Барышни всех возрастов достигали раскрепощенности другим способом: до выхода в свет они наносили на лицо невероятное количество косметики, а на голове сооружали что-то вроде замковых башен и стогов сена. Местная мода на прически заставляла меня нервно хихикать с завидной периодичностью.

Заиграла какая-то медленная композиция — тоже из репертуары «Аббы», народ разбился на парочки. Я уже думал отчебучить что-нибудь эдакое, но проблемы нашли меня сами! Яркая до рези в глазах девушка неопределенного возраста, одетая в завязанную узлом на груди рубашку и что-то там еще, решительно ухватила меня за руку:

— Пойдем танцевать! Чего скучаешь? — она кричала изо всех сил, стараясь пересилить музыку и источала ароматы алкоголя и каких-то духов.

Стог сена на ее голове трясся в такт музыке. Я даже не успел среагировать — нужные мне люди подскочили со всех сторон сами.

— Ритка! Какого?.. — тут же начал с претензий самый плотный из всех.

Рубашки пузырями, широкие брюки, обветренные молодые лица, крепкие предплечья, белобрысые короткие прически, решительные взгляды голубых глаз — вот они, дети партизан, плоть от плоти Полесья!

— Уйди, Сеня, видишь — с человеком разговариваю! — возмутилась Ритка, но руку мою отпустила.

— А мы щас посмотрим, что это за человек такой! — эти парни явно имели на сегодняшний вечер определенные планы, и набить морду городскому «коубою» значилось в этих планах отдельным пунктом.

Они уставились на меня все втроем, сунув руки в карманы безразмерных брюк и хмурясь.

— А что вы на меня смотрите, отцы? На мне цветы не растут, и узоров нет! — усмехнулся я.

Хотя было, на самом деле, страшновато. Всё-таки трое — это трое. Нет на свете таких бэтменов, чтоб в одиночку одной левой с тремя крепкими драчунами справились. Трое — это всегда большая проблема. Не прибьют так накидают так, что держись!

— Ты кой хрен приперся сюда, туебень? — плотный тоже пытался перекричать музыку, говорить тут было явно неудобно.

— Дело у меня в Талице. Человека ищу! — сказала я самым официальным тоном. — Поможете? Не за так, ясен хрен!

Вот тут они в замешательстве начали переглядываться. Вроде как всё намекало на конфликт из-за сдриснувшей в неизвестном направлении Ритки, а тут — дела какие-то!

— Выйдем, пообщаемся? — предложил я, и не дожидаясь ответа, двинулся к выходу.

Судя по возмущенным вскрикам плясунов — три талицких мушкетера ломанули через толпу за мной. Чуйка просто вопила о том, что я делаю полную хрень, но ничего другого я просто не умел! А потому…

— Так что, пацаны, Блюхера найти поможете? — не давая им вставить ни слова начал я. — Даю трёшку, если покажете где живет… Такой странный мужик, на дамбе работал.

Почему Блюхер? Да черт его знает, фамилия понравилась. И лешака видал. И помер к тому же, с него взятки гладки теперь! Надо же с чего-то начинать?

— Ну, это… Елы-палы… — переглянулись хлопцы. — Он то это…

— Не поможете? Дело у нас с ним было, на полтос… Эх!

— Так помер он! — тут же включился плотный. — Упился и помер, две недели назад.

— Черт! — я потер лоб ладонью. — Вот ведь… А я эти гильзы уже пообещал… И деньги хорошие! Вот же засада!

Актер из меня был дерьмовый, но этим товарищам должно было хватить.

— Какие гильзы? — тут же подобрались пацаны. — Какой полтос?

Я смерил их недоверчивым взглядом:

— А с чего мне с незнакомыми людьми откровенничать? Одно дело — Блюхер, мне его знакомые посоветовали, другое — какие-то типы из клуба.

— Мы не типы! — обиделся плотный. — Меня Сеня зовут.

— А меня — Вася, — помахал рукой патлатый.

— Гоша, — подал голос самый мелкий.

— А меня — Шкипер, — выдал я первое, что пришло в голову. — Так что, немецкие гильзы тут не такая и редкость, если достопочтенные господа Сеня, Вася и Гоша тут же делают стойку, едва заслышав про полтос?

— Немецкие гильзы? — пацаны переглянулись и Вася шмыгнул носом: — Так Белый Бе…

Он тут же получил тычок локтем в бок от главного — Сени.

