— А с текстом ты намучаешся, да? — понимающе кивнул я.

— Намучаюсь… Белозор, как лечится тепловой удар и мозоли? — с нее спала профессиональная маска матёрой журналистки и Зоя снова превратилась в бедную страдающую девочку.

— Археологи и то и другое лечат водкой, но я бы рекомендовал парацетамол и несколько часов сна — в случае с водкой лекарство может быть хуже болезни…

— Они всё лечат водкой, я уже поняла! Ладно, поеду в деревню, там у них вроде есть гостиница, — она поднялась наконец с земли. — В конце концов у меня есть интервью с Белозором — великим и ужасным. Ты знаешь, что тебя издадут в «золотой рамке»?

— А? — выпучил глаза я.

— Библиотека приключений и научной фантастики. В ленинградской «Детской литературе». У тебя, Герман, какой-то очень уважаемый первый читатель, да?

— Так совпало, — развел руками я, пытаясь скрыть собственное шокированное состояние.

Вот он — рояль в кустах для попаданца! Это круче чем кольцо всевластья и Экскалибур, если говорить начистоту. Я на этой серии вырос! И вот вам, сбылась мечта идиота! И как только в «Детскую литературу» запихали? Небось все сцены про ножки, ягодицы и талии подкорректируют, и кровищу с мозгами из текста вытрут. Советская редактура — суровая. Да оно и к лучшему, это не разухабистая вольница интернетного самиздата.

— Так что жди, Герман, скоро тебе придет письмо… Хотя, если я правильно понимаю, на КАКОМ уровне у тебя поддержка — может и без тебя всё сделают, задним числом потом бумаги подпишешь, — Югова встала, но тут же снова села, ухватившись за виски. — Да-а-а, так я далеко не уйду. Ну тебя к черту, Белозор, с твоей археологией и твоими пряслицами!

— Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста! — продекламировал я, за паясничанием и зубоскальством снова пытаясь скрыть нервный тремор рук и бешеное сердцебиение. — Там вроде как мотоцикл у кого-то имеется, с коляской. Попрошу чтобы тебя до гостиницы добросили, ага?

— Буду премного благодарна, — слабым голосом проговорила Югова.

Вот ведь точно — плоть слаба, дух животворит! Еще пять минут назад на интервью она меня препарировала как профессор Преображенский — Шарикова, а тут гляди ж ты — томная барышня да и только!

— Ну, жди тогда, — сказал я, и пошел на поиски мотоцикла, мимо рядов палаток, валяющихся в тени деревьев и перебрасывающихся ленивыми фразами студентов-практикантов, пирамид из археологического и походного скарба и всего прочего, простого и прекрасного, что всё вместе и составляет такой обаятельный экспедиционный быт.

Примерно недели две я жил как у Бога за пазухой: занимался своей работой, проводил время с семьей, пробовал писать вторую часть «Последних времен» и с удовольствием читал газеты и ржал над волной хайпа, которая поднялась после того, как в «Технике-молодежи» опубликовали концовку книги, а в «Комсомолке» вышло интервью за авторством Юговой.

Конечно, тут это назвали острой публичной полемикой, поскольку и слова-то такого — «хайп»- не знали. И, надеюсь, не узнают никогда. Но громили и смешивали с дерьмом мой опус знатно. Правда, и хвалили тоже громко.

— И что, ничего не ответишь? — спросил Исаков, безуспешно пытаясь вытереть боксерской перчаткой пот со лба. — Не станешь бороться и отстаивать?

— Кх-х! — только и смог просипеть я в ответ.

Он здорово навесил мне за эти четыре минуты и я намеревался отыграться. Вся надежда была на то, что Владимир Александрович начнет выдыхаться. Исаков ведь курил, а я — нет! И пить совсем перестал, и бегать начал, так что отделать третьего секретаря Коммунистической партии Белоруссии (нынче ее называли именно так) у меня шансы были.

Разорвав дистанцию я принялся обрабатывать его левой, быстрыми, легкими фехтовальными ударами удерживая на максимально возможном расстоянии и не давая приблизиться. Пот с молодого функционера и восходящей звезды партократии лился ручьями.

— А меня вроде как переводят скоро, — заявил он радостно. — Можно сказать даже — повышение!

