мери» зловеще играют в глазах потрепанного американистого мужичка, и такая таинственная, засасывающая глубина разверзается в темных очах юного еврея, и сами собой переворачиваются листки в его книге с черным переплетом, словно их треплет неслышный и неощутимый ветер…
Эля поднесла дрожащую руку в мокрому от ледяного пота лбу. Что она себе напридумывала? Она бредит, она сходит с ума! Элин взгляд заметался по залу: никто не смотрит на нее, ей просто померещилось, от всего случившегося у нее развилась паранойя…
Навалившись грудью на стойку, вытянув шею, бармен пристально, в упор разглядывал ее с каким-то настойчивым, требовательным выражением. И Эля была убеждена: из непроницаемого мрака подсобки у него за спиной ее буравит чей-то полный мрачной ненависти взор.
Бармен торопливо опустил глаза и придав лицу равнодушное выражение, потянул к себе брошенную на стойку книгу.
Да, она действительно теряет рассудок… Забыв попрощаться, Эля выскочила прочь – из теплого зала кафе в ледяной мороз улицы.
Бармен проводил ее завистливым взглядом и тяжко вздохнув, уставился в «Самоучитель английского языка», раскрытый на 4-й странице. Конечно, если бы он мог как эта грудастая деваха, вот так, сходу, влет, бросить английскую фразу – разве сидел бы он в захолустном баре? И задница у девки ничего, а сиськи так просто роскошные – прям как у этой, Маши Тропинкиной из «Кати Пушкаревой», в смысле, из «Не родись красивой». Он даже и не думал, что такое сисечное богатство не только в кино, но и в натуре встретить можно, а тут поди ж ты! Недаром мужички, так неожиданно набежавшие в бар как раз перед появлением грудастой девки, не выдерживали. То один глянет, то второй. А заговорить с ней решилась только парочка обтерханных престарелых козлов за соседним столиком. И тоже, жлобы, как заказали себе: один – кофе, второй – коньяк, так и все! Цепляются, старперы, к молодой девке, а угостить ее – соображения нет. Или думают, ее сиськи им просто так обломятся?
Крохотный зал наполнился гулом голосов.
Че, мужики избавились от бабского общества и решили обсудить грудь и задницу? Тут не обсуждать, тут знакомиться надо – вон, страперы соображают! Бармен поднял глаза.
Если мужчины в баре и решили обсудить несомненные достоинства недавней соседки, то не друг с другом, а с какими-то отсутствующими друзьями – каждый из посетителей держал возле уха мобильный телефон и торопливо говорил в него. Потом четверо из них вдруг сорвались с мест, даже не успев толком одеться.
Ну вы видали – за сиськами с попкой целая погоня образовалась! А ну наддай, мужики, а то уйдут!
Последним, трепеща пейсами и на ходу засовывая книжку в карман пальто, из бара вылетел молоденький еврейчик. Вера – верой, а сиськи – они сиськи и есть, каждому хочется.
Оставшиеся во внезапно опустевшем зале двое тех самых обтерханных старперов подозрительно глядели выбегающим мужчинам вслед. Ну а вы как думали – одни будете около такой роскоши тереться? Ваш потолок, дяденьки – та старая грымза, что с девахой приехала. А сиськи-попки оставьте кому помоложе.
Бар погрузился в привычную сонную тишину. Бармен со вздохом уткнулся в самоучитель. Правильно ему говорили: надо язык учить. Глядишь, и местечко найдется побойчее, где всяких грудастых, ногастых и попастых хоть пруд пруди.
