Мадам Джина воткнула в пышную высокую прическу алую розу и сердито накинулась на девушек, приводивших себя в порядок у огромного зеркала:

— Может быть, вы соизволите объяснить, отчего вот уже два дня Тхюи не появляется в баре и даже не считает нужным объяснить свое отсутствие?

Положив гребень на туалетный столик, Банг хмуро посмотрела на разгневанную хозяйку. А та продолжала:

— Раз уж вы нанялись ко мне, так будьте любезны соблюдать порядок. Кто вам разрешил своевольничать?

Мадам поджала губы и сердито повела глазами.

— Вы себе представляете, какие убытки вы мне наносите, когда отлучаетесь из бара на целый день и развлекаетесь со своими кавалерами на стороне! Сплошное разорение!

Мадам Джина взяла со столика пилку для ногтей и стала подпиливать ноготь на большом пальце.

Оправляя складочки на платье и глядя в зеркало на хозяйку, Зуйен ехидно сказала:

— Почтенная госпожа, я думала, вы и сами догадаетесь, что в тот вечер Тхюи выпила лишнего и до сих пор не может прийти в себя.

— В самом деле? — Мадам Джина бросила на Зуйен злобный взгляд. — Значит, каждый раз, хлебнув лишнего, она будет по два дня, а то и больше валяться кверху пузом и приходить в себя?

— Почтенная госпожа, Тхюи, возможно, действительно валяется и…

Зуйен вызывающе смотрела на хозяйку. Девушки, стоявшие рядом, захихикали.

Мадам Джина раздраженно бросила пилку на туалетный столик и, закинув ногу на ногу, резко обернулась.

— Эй, ты, знай свое место, попридержи-ка язык! — взвизгнула она, и губы у нее задрожали, а лицо побелело от негодования — она заметила, как девушки давятся от смеха и не только лица, но и уши у них стали пунцовыми. — Заруби себе на носу да заодно внуши Тхюи: на работу приходить надо всегда вовремя! Думаешь, мне неизвестно, что сегодня ты опоздала на целый час?

Мадам самодовольно усмехнулась.

— Не надейтесь, что я позволю вам отлынивать от работы, меня не проведешь, я найду на вас управу!

— Почтенная госпожа, — теперь Фифи выступила вперед и заговорила с самым невинным видом, — похоже, и вы пропустили рюмашку! Навестите Тхюи, сами убедитесь, что она до сих пор пьяна, спьяну она, чего доброго, еще вам такое выдаст…

— А ну замолчи! Совсем распоясалась! — Мадам Джина вскочила и быстро вышла из комнаты, хлопнув дверью. По кафельному полу звонко застучали ее каблучки. А вслед ей раздался дружный хохот девушек.

— Стало быть, в тот день Джина так к тебе и не явилась? — спросила Банг у Тхюи.

— Нет. Она прислала слугу… Но вовсе не для того, чтобы справиться о моем самочувствии или узнать, почему я не на работе… Вот я сегодня и…

— Это я во всем виновата, — оборвала ее Банг.

— Да причем тут ты? В чем твоя-то вина?

— В чем? — Банг нахмурилась и на минутку задумалась. — Да в том, что я не предупредила тебя, не переговорила с тобой. Я думаю, ты сумела бы постоять за себя.

— Постоять за себя? — Тхюи смотрела на Банг с нескрываемым удивлением.

— Вот именно. Пожалуй, хватит откладывать этот разговор. Настала пора поговорить с тобой о серьезном деле. Только с тобой!

Последние слова Банг произнесла каким-то необычным тоном.

И вообще сейчас она говорила как-то странно, совсем не так, как всегда. И весь ее вид, и выражение лица были необычны. Во всем ее облике чувствовалась твердость и решимость. Да, решимость! Еще четверть часа назад, когда они обе были в баре, Банг казалась совсем другой. Тхюи вопросительно посмотрела на подругу.

— О чем ты хочешь поговорить со мной? Не понимаю…

— А я и не рассчитывала, что ты сразу все поймешь. Но наступает момент, когда человек должен все осознать до конца, раз и навсегда! Должен проявить силу воли! И перестать их бояться! — И Банг добавила еще более твердо: — Если на то пошло, ты и сегодня могла бы не являться в бар. Пробыла бы дома еще несколько дней.

— Еще несколько дней? — изумилась Тхюи. — Ты забыла, что мы работаем по найму?