И получил крепкий кросс справа в скулу. А вот нехрен трепаться в ринге! Голова Исакова дернулась, он явно качнулся, сделал неуверенный шаг в сторону, потом еще шаг назад и сказал:

— Бл*ть, Гера, это нокдаун. Всё. Я всё! — и поднял руку вверх.

Рефери тут же замахал, останавливая бой, зазвенел гонг, и Тоха — тот самый, из УГРО, который сейчас выполнял роль секунданта, провозгласил:

— Четыре минуты сорок восемь секунд! Бойцы, пожмите друг другу руки, освободите ринг, пройдите на медицинское освидетельствование и не забудьте забрать книжечки!

Книжечки Федерации — это святое. Я две сотни минут хочу! Хотя до этого еще как до Луны… В последнее время я в ринг редко выхожу: раз в неделю или две… Мы с Исаковым обнялись, похлопали друг друга по плечам и полезли прочь за канаты. Медсестра тут же подскочила к Владимиру Александровичу, но тот отмахнулся только:

— Нормально!

Хотя синяк у него будет знатный! Но благодаря нашей Федерации дворового бокса такие отметины на мужчинах самого разного положения теперь стали явлением довольно обыденным. Бить друг другу хлебальники — это развлечение нынче здорово теснило посиделки на кухне за бутылкой беленькой или алкогольные прятки в гаражах и на рыбалке от благоверных. Впрочем, дражайшие супруги наших бойцов в большинстве своем Федерацию считали филилалом ацкого ада на Земле, а тех, кто ее придумал — не менее ацкими сотонами. Ну да — резоны у лучшей половины человечества были: случались у боксеров и серьезные травмы, типа сотрясения или перелома носа. Но мужикам нравилось! И по сравнению с регулярным употреблением спиртного всё-таки вреда для здоровья было куда как меньше. Ну да, о победе спортивного мордобоя над пьянством говорить пока было преждевременно, но тенденция в целом радовала. По крайней мере, директор БелАЗа и ректор Минского институты культуры на этой неделе щеголяли конкретными бланшами, и нашим фотокорам приходилось здорово изгаляться, чтобы сделать приличный снимок. Так что третий секретарь с синяком на скуле — это так, пустяки, дело житейское.

В общем, мы с Владимиром Александровичем были вполне довольны друг другом. Я понял, что в целом форму не растерял, и даже наоборот — кажется, в плане дыхания и выносливости стало полегче: отказ от алкоголя всё-таки сыграл свою роль. А Исаков отвлекся от своих партократических будней и получил заряд бодрости — в скулу.

— Значит, смотри. В кулуарах витает такая идея… Но это всё — слухи, домыслы, понимаешь? Это мы, молодые ее двигаем, — он горделиво тряхнул шевелюрой и белозубо оскалился.

Тоже мне — молодой… Сколько ему — сорок? Ну да, для нынешних коммунистов это можно сказать юность! Даже давно разменявший седьмой десяток Машеров по сравнению с безвременно почившими в результате странной авиакатастрофы вершителями судеб Союза казался мужчиной в самом расцвете сил, что уж о Исакове говорить?

— Ну, ну, и что за идея? — поторопил его я. — В духе Модернизации, конечно?

Желудок урчал, требуя калорий, и мы двигали к «Потсдаму» — Исаков любил жить красиво, и в нормальную столовку идти отказывался.

— А то! Сколько партий в Корейской народно-демократической республике? — спросил он.

— А? — удивился я, а потом напряг память и выдал. — Три!

— Неправильно! — он выпалил это не думая, а потом несколько раз моргнул, осознавая мой ответ. — То есть — правильно… Никто не знает, а Белозор — знает! Ты какого хрена такой умный сукин сын?

— Я не умный, я эрудированный. Так что там с партиями?

— Так вот — у товарища Кима целых три партии в кармане. Трудовая партия Кореи — про нее все знают, а еще — Социал-демократическая партия Кореи и Партия молодых друзей небесного пути. Все три партии входят в Единый демократический отечественный фронт КНДР. При этом в Конституции страны закреплена руководящая и направляющая роль Трудовой партии Кореи, которую признают две другие партии. В парламенте страны — Верховном народном собрании КНДР — Трудовая партия Кореи имеет что-то около шестисот мест, социал-демократы — примерно полсотни, а Партия молодых друзей небесного пути — двадцать или около того. Еще чуть более десятка мест занимают беспартийные.