Ты думал: что было бы с ним, если бы у него не было такой сестры!

Но почему у него сегодня так болит голова? На уроке учительница потрогала лоб Ты — он был горячий — и велела Каню проводить мальчика домой. Ты сказал, что доберется один, и только тут заметил, что сегодня у учительницы необычно серьезное, озабоченное лицо. Никогда еще она не говорила с ним так строго! Учительница велела Каню проводить Ты домой и тут же вернуться в школу. Когда они подошли к рынку Кон, Ты показал приятелю на группу девушек, которые болтали неподалеку, и сказал, что среди них его сестра, — он солгал, чтобы поскорее избавиться от Каня. Кань помчался назад, в школу. Никогда раньше Ты не лгал своим друзьям, а сейчас солгал, так как не хотел, чтобы приятель пропускал из-за него уроки. Достаточно того, что его отпустили с занятий, зачем еще страдать и другому… Но почему так болит голова? Прямо разламывается на части! Поскорее бы найти сестричку Тхюи! На улице стояла жара, но Ты чувствовал, что его трясет от озноба. Очевидно, он заболел, серьезно заболел. Голова была тяжелая, как чурка, которая долго мокла в воде, боль сдавила виски… Словно кто-то грубо стиснул ему голову… Ой, где же сестричка Тхюи? Может быть, она где-нибудь неподалеку, разносит воду? Ты едва держался на ногах, высматривая, не появится ли из-за угла Тхюи. А может быть, она сейчас совсем на другой улице? Что-то сегодня очень много народу в городе! Почему так шумно? Отчего на улице такой грохот? Ребятишки примерно одного с ним возраста гонялись за красивым мячиком, Ты равнодушно посмотрел на них… Он с трудом передвигал ноги, несколько раз хотел было даже присесть на тротуаре, но превозмог это искушение. Он сделал еще несколько шагов. Теперь ему уже хотелось не сесть, а лечь… немедленно лечь. Но Ты знал, что если он сделает это, то уже не сможет подняться. Нет, надо заставить себя идти. Еще шаг, еще два шага… Ты бессознательно считал шаги… Надо пройти еще немного, до перекрестка… И тут глаза Ты загорелись радостью: далеко впереди он увидел Тхюи. Поставив ведра с водой возле какой-то лавчонки, Тхюи стояла, обмахиваясь шляпой… Ты постарался прибавить ходу, потому что Тхюи его не видела. Скорее, скорее…

— Тхюи, сестричка! — закричал Ты.

И тут же почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Но Тхюи уже увидела брата и, отдав коромысла знакомой женщине, бросилась к нему. Взяв его под руки, она поспешила отвести его подальше, за угол дома, и там села, положив голову мальчика к себе на колени. Хорошо еще, что его вырвало не посреди улицы, а то им бы попало за то, что напачкали… Голова у Ты горела… Что же делать, куда деваться? Нельзя же уложить больного ребенка прямо на тротуаре! Если с братишкой что-нибудь случится, Тхюи тоже не будет жить… Но где же его устроить? Прохожие бросали на Тхюи и больного мальчика равнодушные взгляды. Тхюи чувствовала, что температура у Ты поднялась еще выше: было горячо от жара его тела. И тут ей пришла в голову неожиданная мысль. Она поднялась, взяла на руки мальчика и решительно зашагала в сторону рынка. Она знала, где ей помогут. Не ждать же помощи от всех этих хорошо одетых людей! Разве они способны посочувствовать ей и братишке?

Увидев Тхюи с мальчиком на руках, тетушка Нам засуетилась. Забыв вытереть руки, перепачканные сажей и жиром, тетушка Нам торопливо схватила соломенный веник и смахнула пыль и золу с лавки. Когда она нагибалась, ее спина казалась еще более костлявой.

— Видишь, какая у меня теснота и бедность, — вздохнула тетушка Нам. — Не пустить тебя — тебе придется ох как тяжко, а пущу — самой надо потесниться. Ладно, устраивайся на моей лавке, а я как-нибудь перебьюсь, — бормотала тетушка Нам, словно говоря сама с собой.

