— Хорошо, — Гор выпрямился, вдавил недокуренную сигарету в пепельницу и встал из-за стола.

Мы направились в сторону спальни. Мое сердце продолжало набирать скорость своих сокращений, наращивая жесткий ритм.

Когда дверь в комнату закрылась, я скрестила руки на груди, будто бы пытаясь унять собственное волнение.

— Мне звонила сестра, — я уставилась в пол.

— С которой трахается твой благоверный? — в голосе Гора не отразилось ни единой эмоции.

— Да, — неловко ответила я. — Она сказала, что его очень сильно избили, — мой взгляд медленно поднялся к лицу Гора.

— И?

— Я волнуюсь из-за того, что Юра мог ввязаться в новые неприятности.

Сказать прямо о своих догадках мне не хватило смелости. Поэтому решила зайти с другой стороны, но этот манёвр с Гришей не сработал. Его глаза немного прищурились, отчего в их уголках, к виску собрались морщинки.

— Нет, — ответил Гор. — Тебя больше волнует другое, я прав?

— Это ты его… так? — тихо спросила я.

— Мариш, я не буду с тобой обсуждать свои дела. Еще вопросы?

— Значит, всё-таки ты, — едва слышно прошептала я.

— Я же сказал, что наши с тобой отношения никак не повлияют на ситуацию с долгом. Времени было больше, чем предостаточно. Если человек не понимает по-хорошему, я делаю по-плохому. Точка. Что-нибудь еще?

Я взглянула на Гришу. Сейчас он был совершенно другим, таким, каким я его увидела впервые — сердитым и устрашающим. Но главная странность заключалась в том, что я не спешила обвинять Гора. С точки зрения гуманности он поступил чудовищно, но я не собиралась поддаваться эмоциям и собственной грудью загораживать Юру. Он сам запустил механизм всей этой истории с долгом.

— Нет, ничего, — ответила я.

— Больше темы моей работы мы не касаемся, — Гор по-хозяйски взял меня двумя пальцами за подбородок. — Никогда. Понятно?

Его голос всё еще звучал ровно, а мне вдруг от этого непоколебимого спокойствия стало страшно.

— Понятно.

— Хорошо, — Гор отпустил мой подбородок и выпрямился. — У меня еще есть дела. Встретимся позже. А ты наконец разберись уже со своим мужем. Говорить с тобой о нем у меня нет никакого желания.

Он вышел из спальни, а я еще несколько секунд стояла неподвижно, рассматривая мягкий ковер на полу. Во мне вилось слишком много противоречивых чувств. Я понимала логику поведения Гриши и одновременно с этим испытывала жалость к Юре. Но в то же время меня пугала жестокость Гора и злила глупость Юры. Основная причина моих метаний заключалась в том, что правильного ответа не существовало. Никто не был ни прав, ни виноват.

Но мне действительно стоило уже наконец-то разобраться с Юрой и поставить окончательную жирную точку в наших уже не-отношениях.

В больнице я была лишней. Это ощущалось на уровне инстинктов. Если прежде я считала себя частью Юры, то теперь отделилась от него и стала самостоятельной отдельной единицей. Я должна была испытать хоть что-то, когда увидела его на больничной койке. Люди Гора постарались на славу, и сейчас Юра выглядел откровенно ужасно. У него была сломана нога и треснуты рёбра. Лицо напоминало одну сплошную уродливую гематому.

Во мне должно было сработать хоть что-то человеческое и милосердное. Но я чувствовала лишь пустоту. Равнодушие оказалось еще более гадким чувством, чем, к примеру, зависть или ненависть, или обида.

Я смотрела на своего мужа и давилась этим равнодушием. Странно было осознавать, что еще несколько месяцев назад я не могла представить себе жизнь без этого человека. Мне казалось, что любовь живет долго, и чтобы убить ее, понадобится очень много времени. В нашем случае всё произошло куда стремительней, чем можно было предположить.

— Он говорил, что его всю ночь продержали в каком-то гараже. Били и требовали возвращения денег, — вытерев платком заплаканные глаза, рассказала Оля. — Полиция приходила. Пообещали помочь.

Я ничего не ответила, просто вышла из палаты и несколько раз глубоко втянула воздух. Люди Гора проявили крайнюю степень жестокости. И это было ужасно. Но на мою внутреннюю пустоту всё равно никак не повлияло.

