— Еще бы!

Неудовлетворенная ответом подруги, Зюе громко сказала:

— Зиань — великая река. Она самая красивая и самая прекрасная!

Соа рассмеялась.

— Как же я могу утверждать, что наша Зиань самая красивая, если, кроме нее, я не видела ни одной реки? Вот ты говоришь, что она великая. А разве у других рек нет величия?

— Странно ты рассуждаешь! — проговорила Зюе. — Только у великой реки может быть такое огромное устье. Сможет ли какая-то там речушка величиной с гулькин нос пробить такой выход к морю?

— Я думаю, река может быть и маленькой, а устье — широким. Ведь это море вымывает берег. Смотри, как оно вливается в наше устье. Поэтому оно такое большое.

На этом разговор о реках и море кончился. Подруги еще довольно долго молча сидели рядышком. Вдруг Зюе спросила, отряхивая песок с шаровар:

— Ты еще не ответила этому «старику»?

— Какому еще «старику»?

— Ну ладно, ладно. Хватит притворяться. А то ты не знаешь какому?! Тому самому!

Соа улыбнулась, поправила упавшую на лоб прядку волос и проговорила:

— Нет еще. Да я и не знаю, что ему ответить.

— Напиши, что он тебе не нравится.

— Да что ты! Скажи, почему тогда давно, когда мы еще были школьницами, и я и ты так внимательно слушали его, боялись пропустить слово, а теперь я как-то спокойна к его высказываниям?

— А я все его объяснения слушаю только потому, что их надо слушать. «Старик» ждет твоего решения. Это точно. Уж ты мне поверь. И надо ему прямо сказать обо всем.

— Я согласна. Да ведь я почти все уже решила, я…

— Ой, посмотри — осветительная ракета! — прервала ее Зюе.

Соа так и не успела сказать подруге, что же она решила…

…Они не слышали рева моторов самолета, летящего в темном ночном небе. Светящаяся авиабомба неожиданно, как в сказке, повисла над хутором. Мгновение она горела пурпурно-красным огнем, потом запылала белым светом. Это был какой-то особенный свет. Он не был похож ни на свет лампы или солнца, ни на мерцание звезд. Этот свет принесли сюда американцы. И он вызывал в людях страх.

Во дворе тетушки Кон дети еще не успели собрать после ужина миски и палочки. Свет, вспыхнувший в поднебесье, на мгновение ослепил мать, и она закрыла глаза рукой. Быстро убрав миски, мать вместе с детьми бросилась в убежище.

— У тетушки Кон не погашен свет! — закричал кто-то из соседей. Услыхав этот крик, мальчик мигом вылез из укрытия. Через несколько секунд, показавшихся матери вечностью, он вновь спрыгнул в щель:

— Погасил!

И в тот же миг над головой раздался тягучий, леденящий душу рев моторов.

Вдруг, словно вспомнив что-то важное, женщина повернулась к детям:

— Сидите тихо, я сейчас вернусь!

— Ты куда, мама? — встрепенулась девочка.

— Я сбегаю к тете Виенг и сразу же вернусь.

— Без меня не смейте выходить, слышите? — Выбравшись из укрытия, она услыхала, как сын сказал ей вслед:

— Если сразу не возвратишься, я пойду тебя искать.

Хижина тетушки Виенг, которая была женой младшего брата покойного мужа тетушки Кон, находилась по соседству. У тетушки Виенг было осложнение после преждевременных родов, и ей прописали постельный режим. Женщина понимала: болезнь ее ложится новым бременем на семью в такое трудное время, и потому делала вид, что чувствует себя неплохо. На самом же деле самочувствие ее было неважным. В этом мог убедиться каждый, увидев ее мертвенно-бледное лицо с запавшими глазами.

Увидев тетушку Кен, больная хриплым голосом спросила:

— Они, наверное, много ракет пустили, раз так светло?

— Много, — Коротко ответила тетушка Кон, давая понять, что ее не интересует, сколько осветительных бомб сбросили американские летчики. — Послушай, сестрица, давай я перенесу тебя в убежище. Ты ведь сама туда не доберешься.

— Нет, нет! — возразила тетушка Виенг. — Возвращайся к детишкам, они ведь одни, им, наверное, страшно, бедняжкам. Зачем этим стервятникам стрелять по моему дому, я ведь и так лежу больная…

Самолеты нудно ныли где-то над хижиной.

