На редкость симпатичный и мягкий в личной жизни, ценный товарищ, он в общественной работе был человеком с твердым и властным характером, с огромной самоуверенностью и с деспотическими замашками. Был, однако, один случай, когда, вопреки своей самоуверенности и при всей своей неспособности терпеть критику и противоречие, Трумпельдор все же уступил убеждениям своих друзей.

Его друзья видели ясно, что его план организовать всю десятитысячную массу пленных, всю "кобылку", как прозвали русских военнопленных, есть мертворожденное детище, которое может стать опасным и обрушиться на породившего его. Все знали, что о Трумпельдоре уже плетется среди русских пленных ужасная легенда. Все знали об этом, только он один не знал и не хотел этого слышать. А план его состоял в том, чтобы созвать "сейм" всех военнопленных не только нашего двора, но и других близлежащих к Хамадере дворов.

Схема была следующая: каждые сто пленных выбирают по одному представителю; эти делегаты выбирают из своей среды временный исполнительный комитет, который должен в самое короткое время выработать "конституцию" и созвать "сейм", который будет высшим органом самоуправления военнопленных. План не был осуществим ни с практической, ни с политической точки зрения. Политически это дело зависело от японских военных властей, а практически — от "кобылки". А "кобылка" и так уже бунтовала против "безрукого учителя". Параллельно с партией революционной организовалась среди них "черная сотня",⁵⁸ которая делала свое темное дело. Революционеры из Женевы и из среды пленных распространяли у нас нелегальную литературу, а "черная сотня" сочиняла легенды про "жида — безрукого учителя". Это он, мол, выпускает манифесты о русской свободе, а царь-батюшка никакой свободы не давал и даже не думал давать. Это жиды мутят нашу Русь святую и там, на родине, и здесь. Пленные жиды хотят, чтобы мы стали "смутьянами"; их зло берет, что нам, православным порт-артурцам, батюшка наш царь пообещал по 100 десятин земли и по 1000 рублей чистоганом, а им, жидам, ничего. Такие и подобные легенды распространялись кем-то среди военнопленных. И под влиянием этого Трумпельдор вынужден был уступить нашим настояниям, и отказался от своего плана — создать организацию всех пленных; отныне он продолжал свою работу только среди евреев.

Вскоре после этого Трумпельдором овладело новое увлечение, новый план. Теперь этот план кажется наивным, но тогда он, и не только он один, верил, что его шаг возымеет действие на царя и его министров.

Еще задолго до дней российской свободы 1905 года стали доходить к нам сведения, что нам, евреям-артурцам, или вообще евреям-военнослужащим действующей армии, дарованы права "николаевских солдат", то есть, повсеместное правожительство.⁵⁹ Трумпельдор нахмурился: "И только? Стоило воевать... Нет, этого не будет!" И вот он выпускает воззвание ко всем евреям-пленным, в котором в категорической форме предлагает заявить царю, что если он не даст всем евреям России прав гражданства, то и не надо нам подачки в виде "правожительства", не ради этого воевали мы и проливали кровь за Россию.

Это воззвание вызвало целую бурю. Пленные евреи разделились на согласных подписать такое заявление царю и не согласных. Это было, однако, не чисто теоретическое различие во мнениях. Несогласные боялись, что если будет подано такое заявление Николаю II, даже без их подписей, тогда и им, несогласным, не сдобровать.

И началась баталия. Трумпельдору приходилось выдерживать форменные атаки. Несогласные действовали вовсю. Они требовали от него, чтобы он порвал заявление и перестал даже думать об этом, так как эта затея только повредит пленным. Но Трумпельдор твердо стоял на своем. Он все время твердил одно: "Мы обязаны так поступить, это наш долг; довольно быть рабами, пора показать "им", что мы не нуждаемся в обглоданных костях..." Но и несогласные не уступали. Каждый день происходили собрания, митинги, предложение следовало за предложением, но Трумпельдор стоял на своем. И он победил. Решено было, что подписывают заявление те, кто желает. Таких желающих набралось 130 человек. Эти 130 человек, подписавшихся под заявлением, дали Трумпельдору полномочие действовать в Петербурге по своему усмотрению. А его усмотрение потом, когда он всё это на свободе обдумал еще раз и еще раз, было: предать всю эту затею забвению, так как она не реальна, не имеет под собою почвы, да и не нужна. Новая, свободная, демократическая Россия даст всем национальностям, населяющим ее огромную территорию, права не только гражданские, но и политические; евреи тоже, по всей вероятности, получат от "Российского Учредительного Собрания" свой "сейм". Так он думал тогда.

