– Что будем делать? – спросил Антон.

Хмуро пожав плечами, Ханин сказал, что надо ехать в штаб и там решать. Но в штабе для начала пришлось отвлечься на другие проблемы. Дантес таки достал шайку Кондрата. Не всю, но человек двадцать он буквально закопал, когда его люди подорвали нежилой дом, использовавшийся бандой Кондрата для отдыха между налетами. Сейчас на развалинах работали ополченцы, разгребая их только с одной целью: узнать, погиб ли там сам Кондрат, или только его боевики.

– Первая приятная новость за весь день, – сказал Ханин, присаживаясь на свое место за стол с картой. – Пусть, как уточнят, немедленно сообщат мне, избавились мы от этого недоноска или нет.

Дежурный передал указания по рации и, получив ответ, огорченно сказал:

– Говорят, что нереально сегодня раскопать. Не успеют. Да и дождь мешает сильно. Все мокрое, даже мусор неподъемный.

Отмахнувшись, Ханин изложил офицерам в штабе требования боевиков. Осознавая, что весь план, собственно, идет насмарку, все молчали, ожидая хоть какого-то разумного предложения от кого-то другого. Странное ощущение охватило Рухлова в этой обстановке. Словно он на каком-то рутинном заседании какого-то управления при какой-то непонятной организации. Все сидят. Никто ничего не может толком предложить. И любого самого тупого решения ждут с нескрываемым нетерпением. Хоть что-то! Но чтобы разойтись и приступить к его выполнению.

– Нет идей? – спросил Ханин.

Все неуверенно замялись, и только пожилой мужчина, имени которого Антон не помнил, но который так или иначе был командиром роты ополченцев, сказал:

– Отцы командиры, – обратился он, и многие отчего-то улыбнулись. – Если бы не так хотелось жрать. Если бы до рези в глазах не хотелось спать. Если бы каждую ночь нас не утюжили минометы… То и в этом случае не думаю, что мы нашли бы верное решение. А потому…

Он замолчал, а остальные так и смотрели, ожидая продолжения. Он удивленно обвел всех взглядом и спросил: «Что?»

– Ну и что вы хотели сказать этим? – устало спросил Ханин.

– Как что? – пожал плечами. – Если не знаешь, что делать, – ничего не делай.

Уже слегка злясь на мужчину, Антон сказал:

– Ну, отлично. А подробнее нельзя? Ведь ничего не делать можно по-разному. У некоторых к этому талант, а у нас, к сожалению, нет. Да и обстоятельства несколько не располагают.

Мужчина задумался, глядя в лицо Антону, и только через некоторое время ответил:

– Они хотят, чтобы мы вышли из города. Чтобы мы стали заложниками всех ситуаций, которые могут случиться у них при занятии ими этих… развалин. А мы, понимая, что выход – это смерть всем… выходить не можем. И у нас есть основная задача как можно большие их силы втянуть в уличные бои. Чтобы у них на группы преследования народа не осталось. Хорошо. Просто снимите всех людей с переднего рубежа. Отведите их на подготовленные для уличных боев позиции и ждите.

– Чего ждать? – уже откровенно зло спросил Антон. У него уже тоже от всех неурядиц не работала голова, а мысли о том, что Алина там, в колонне, в ожидании коротает часы перед отправкой, мешали ему даже последние остатки разумности собрать. Очень хотелось к ней. Утешить. Поддержать, пока начальник колонны не скажет «вперед».

– Ну, для начала нам придется ждать очередного обстрела, – кивнул Ханин, обращаясь ко всем, а не только к предложившему этот план. – Причем, если сведение о готовой колонне попадут им в руки, я даже знаю, куда они нанесут массовый удар. И вы знаете. Потом нам надо ждать проникновения в город мелких группок боевиков через опустевшие посты. И только после этого в город втянуться все остальные. И то не факт. Нарвавшиеся на огневые точки в глубине города боевики, скорее всего, отойдут. Ведь ни одного штурма за все это время. Тупое вымаривание нас голодом и отстрел наших бойцов.

Мужчина пожал плечами и сказал:

– Тогда не открывать огонь по первым вошедшим. Даже если они обнаружат наши позиции. Может, даже до определенного сигнала дать указание бойцам не оказывать сопротивления. Плен так плен. Пока в город не войдут все, кто у них свободен.

– Глупый план, – перебил Антон.

