Все это не давало Чо покоя. Слова Бай: «Хьеу — девушка, что будет с нею во вражеском посту?» — не выходили у него из головы. Что будет с Хьеу?

Из арестованных никто, кроме нее, ничего не знал о планах партизан. Но в этом отношении Чо был спокоен! Он твердо верил, что Хьеу никогда не выдаст партизан. Подозрение французов может вызвать тот факт, что Бай, мать Хьеу, вернулась в Хонг-Фонг, а девушка задержалась в Тхай-Хоке. Правда, это тоже не особенно беспокоило Чо — девушка ответит и на этот вопрос. Главное — сможет ли она вырваться из лап французов?

У Чо была и еще одна забота — нужно было отправить в больницу раненого Хоэ. Вчера ночью Чо принес Хоэ в деревню. Осколком снаряда Хоэ был тяжело ранен в бедро. Жители деревни поминутно навещали Хоэ, одни несли ему лекарственные листья, другие сахар, зеленью бобы, яйца.

Хоать хотел было отправить Хоэ к лекарю Куангу, но односельчане советовали отвезти раненого в больницу, в свободный район. Хоать и сам думал об этом, но ведь у него не было средств на перевозку. Чо решил устроить собрание жителей деревни и поговорить с ними по этому вопросу.

На собрании дело было решено очень быстро. Каждый крестьянин дал немного денег, и набралась сумма, достаточная для того, чтобы обеспечить лечение Хоэ в больнице. Если не хватит собранной суммы, то в дальнейшем партизаны постараются раздобыть еще немного денег. Хозяева спасенных буйволов также пообещали дополнительно послать Хоэ денег в случае необходимости. К вечеру, перед заходом солнца, партизаны собрались у хижины, в которой временно жил Хоать — хотели вовремя переправить Хоэ через шоссе. У Хоатя не было своей хижины. Когда-то у него было жилье, но французы сожгли его, и Хоать временно поселился в общинном доме. Правда, в нем еще до Хоатя поселилась Май с семьей. Все имущество Май состояло из узелка с поношенной одеждой, глиняного горшка и корзинки с сушеными бататами. Все это помещалось в одном углу дома. Хоать, переселившись в дом, сказал:

— Нам с бабушкой Май повезло. Французы сожгли наши соломенные хижины только для того, чтобы мы поселились в каменном доме.

Май ответила:

— Да, они сожгли наши дома. Но и этот дом они поджигали несколько раз, и все же он сохранился. Боюсь, как бы французы не разрушили его совсем — им нужны камни для постройки дзота.

Хоать громко засмеялся.

— Раз я поселился здесь, они не осмелятся сюда прийти.

И вот партизаны явились за раненым Хоэ. Вместе с ними пришли многие жители деревни и принесли деньги, яйца, лекарственные травы. Когда носилки вынесли наружу, Хоать растроганно сказал сыну:

— Правительство и земляки позаботятся о тебе. Поскорее поправляйся и возвращайся бить французов, а в поле я поработаю один.

Чо подошел к Хоатю.

— Ничего, дядюшка Хоать, не тужи: партизаны помогут вам прополоть ваше поле.

Другие товарищи добавили:

— Ты, Хоэ, будь спокоен, мы позаботимся обо всем.

В это время из дома вышла Май, и услышав последнюю фразу, обиделась:

— Зачем вам помогать? Я и мои дети поможем Хоатю, а у вас есть дела поважнее и вам незачем беспокоиться об этом.

С тех пор как Хоать и Хоэ поселились в доме, односельчане часто шутили над парнем и хотели женить его на Тхань, дочери Май. Тхань, двадцатилетняя девушка, стояла на веранде, опираясь на колонну, и смотрела вниз. Выслушав Май, Хоать поднял голову и посмотрел на Тхань:

— Ну, а ты согласна со своей матерью? Скажи да, чтобы Хоэ мог спокойно отправиться в больницу.

Собравшиеся люди громко засмеялись, некоторые даже захлопали в ладоши, и Хоать не расслышал ответа девушки. Хоэ уже вынесли за околицу, а он все еще смотрел на дом, где осталась Тхань. Чо донес Хоэ до деревни Минь-Кхай и передал другим товарищам носилки. Ему нужно было вернуться в деревню и приниматься за дела. На прощанье Чо пожал Хоэ руку и сказал:

— Поскорей выздоравливай и возвращайся. Хоэ с тревогой посмотрел на Чо.