Тхюи закутала брата в одеяло и посмотрела на перегородку из куска жести, отделявшую место, где стоял стол для посетителей, от закутка, служившего кухонькой. Здесь невозможно было укрыться от жарких солнечных лучей. Солнце било прямо в лицо лежавшего в забытьи мальчика. Но иного выхода нет, больше им приткнуться некуда. В кое-как сколоченной из досок кухоньке места едва хватало для одной тетушки Нам. Она хлопотала у плиты до полуночи, а когда уходил последний посетитель, тетушка Нам опрокидывала стулья на стол, придвигала его к перегородке и, вытащив свою лавку, укладывалась спать. На рассвете она убирала лавку, ставила вновь стол и стулья на прежнее место и принималась стряпать, чтобы успеть накормить ранних посетителей.

Надо же было Тхюи решиться прийти сюда! У тетушки Нам веки набрякли от усталости, но она проворно достала баночку с тигровой мазью и протянула Тхюи. Потом наклонилась над большой корзиной в углу, достала оттуда старое, латаное-перелатанное цветастое одеяло. Хотя голова Ты горела, он жаловался на озноб.

— На вот, накрой-ка его еще одним одеялом! — сказала тетушка Нам.

— Тетушка Нам, — послышалось за перегородкой, — дайте-ка еще порцию! Да не жалейте зелени, особенно мяты. И хорошо бы к жареной рыбке еще острой приправы!

— Сейчас подам!

Тетушка Нам, подобрав полу длинного платья[20], устремилась к плите.

— Ты побудь тут, я управлюсь сама, — пробормотала тетушка Нам, беря из рук Тхюи щепотку мелко нарезанной зелени, при этом пола ее платья опустилась, и тетушка Нам снова ее подхватила. Улучив минутку, она достала из кошелька двадцать пиастров и сунула их в руку Тхюи.

— Беги-ка скорее в лавку, где продают всякие мази, пилюли и порошки. — Тхюи поняла, что тетушка имеет в виду аптеку. — Купи две пачки порошков от лихорадки, дадим их твоему братишке — живо поправится! Беги, а я за ним присмотрю! Ну чего же ты ждешь? Надо поскорее купить порошки, две пачки стоят шесть пиастров, четыре пачки — двенадцать, начнет принимать — завтра к вечеру будет на ногах!

Но Тхюи колебалась.

Тетушка Нам разжала руку Тхюи и заставила ее взять смятые деньги. Руки Тхюи дрожали, не слушались ее.

— Да бери же наконец и скорей за лекарством! — строго прикрикнула на нее тетушка Нам.

Тхюи, потрясенная, взяла деньги и нетвердой походкой вышла на улицу, позабыв от волнения сказать хотя бы несколько слов брату.

Только оказавшись на улице, Тхюи вдруг вспомнила, что у нее еще осталось десять пиастров. «Добрая тетушка Нам, у меня ведь еще есть немного денег… Да разве откажешься от помощи, предложенной от чистого сердца…»

Ты болел уже полтора месяца. Тхюи работала урывками, где и как придется, так как ей приходилось почти неотлучно быть при больном братишке, ухаживать за ним, поить, кормить, давать ему лекарство.

Ей все-таки пришлось обратиться к мадам Ванг и взять у нее под проценты деньги, но они скоро растаяли, а братишка все еще болел. Иногда ему становилось лучше, иногда лихорадка усиливалась. Лекарства подходили к концу. Ей посоветовали: если какое-нибудь лекарство помогает больше всего, значит, надо продолжать давать его больному и не тратиться на визит к врачу. Такой совет казался Тхюи разумным, но только где раздобыть денег на лекарство? Вот уже два дня, как тетушка Нам кормила их в долг, а мадам Ванг трижды присылала человека за деньгами, ведь она их дала Тхюи только на один месяц!

Несколько дней подряд Тхюи колесила по всему Данангу в поисках работы, но никто не соглашался дать ей деньги вперед. Вот и сегодня она с самого утра пустилась в путь, снова обивала пороги, но в ответ на ее просьбу люди лишь отрицательно качали головой.

Придя домой, Тхьди застала тетушку Нам расстроенной и встревоженной, как никогда. Сняв с плиты котелок с рисовой похлебкой, тетушка Нам вытерла со лба пот и сказала с озабоченным видом:

— Мой руки, поешь сама и накорми брата, я даже яичко ему приготовила. — И тетушка принялась убирать со стола грязную посуду и складывать ее в таз. Потом она повернулась к Тхюи и протянула ей перец.

— Что случилось, тетушка? Уж не приходила ли сюда мадам Ванг? Да скажите же, в чем дело! — встревоженно спросила Тхюи, перестав обмахивать брата веером.