– Есть умнее? – удивленно спросил Ханин.

Антон устало помотал головой.

– Давайте дальше думать, – сказал Ханин и, обращаясь к одному из штабистов, попросил: – Чайник поставьте. Кипятку хоть попьем.

– И чай найдется, – заверил штабной и, поставив на печку чайник, добавил: – Но без сахара.

Алина спала, забравшись с ногами на автобусное сиденье и завернувшись в толстую куртку Антона. Обняв ее, рядом с ней спал Денис. Под кресла он уложил весь свой немалый арсенал. Когда он грузился с ним в автобус, водитель только косо посмотрел на вооруженного мальчика, но ничего не сказал, столкнувшись с ним взглядом. В автобусе пару раз разыгравшиеся от скуки дети пытались добраться до оружия, но Денис, не особо церемонясь и ни на кого не обращая внимания, влепил несильно в лоб ладошкой пацаненку, что пытался вытянуть за ремень АКС из-под кресла, и больше никто к оружию не подходил. Непонятно с чего, но Денис твердо решил, что он обязан защищать Алину, и как само собой разумеющееся занял место рядом с ней. Она была только рада такому соседству. Она знала в подробностях историю мальчика. Ей одной из немногих он доверился полностью и, ничего не скрывая, рассказал о себе, понимая, что его скорее пожалеют, чем осудят. Алина и правда жалела его, что ему пришлось перенести такое и такое сотворить. Жалела ли она никогда не виденных ею людей, погибших под выстрелами мальчика? Скорее, она о них не думала. После бойни там на холме… она уже поняла, что бывают ситуации, когда не убить невозможно, если, конечно, хочешь сам выжить. Больше того… ощущение, что рядом с ней мальчик, уступало ощущению, что рядом с ней надежный товарищ, способный ей помочь в любой ситуации. Перед сном особо ни о чем не говоря, они все-таки условились, что, если с ней что-либо случится и вообще не останется взрослых, он доведет детей до спасения. Пообещав это, Денис стал настолько серьезным, что не поверить ему было нельзя.

В два часа ночи и он, и Алина проснулись от близких, уже привычных, но все равно жутко пугающих минометных разрывов.

– Все идет не так… – тихо проговорила Алина.

Напуганные проснувшиеся дети не слышали ее, но то, что автобусы все еще стоят, хотя обещали всем, что выедут еще засветло, тоже рождало у них массу недоумений. Проснувшийся водитель протер глаза и, открыв дверцу, вышел на улицу, запустив в прогретый салон морозный, влажный воздух. Зябко поеживаясь, к раскрытым дверям подошла Алина и спросила у стоящего недалеко закутанного в теплую куртку часового:

– Что происходит? Почему опять бомбежка? Почему мы еще не выехали?

Часовой оказался молоденьким пацаном ненамного старше Дениса. Он не особо хотел отвечать, будучи сам чуть напуганным, но сказал, что знал и слышал от других:

– Все пошло не по плану Ханина. Боевики потребовали выхода на открытое место всех бойцов из города. Наверняка чтобы просто перестрелять нас. Ханин отказался. Вместо этого они свернули все позиции и отошли в глубь города к бумажной фабрике. Ну, за госпиталем. Боевики не суются – боятся. Вот и утюжат снова. Говорят, что до утра будет понятно, выйдем мы вообще или колонну пустят по улицам на север, чтобы укрыть от снарядов.

Закутавшись поглубже в куртку и подняв воротник, Алина спустилась на землю и спросила, куда ушел их водитель. Часовой неопределенно махнул рукой в голову колонны, и Алина кивнула, но пошла в другую сторону. Идя против направления колонны, она скоро добралась до тех несчастных, кто ночевал не в машинах. Костры разжигать было строго запрещено, и люди под стенами домов сбивались поближе, чтобы хоть как-то согреться. Многие, выбивая двери в квартиры домов вдоль улицы, скрылись в них, но все-таки большинство мучилось на открытом воздухе, боясь пропустить начало движения. Слыша разговоры проснувшихся от взрывов людей, Алина ступала по асфальту, стараясь никого случайно не задеть. Паники от шума она не наблюдала и надеялась, что напуганные люди даже после случайных попаданий по их улице не бросятся кто куда в поисках призрачного спасения. Колонна должна быть в сборе перед отправкой. Приказ на выход может поступить в любой момент.