Женщина упорно пыталась вывести меня на контакт и вытащить из раковины, в которой мне было удобно находиться. Все, о чем должен был сейчас думать – это Кастор. Я должен оставаться собранным.

– Смотрю, вы прирожденный дипломат, – подметил я и прицепил пистолетную кобуру на место револьверной.

– Заводить друзей – моя работа.

Видимо, она не уловила всего моего сарказма или нарочно проглотила издевку в надежде, что каким-то чудом неловкая беседа сможет перерасти в нормальный разговор двух заинтересованных в этом людей.

А пока я стал разряжать патронташ со старыми патронами для ружья, заменяя теми, что были куплены вчера.

– Отсырели? – спросила Трикс, сделав маленький глоток бренди.

Я ничего не ответил, лишь раскрыл патрон и высыпал на стол таблетки всех цветов, размеров и форм.

В экспедициях отряд подхватывал разные болячки, да и местным порой была нужна помощь, которую не могли даровать ни духи, ни шаманы. Так от патронов больше толку, нежели когда в них засыпан порох.

Трикс удивилась. По глазам видел, что она все поняла, что заставило ее губы слегка изогнуться в улыбке.

– Револьвер, которым не убивают. Патроны, набитые медикаментами. Вся ваша атрибутика в экспедициях больше для вида, чем для дела. Вы лишь создавали образ человека с оружием.

– В нашем мире люди используют силу сверх меры. Они жестоки куда больше, чем того требует ситуация, – и все-таки она добилась от меня того, чего хотела: мы разговорились. – Я не утверждаю, что агрессия не нужна. Просто в девяноста девяти случаях из ста всегда можно договориться. Однако вести переговоры, особенно если желаешь свести все к миру, лучше с позиции не слабости, а силы. Если оппонент думает, что твоя палка больше, то и к твоим доводам прислушивается охотнее.

Мне опять удалось чем-то удивить Трикс. Она улыбнулась и покачала головой.

– Тогда, выходит, вы дипломат, как и я.

– В пути приходится быть всеми понемногу. Смотря как повернется судьба. Иногда я картограф, чаще следопыт, даже ботаник. Один раз шаманы заставили быть повитухой.

А еще я беглец, трус и убийца.

Последнее ее позабавило.

– Вот видите, мы в состоянии вести светскую беседу, – с гордостью отметила женщина. – Думаю, это хорошее новое начало.

Она сделала последний глоток бренди и закрутила крышку. Чуть поморщилась, затем вытащила из ножен меч и положила его на стол к моему оружию.

Я не разбирался в клинках. Мог только оценить изящество и красоту, чему на поле боя не было места. Мне он напоминал свою хозяйку.

– Это меч альменов, их национальное оружие, – Трикс по моему взгляду поняла, что объяснения лишними не будут. – Длинный прямой обоюдоострый клинок. Рукоять под одну или две руки. Простая гарда, не стесняющая движений. Все это в сочетании с весом делает оружие универсальным. Он легок для проведения сложных приемов, а минимальная защита кисти позволяет сражаться им молниеносно. Отец с детства приставил ко мне мастера по фехтованию и тщательно следил за моими успехами. Я веду к тому, лейтенант Девак, что мне под силу за себя постоять.

Стоило догадаться, к чему весь этот разговор, хотя я думал, что она замнет ситуацию, произошедшую утром. Неужели я так сильно задел ее гордость, что ей было настолько важно доказать свою правоту?

– Одного клинка мало. Просто считаю, что женщине не место на задании, которое нам поручили. Мы чужие друг другу, а справиться должны как единое целое. Кому на судне вы доверите свою жизнь? Кому откроетесь в час отчаянья? Кому позволите стоять в дозоре, пока предаетесь сну после изматывающего дня? Помножьте это ужасами партизанской войны Кастора и ответами Империи, что мы увидим, нехваткой припасов, жарой, влажностью и вездесущими насекомыми. Путь по реке не будет легким, уверяю. А после приправьте все это вожделением мужчин, которые будет желать скинуть с себя цепкие когти не отпускающего стресса.

Я распалялся все сильнее, объясняясь, будто с ребенком.