— Хьеу арестовали, что будет с ней? При первой оказии сообщи мне все, что тебе будет известно о ней.

Чо кивнул головой. По дороге домой Чо зашел к Тику узнать, нет ли каких новостей. Тик уже успел наладить связь с территорией французского поста, ему сообщили следующее:

— После того как были угнаны буйволы, Шассэн вызвал До Бьена и беспощадно отругал его. До Бьен же, в свою очередь, позвал старосту Ка и всячески угрожал ему…

Раньше Ка был человеком простым, отличался кротким, покладистым нравом. Год назад партизаны приказали товарищу, которого они сами же назначили старостой, спешно бежать из Тхай-Хока: французы стали догадываться об истинном положении вещей, могли разоблачить и казнить его. Тогда Шассэн силой заставил Ка исполнять обязанности старосты. Как ни отказывался Ка от этой должности, французы настояли на своем. Став старостой, Ка и днем и ночью находился на территории французского поста — он не решался показаться на улице: боялся партизан и народа. Сам он не имел никакой власти. Когда До Бьен перешел к французам и те расширили свою деятельность за пределами территории поста, Шассэн стал меньше придираться к старосте Ка.

Вызвав Ка, До Бьен долго бранил его и угрожал. Ка, привыкший к брани и угрозам, рассеянно слушал До Бьена, ожидая от него приказа, как надо действовать, чтобы удовлетворить Шассэна.

Как всегда, в намерениях До Бьена не было ничего нового: он предложил Шассэну устроить облаву, арестовать часть жителей, в первую очередь тех, которые переселились из Хонг-Фонга. Пытались заставить арестованных назвать имена местных кадровых работников-вьетминцев, которые живут среди крестьян и руководят их борьбой. Ведь, конечно, это они сорвали выборы старосты и угнали прошлой ночью буйволов!

Французы арестовали более двадцати человек, в основном женщин с грудными детьми. Женщины взяли с собой и более старших детей, но когда они были уже у ворот поста, французы заставили вернуть детей домой и разрешили матерям взять с собой только грудных детей.

До Бьен устроил допрос: он требовал назвать имена кадровых работников, организовавших срыв выборов старосты и захват буйволов.

Арестованные отвечали, что этим делом занимались вьетминцы и партизаны, они же были заняты полевыми работами и ничего об этом не знают; они — мирные люди, ведь у них есть паспорта, выданные старостой. Жители Хонг-Фонга говорили, что они переселились сюда, боясь облав, что французы сами выдали им паспорта. Они спокойно работали на полях и ничего не знают о вьетминцах.

В последнюю ночь Хьеу долго беседовала с женой Ча, поэтому жена Ча смелее всех отвечала на вопросы До Бьена. Она показала До Бьену ребенка и сказала:

— Видите, как тяжело нам приходится? Живя в Хонг-Фонге с маленькими детьми, мы постоянно были в страхе — боялись облав — и поэтому переехали сюда, надеясь, что сможем жить спокойно. Но и здесь мы не избежали ареста. Со мной только грудной ребенок, а дома осталось еще двое, наверное, плачут, бедняжки. Когда ребятишки увидели, что меня повели в пост, они залились слезами. Я сказала им, что скоро вернусь домой, но они не верили, не отпускали меня и громко плакали. Вот в каком я положении. Будьте милосердны к нам!

Допрос продолжался все утро, французы ничего не добились и никого не отпустили.

В полдень родственники принесли арестованным пищу, и просили французов разрешить тем матерям, кого рые оставили дома грудных детей, покормить их. Сначала родственники жаловались старосте Ка, потом пришли к До Бьену и стали просить его отпустить арестованных домой. Просителей было так много, что, заметив это, До Бьен закричал:

— Вы хотите идти против меня, бороться со мной?

Но люди ответили, что они просят отпустить арестованных домой или же разрешить передать им пищу, а матерям дать возможность покормить грудных детей.

До наступления вечера арестованных продолжали держать в посту. Рассказывая обо всем этом, Тик заметил:

— Наши земляки правильно ведут себя. Скоро Французы будут вынуждены отпустить их. А пока они просто запугивают людей. Французы будут стараться теперь подкупить оставшихся жителей, сделать все для того, чтобы люди переезжали в Тхай-Хок и согласились выбрать старосту.