— Нет, не забыла, но в том-то и дело: раз мы работаем по найму, мы должны твердо проводить свою линию в определенной ситуации.

Обе замолчали, не спеша шагая по улице.

О чем это говорит Банг? На что намекает? Может быть, она хочет сказать, что бывают моменты, когда следует платить хозяевам той же монетой? Она забыла, что ли, как обошлась с Тхюи мадам Жаклин, — ведь Тхюи рассказывала ей об этом! Все эти хозяева на один лад. Вести свою линию — это значит прямо заявить, как в свое время сделала Тхюи, что она не способна воровать? Проводить свою линию — это значит прямо в глаза сказать хозяйке, что она не имеет права оскорблять достоинство тех, кто работает у нее: но ведь именно так она и поступила, когда служила у мадам Жаклин! И к чему это привело? Ее выгнали с работы, лишили крова, пришлось жить буквально на улице и целыми днями таскать воду, чтобы не умереть с голоду. Уметь постоять за себя в определенной ситуации… Как это понимать? Что она могла сделать тогда, когда оказалась в кабале у ростовщицы, мадам Ванг, и должна была спасать больного братишку? Разве могла она каким-либо способом избавиться от уплаты долга? Как она должна была поступить, когда Ванг залепила ей пощечину? Чтобы выплатить долг и не дать брату погибнуть, она вынуждена была поступить в бар. А теперь, выходит, она должна опять бросить вызов хозяйке — не выходить на работу, не обращая внимания на ее брань… Нет, тут что-то не так. Если уж говорить о твердой линии поведения, об умении постоять за себя, то она, Тхюи, пыталась уже постоять за себя. А какой от этого толк! И может, в результате она снова окажется на улице? Выгонят из бара — и кончено дело! И опять придется скитаться в поисках работы и всюду получать от ворот поворот… Да, от горькой правды никуда не скроешься… Перед Тхюи открылся во всей неприглядности пройденный ею короткий жизненный путь — чем дальше, тем хуже, тем больше позора. Тошно даже думать об этом. Тхюи закрыла лицо руками, и у нее опять закружилась голова. Что же может быть позорнее, чем ублажать клиентов в баре? Дальше некуда! А впрочем, что толку терзать себя… Тхюи резко повернулась к подруге. Глаза у нее были злые.

— А теперь послушай, что я тебе скажу, Банг! Я ненавижу все эти далекие от жизни теории! Ненавижу эти красивенькие слова! Ведь если бы я послушалась твоего совета, брату снова пришлось бы голодать, а мне — пойти по миру! — Она с трудом сдерживала ярость.

— Ты меня не поняла, Тхюи, — сказала Банг мягко, вглядываясь в лицо подруги с нескрываемым удивлением. — Не каждую теорию следует отметать. Не надо пренебрегать теорией, если она указывает нам выход из тупика. Постарайся выслушать меня спокойно. — Банг придвинулась поближе к подруге и крепко сжала ее горячую руку, — Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что будешь делать, если придется уйти из бара? Только говори правду!..

Банг почувствовала, как задрожала рука Тхюи. От волнения? От гнева? От ненависти? А может быть, она возненавидела ее, Банг, за все эти «теории»?

Тхюи молчала.

Мимо них шли люди с усталыми, безрадостными лицами. Казалось, им неуютно в этом мире, как неуютно голодному псу возле остывшего, заброшенного очага. Одни шли мимо, другие навстречу — усталые, равнодушные, отчаявшиеся…

— А ты сама задумывалась когда-нибудь об этом? — вдруг в упор спросила Тхюи.

— Конечно! Я не зря тебя спросила: мне захотелось узнать, что у нас с тобой общего, сможем ли мы найти общий язык.

— Что у нас с тобой общего? — машинально повторила Тхюи. А потом решительно сказала: — Хочешь знать правду? Очень мало общего! У тебя есть отец, ты живешь с ним под одной крышей. А я… Мне бы только вывести в люди братишку, а там я сама решу, как мне дальше быть… У меня никого нет на белом свете, кроме братишки, никого! Да разве тебе это понять?

У Тхюи снова закружилась голова — от волнения, от обиды, от злости на эту постылую жизнь. Стоит ли дорожить такой жизнью? А может, и в самом деле надо отомстить обидчикам? Что ж у нее хватило бы решимости! Она готова покончить с такой мерзкой жизнью одним взмахом ножа.