— Ладно, кончим спор! — сказала тетушка Кон. — Слышишь, он кружит прямо над нами. Пойдем-ка в укрытие.

Заботливые руки подняли больную. И откуда только бралась сила в этих слабых женских руках? На песке от дома к укрытию протянулась цепочка следов, оставленных тяжело ступавшей женщиной.

Самолет, выходя из пике, завыл. Послышался взрыв. Никто не смог бы точно сказать, куда упала бомба. Ясно было одно — она взорвалась где-то посреди хутора.

Женщины, уставшие одна от боли, другая от тяжелой ноши, поддерживая друг друга, сползли в вырытую во дворе яму — укрытие. Устроив подругу поудобней, тетушка Кон проговорила:

— Ты полежи здесь, а я побегу к малышам. Им, наверное, страшно без меня.

Тетушка Виенг видела, как тетушка Кон вылезла из ямы и побежала по двору. Потом ее закрыл черный столб дыма. Больная потеряла сознание…

…Когда Соа и Зюе прибежали на хутор, все стихло. На месте хижины тетушки Виенг дымилась груда развалин и обгоревших пальмовых листьев. Нетронутым остался лишь сруб пересохшего колодца.

Односельчане, подоспевшие раньше девушек, поторапливая друг друга, откапывали обвалившиеся убежища во дворах у тетушки Виенг и тетушки Кон.

У Соа не было времени бегать в поисках лопаты или мотыги. Она опустилась на колени и стала рыть руками, набирая песок в пригоршни и отбрасывая его в сторону. Песчаная пыль забивалась под кофточку, слепила глаза, но девушка продолжала копать…

Рядом с ней размеренно работал киркой секретарь партячейки и политрук отряда ополченцев Кань. Немного дальше Соа увидела своего отца. Пыль стояла столбом. Дым от взрыва еще не рассеялся. Черная пелена окутывала хутор, и в этом кромешном аду никто не заметил, что над землей царствует чудесная, лунная ночь.

Яма становилась все глубже и глубже. Уже освобождены колья, укреплявшие стенки убежища тетушки Виенг. Убежище было неглубоким и поэтому оказалось ненадежным. Наконец показалась крыша, вдавленная взрывом в яму, а под нею лежала тетушка Виенг.

Женщина была жива. Руки покрывали глубокие царапины. Изо рта тонкой струйкой сочилась кровь. Люди столпились возле нее. Через какое-то время она пришла в себя и чуть слышно спросила:

— А где тетушка Кон?

Ее вопроса не расслышали. Тогда тетушка Виенг снова чуть слышно заговорила. Люди смолкли. И тут тетушка Виенг поняла, что никогда больше не увидит своей подруги.

Женщина вновь потеряла сознание… Она пришла в себя уже после того, как откопали детишек тетушки Кон. Виенг знала, что ей нужно лежать, но сейчас это было невозможно. Собрав остаток сил, она подползла к группе односельчан, окруживших двух сирот, обняла испуганных детишек, которые были настолько потрясены случившимся, что даже не плакали.

Хриплым, прерывающимся голосом тетушка Виенг стала успокаивать их:

— Не погибла ваша мама, нет. Я здесь, кровиночки вы мои. Я никому не отдам вас…

Подошел Кань. Он взял мальчугана на руки, а Соа велел забрать девочку. Соа заметила, что рубаха на плече Каня намокла.

— Батюшки, да ты, никак, ранен!

Она разорвала рукав рубашки и увидела, что плечо в нескольких местах здорово поцарапано, а в предплечье засел осколок. Из раны сочилась кровь.

— Видишь, я легко отделался. Ничего… оставь. Лучше позаботься о детишках и о тетушке Виенг.

Соа положила малыша на носилки.

В этот момент откуда-то прибежал муж тетушки Виенг. На плече у него висела винтовка. Он стоял и смотрел на людей, на мальчика, лежащего на носилках, на жену. К горлу подкатил ком…

В небе, спускаясь на парашюте, догорала осветительная бомба. В призрачном свете луны она, казалось, подмигивала израненной земле.

— Вчера в семидесяти трех семьях наши односельчане справляли поминки. Девяносто пять человек колонизаторы убили в нашей деревне в годы Сопротивления. Сегодня американцы убили еще трех. Значит, в будущем году будут поминать уже девяносто восемь, и среди них дочь тетушки Кон, которую так и не удалось спасти…