В плену выяснилось, что порт-артурский еврейский гарнизон богат: у него имеется большой остаток наличными, около 10000 рублей, от своей молельни. Дело в том, что, как известно, в Порт-Артуре евреям жить запрещалось. Но под разными предлогами их там скопилось довольно большое количество; то были купцы, подрядчики, поставщики и прочие. У евреев-солдат существовала официально разрешенная молельня. Бесправные евреи пользовались ею и за это вносили большие суммы в солдатскую кассу, главным образом за "алиэс".⁶⁰ Из этих-то сумм и накопился остаток при выходе гарнизона из крепости. Деньги эти находились у одного почтенного коммерсанта Ц., который должен был выдать их тому, кто будет иметь полномочие от солдат-артурцев. Трумпельдор и предложил на этот образовавшийся остаток построить в каком-нибудь еврейском городе черты школу в память евреев-солдат, павших в Порт-Артуре. Бывшие "клей-койдеш",⁶¹ наши "клерикалы", запротестовали. По их мнению, на деньги, которые собрались от "алиэс", нельзя строить светские школы. Разгорелась борьба. Дни и недели обсуждался этот вопрос среди пленных евреев. Создались два враждебных лагеря. Трумпельдор имел за собою большинство, но противники бунтовали. А у него была привычка желать, чтобы все соглашались с ним, и он хотел во что бы то ни стало переубедить "клерикалов" и для этой цели устраивал дискуссионные собрания, на которых излагал программу школы. По мнению Трумпельдора, следует создать трудовую школу для детей бывших на войне евреев в память евреев-солдат, павших в Порт-Артуре. Нам нужно, чтобы наши дети воспитывались лучше, чем мы, чтобы они получали физическое воспитание; это необходимо не только лично для нас самих, но и для всего народа. Народ наш должен пойти в Палестину здоровым, сильным, крепким. Мы будем первыми, которые положат начало новому пути в деле еврейской школы. И не одну такую школу мы создадим, а целый ряд школ по всей черте еврейской оседлости. Мы обратимся к евреям России, укажем им, что мы отдали для этого дела всё, что у нас было, и они последуют нашему примеру, и у нас будут средства на много школ.

Но все эти аргументы и планы наталкивались на глухую стену. "Клерикалы" испугались за еврейский "хедер" и, чтобы парализовать предложение Трумпельдора, предложили на эти деньги поставить памятник-mazeiwa⁶² евреям-солдатам, погибшим в Порт-Артуре; для этой цели должны быть посланы специальные делегаты в Порт-Артур, и они все там оборудуют. И чтобы совсем побить Трумпельдора, они цитировали какой-то закон из "Шулхан-Аруха",⁶³ согласно которому именно mazeiwa может свято сохранить память о погибших. Долго шла эта борьба, шла ожесточенно и упорно, и, в конце концов, ни к чему не привела. Трумпельдор был бессилен доказать "клерикалам", что на деньги от "алиэс" можно строить светские школы. Вопрос остался висящим в воздухе. Решено было, что когда все вернутся в Россию, обе стороны обратятся к духовным авторитетам, и как эти авторитеты решат, — так и будет.

Но когда Трумпельдор вернулся в Россию, он вообще отказался от этой мысли. Повлияла на него в этом смысле российская революция; к тому же почтенный коммерсант Ц., в руках которого находились деньги, представил вместо денег счет, что он остаток денег израсходовал на нужды больных евреев-солдат, проезжавших из Японии в Россию через Шанхай.