В войну мне довелось быть свидетелем всего этого. Как товарищи по оружию спустя месяцы сражений, маршей и окопных перестрелок превращались в зверей. Затем при первой же возможности они спускали своих оборотней с цепей и начинали убивать и насиловать уже мирное население, пусть те и были врагами.

Я был не в силах остановить их или кого-то спасти. Все, что я умел, – лишь нести на своих плечах смерть.

Но что хуже всего, именно мы с Кастором пробудили ту жестокость в людях, а солдаты на «Канопусе» были как раз детьми той войны.

– Раз вы так переживаете за меня, – Трикс прервала череду ужасов в моем сознании, которые были не просто кошмарами, а настоящими воспоминаниями, – давайте объединимся. Защитите меня.

– Мне бы защитить себя, – перед глазами я увидел ту женщину у деревни Шторкс, которую четырнадцать моих бойцов насиловали уже третий час. Я был не в силах им помешать. Не мог спасти ее тогда.

– Вам что-то угрожает, лейтенант? – от меня не укрылось то, как она напряглась.

– Каждому из нас.

Просто на «Канопусе» еще никто в нужной степени этого не понимал.

Море Облаков поражало безмятежностью.

Мы были в пути уже третий день, постепенно приближаясь к дельте реки Унукалхай, отданные каждый на откуп собственным мыслям, которые скрывали за обыденной рутиной.

Экипаж судна словно слился с «Канопусом». Их практически не было видно. Механик пропадал где-то на нижней палубе, следя за двигателями. Повара, который готовил на всех, мы видели лишь на раздаче в столовой. Капитан не вылезал из рулевой рубки, где компанию ему составлял майор Тирон Небул. О чем они часами беседовали, для меня оставалось тайной.

Госпожа Трикс после нашего разговора каюту покидала редко. По ее заверениям, пока мы не достигнем Аласартипа, от нее не было никакого толка, поэтому это время она предпочитала проводить за книгой. Наладить со мной контакт не пыталась, что было даже к лучшему.

О том, что на судне посреди моря вообще есть жизнь, давали знать лишь солдаты.

Тренировки, уход за оружием, подготовка снаряжения. По ним можно было сверять часы, так строго они придерживались расписания. Вечерами с позволения сержанта бойцы могли дать слабину и послушать, как один из рядовых играл на губной гармошке. Все остальное время, не занятое муштрой, солдаты помогали экипажу «Канопуса» держать судно на плаву. Видимо, из-за нашего присутствия и щекотливости операции капитану пришлось отправить на берег большую часть команды, дабы держать все в тайне.

Я же тем временем изучал бумаги разведки. Моей задачей было выяснить, где укрывается Кастор, но, смотря на донесения и отчеты о партизанских вылазках, я преследовал иную цель. Старался заново понять того, кого, как всегда считал, знаю лучше, чем самого себя.

Методы оказались похожими на те, что мы проворачивали в войну, но стержень в них был заключен иной.

Старый друг, ты ведь не знал о таких маневрах. Подобные уловки всегда оставались для тебя чуждыми. Где ты этому научился? Хотя важнее другой вопрос. Почему ты начал эту войну? Что бы ни говорили о тебе в Империи, ты не жесток. Наоборот, человечен.

Тогда что довелось тебе увидеть, странствуя по великой реке Унукалхай, что ты решил нарушить нашу клятву и вновь испачкать руки кровью?

Хотя, признаюсь, думал, первым сорвусь я, но точно не ты. Тебе всегда это было противно.

Что изменилось? В отчетах об этом не говорилось. Мотив попросту отсутствовал. Подозреваю, его намеренно скрывали от меня. Вот что нужно было выяснить как можно скорее.

Возможность представится только в Аласартипе и не раньше.

А пока мне оставалось лишь читать документы да делать отметки на карте Унукалхай и сотне ее притоков в поиске Кастора.

В один из вечеров я вышел на палубу, чтобы освежить голову после безвылазного изучения предоставленных бумаг, когда с кормы до меня донеслись странные звуки. Резкие удары стали о сталь, мужские голоса, выкрики одобрения.