— Редкость, еще какая! — этот явно был тут самый ушлый. — Это вам повезло, товарищ Шкипер, что вы нас встретили. Мы-то тутэйшие, тут все места знаем, и где гильзы знаем… Так что там про пятьдесят рублей вы говорили?

Я едва руки не потер от удовольствия: ребятки были у меня в кармане! Поймал — с первой подсечки! Вот вам и ловля на живца! Черта с два Соломин бы такое провернул!

Соломин, чтоб его, объявился в самый неподходящий момент: желтый милицейский жигуленок проехал мимо скверика, и потому я резко свернул беседу.

— Не, ребята. Не так сразу. Давайте-ка завтра, вечерочком, на этом самом месте, ага?

Пацаны, уже чувствующие вкус денег, тут же согласились:

— В семь вечера, товарищ Шкипер. Вот тут, под этой ёлкой, — сказал Сеня. — Только больше чтоб — ни к кому, ага?

— Ага! — усмехнулся я.

— Штунды, понимаешь? Беспоповцы! Ну, не знаю я как тебе объяснить! Ну, они как бы Библию изучают, детей крестят во взрослом возрасте, не пьют водку, не курят и жутко верующие. Но скрываются, комар носа не подточит, даже при Хрущеве во время антирелигиозной кампании им ничего предъявить не смогли за пропаганду. Пытались давить, мол на учебу не поступите никуда, если в комсомол или партию вступать не будете — а они плюнули и не выезжали из Букчи. Жили своим умом! У них там огуречное хозяйство — образцовое! Просто дурдом сколько огурцов! Потому и терпели их и в двадцатые, и в тридцатые и в шестидесятые. Показатели-то нужны! А объем продукции просто бешеный, тысячи тонн! Они на хозрасчете уже два года как, а сейчас — с этими децентрализованными закупками и вовсе расширяются до республиканских размеров. Посмотришь — одуреешь. Я по первости поверить не мог что мы все еще в БССР, а не где-нибудь в заграницах, когда по их тепличным плантациям проехался… В общем — съездим в Букчу, съездим, — Соломин, похоже только и ждал повода, чтобы снова туда наведаться. — Но черта с два ты из них хоть слово вытянешь. Они как эти — пуритане у Вальтер Скотта, вот!

— А Яся? — спросил я. — И Антонина? Они тоже — тамошние?

— Ага, — кивнул майор. — Тамошние. В том-то и проблема.

И, кажется, он сейчас говорил совсем не о расследовании.

— И что почтальонша говорит? Ну, по поводу нападения?

— Говорит, что не помнит почти ничего. Мол, к Христоне заходила, пенсию занести. Ну это бабка такая, ненормальная, халупа та на нее записана, но все гроши у нее Зебра берет на пропитие. Мы ее тоже забрали, но толку с этой Христони ноль, несет всякую дичь… Зебра ей то ли пасынок, то ли племянник, то ли зять вообще… Черт их знает! В общем, постучалась Антонина, вошла, увидела какого-то мужика в шубе — и всё. Больше ничего не помнит.

— В шубе? — не понял я.

— Вот именно! В шубе! Летом! У Христони там конечно народ совсем с пропитыми мозгами трется, могли и в шубе ходить… Но никакой шубы нами найдено не было. Только польты, поеденные молью, — он так и сказал: «польты». — Но если был там пятый, тот который из лишнего стакана пил — он мог в ней и уйти… И что мне теперь — ходить по улице и спрашивать у всех подряд, не видали ли они мужика в шубе? Скажут — всё! Поплыл Олежа! Свистнула фляга! — Соломин сделал досадливую гримасу.

Олежа? Вот так новости! Так его Олег зовут! Сколько я Соломина знаю — год? Два? Даже статьи с его участием писал, а всё как-то по фамилии да по фамилии… Или по званию! Стыд-позор вам, товарищ Белозор! Кто тут у нас выступает за внедрение личностно-ориентированного подхода в журналистике и против загоняния… Загнания… Короче, против того, чтобы загонять эту самую личность в рамки профессиональной функции?

— Олежа,- сказал я как можно более душевным голосом. — А ты можешь спросить у Антонины в следующий раз, как встретитесь, не видала ли она в тот день лешего?

Квадратные глаза Соломина — это отдельное произведение искусства.

— Германушка, — елейным тоном проговорил он. — Иди ты в жопу.