— Почему ты это всё допустила? — спросила меня Оля, когда тоже вышла из палаты.

— Я?

— Ну не я же.

Я обернулась и посмотрела Оле прямо в глаза. В ее взгляде отчётливо читалось искреннее возмущение.

— Мне клешнями приходилось вытаскивать из Юры деньги. Я постоянно повторяла ему, что он должен поторопиться. Я бесплатно работала, пока Юра спокойно жил себе и ни о чем не беспокоился. Он взвалил на мои плечи свои проблемы и просто уехал. На что он рассчитывал? Что я самостоятельно всё исправлю? Даже не пытайся сделать меня виноватой.

Я отвернулась к окну и сосредоточила свой взгляд на давно засохших разводах на стекле, что наверняка остались после грязной тряпки.

— Юра говорил, что у тебя там всё под контролем, — уже тише добавила Оля.

Я не сдержалась и иронично улыбнулась своему полупрозрачному отражению в окне.

— Он явно переоценил мои возможности. А что насчет тебя, Оль? Ты ведь так сильно его любишь, да? Почему ты не помогла Юре?

— Я помогала как могла. А теперь у него просто отберут рестораны и всё придется начинать с нуля.

Я присела на стул и устало потёрла ладонью лицо.

— Рестораны… Тебя интересуют рестораны?

— Марь, ты хочешь меня в чем-то обвинить?

— Не надо меня называть Марей, понятно? — я хмурым взглядом посмотрела на Олю. — Что это вообще за сокращение такое, будто я какая-то морская свинка!

— Да что ты взъелась? Какая вообще разница, как я тебя называю? Сто лет до этого называла Марей, а теперь тебе вдруг не нравится.

— Послушай меня, — я поднялась со стула. — Юра теперь целиком и полностью твоя забота. Ты ждешь от него ребенка. Я подам на развод и когда официально мы с Юрой станем друг другу совершенно чужими людьми, ты можешь выйти за него замуж. Хотите — судитесь за рестораны, хотите — начинайте всё заново. Меня это больше не касается. Я вообще не должна была никуда идти и просить отсрочку тоже в мои обязанности не входило. Надо было самой выставить Юру, плюнуть на его проблемы и заниматься своей жизнью. Но это уже не имеет значения. Я приехала. Я увидела и… пусто. Я не могу сочувствовать Юре. Понимаю, что это ужасно, но не могу.

Я чувствовала, как во мне медленно начала подниматься волна. Она собиралась где-то в области живота и теперь, возвышаясь, тянулась к солнечному сплетению.

— Ни ты, ни он не подумали обо мне и Нане. Тогда скажи, почему сейчас я должна думать о вас? Из милосердия и сострадания? Потому что всегда нужно подставлять и вторую щеку? Я не хочу это делать. Извини. Да и помочь я тоже ничем не могу. Даже если бы и хотела, то всё равно нечем.

— А я и не знала, что ты можешь быть такой сукой, — прошептала Оля таким голосом, будто кто-то сдавил ей горло. — Я всегда была уверена, что ты любишь Юру. А ты… Ты просто натянула на себя роль содержанки и всё. Как только возникли серьезные проблемы ты мигом отошла в сторону.

Я не знаю, как это у Оли получилось. Не знаю, почему именно эти ее слова проникли под кожу и вгрызлись в саму мою сущность. Меня запросто можно заставить сомневаться. Я могу быть совершенно уверена в том, что черное — это черное. Но стоит близкому человеку несколько раз назвать черное белым, и я тут же впадаю в сомнения. Это какая-то дурацкая черта характера, с которой мне бы очень хотелось распрощаться.

— Я не… Это неправда, — слабым голосом отозвалась я.

Неужели всё выглядело именно так? Неужели я действительно самая обыкновенная содержанка и равнодушная тварь, которая даже элементарно не может посочувствовать собственному мужу?

Из больницы я вылетала на скорости света. Я ненавидела свою эту неуверенность в себе. Ненавидела то, что меня так легко можно сбить с толку. Так странно получалось, что я снова чувствовала себя виноватой без вины. Будто это я сама отдала приказ избить Юру до полусмерти.