— До скорого. Надеюсь.

Когда Кристофер ушёл, следователь встала и прошлась по кабинету. Вот ведь выпендрёжник! Захотелось ему, видите ли, поинтересничать. А вот грохнут — и ничего не докажешь ведь. Чертовски интересно, какую догадку он отправился проверять. Но из упрямца ничего не вытрясешь, пока сам не захочет сказать. Всегда таким был. Эх…

Глория открыла браузер и нашла сайт комитета образования. Отыскать телефонный номер не составило труда. Следователь набрала его и замерла, прислушиваясь к гудкам.

— Алло? — голос был женский, усталый.

— Это лейтенант Глостер, полиция. Мне нужно получить информацию по школам. На предмет поступления жалоб от родителей или учеников.

— Это прокуратура?

— Нет, полиция. Я веду расследование.

— Я не могу просто так дать вам информацию, — сказала женщина, помолчав. — Откуда мне знать, что вы действительно из полиции?

— Понимаю. Я пришлю вам письмо на электронную почту, вы уточните мои полномочия.

— Хорошо, запишите адрес.

На всё ушло полчаса. Наконец, девушке перезвонили и сообщили, что готовы передать требующуюся информацию. Ещё через двадцать минут следователь получила письмо. На то, чтобы ознакомиться с информацией, ушло сорок минут. Прочитала она всё, конечно, куда быстрее, но этого было недостаточно: требовалось вникнуть в смысл, в подтекст. Первое, что зацепило внимание Глории — статистика травматизма по школам района. Та, которая её интересовала, занимала первое место. Складывалось впечатление, что ученики проявляют по отношению друг к другу необъяснимую, патологическую и порой немотивированную агрессию. Родители четыре раза жаловались в комитет на детей, нанесших травмы их чадам, но не проходило и пары месяцев, как пострадавшие сами оказывались в числе агрессоров и зачинщиков драк. Поступали жалобы и от детей. Их было две. Одна — от ученика девятого класса, которого должны были исключить за неуспеваемость. Он пытался оказать давление на школу. Но неудачно упал на уроке физкультуры и сломал шею. Выжил, но остался инвалидом, передвигается в кресле. Вторая жалоба была анонимной, установить адресанта так и не удалось. Судя по всему, ребёнок воспользовался Интернет-кафе, чтобы создать фиктивный ящик специально для отправки жалобы. Её рассматривали, но формально: ясно было, что это попытка мести.

Глория взглянула на часы. Крис, по идее, уже должен был освободиться. Пусть возвращается и делится своими догадками. Если он прав — а Глория склонялась к тому, что так и есть –пора идти к Пибоди и обрисовывать ситуацию. С учётом того, что улики были косвенные, а дело слишком странное.

Следователь набрала на мобильном номер Блаунта. Абонент недоступен… Это ещё что за чёрт?! В метро ему идти незачем, а в школе сигнал должен приниматься. Разве что в спортзале или каком-нибудь подвале? Глория отложила телефон, решив перезвонить позже. Но на душе тихонько скребли кошки.

Выйдя из отдела, я отправился в кафе перекусить. Покончив с едой за двадцать минут, поехал в школу. В кармане у меня лежали фотографии учителей.

Немного задержавшись у фасада школы, я осмотрел окна первого этажа. Здесь, как и наверняка во всём здании, стояли дорогие стеклопакеты — настоящая броня, которую не вышибить даже кувалдой. Наверное, администрация не поскупилась, чтобы не менять стёкла, которые так любят бить дети. А может, подарок мецената.

Я прошёл мимо дворника в оранжевой спецовке, что-то бормотавшего себе под нос с блаженным выражением лица, и поднялся на крыльцо.

Охранник молча открыл турникет. Я поднялся на второй этаж. Мне были нужны завуч и расписание. Через пять минут я поднимался по лестнице, сжимая в кармане пачку фотографий.

Шёл урок, и в школе царила почти полная тишина. Благодаря пластиковым дверям ни звука не проникало с этажей на лестницу. Мои шаги гулко отдавались в ушах.

Когда я миновал третий этаж, наверху раздался шорох. Я быстро поднял голову, но ничего не заметил. Продолжал подниматься, пока до ведущей на четвёртый этаж двери не осталось ступенек десять. Тогда со стороны чердака выступили несколько фигур. Их появление было неожиданным, и я остановился. Сознание машинально начало запускать трансмутацию, но я тут же расслабился: ложная тревога.

— Привет, ребята, — проговорил я. — Почему не на уроке?

Вместо ответа ученики начали спускаться мне навстречу.

В кабинете Глории зазвонил телефон. Это был Уолтер.

— Я переслал тебе отчёт по священнику, — проговорил он сходу. — Всё так же, как в предыдущих случаях.

— И кислота есть?

— Полное брюхо. Вот только священник умер не от химических ожогов. Его сердце не выдержало пыток. Всё-таки, он был уже не молоденький.

— Ясно. Значит, отчёт можно не читать?

— Как сказать.

— Что ты имеешь в виду? — Глория насторожилась. — Давай выкладывай, я чувствую, ты что-то держишь за пазухой.

— Есть один новый момент. Касательно порезов, которые убийца наносил во время истязаний. По-моему, есть система. Я сфоткал и прислал тебе отдельными файлами.

— Рисунок?

— Не знаю, трудно сказать. Сама посмотри.

— Ладно, сейчас гляну. Спасибо, Уолтер.

Повесив трубку, Глория открыла почтовый ящик. Письмо от криминалиста было единственным. Следователь кликнула на него, а затем на первое вложение в формате JPG — это был снимок порезов Виннер. На экране появилось нечто, напоминающее схему, набросанную штрихами разной длины. Несмотря на первое впечатление беспорядочности, было ясно, что порезы, оставленные на теле жертвы, почти симметричны и при определённой «доработке» складываются в причудливый рисунок.

Глория открыла оставшиеся два файла с фотографиями ран Мердок и отца Себастьяна. «Схемы» отличались от предыдущих и друг от друга, но что-то общее между ними тем не менее прослеживалось. Девушка открыла графический редактор и загрузила фотографии в него. Она решила попробовать дорисовать линии, соединить их и посмотреть, что выйдет. Через некоторое время на экране перед ней было три причудливых рисунка. Смысл их оставался неясен, но то, что убийца наносил порезы не беспорядочно, было очевидно.

Первая схема представляла собой круг, внутри которого был ещё один. Между ними убийца начертил латинские буквы B, A, E и L. В центре рисунка находился вертикально расположенный лист, от которого расходились четыре линии, заканчивающиеся двумя крестами и двумя кругами.

Вторая схема тоже имела круглую форму, внутри которой были вписаны буквы A, G, A, R, E и S. В центре же убийца изобразил крест, окружённый подобием драпировки, складки которой напоминали зловещую ухмылку.

Третья схема являлась опять же кругом, имела буквы V, A, S, S, A, G, O и в центре неё была геометрическая фигура с четырьмя расходящимися линиями, заканчивающимися кружками. Наверху и внизу были изображены рога.

Глория сохранила получившиеся схемы, распечатала и, сложив, убрала в карман. О них нужно поговорить с Кристофером или отцом Эндрю: если все остальные составляющие почерка убийцы имели религиозную основу, то и эти рисунки наверняка окажутся знакомы священнику. Ну, и Крис должен знать, что это такое. Он же демонолог, в конце концов. Не понятно только, куда запропастился.

Девушка хотела было уже уйти, но вспомнила, что собиралась позвонить психологу, подготовившей вопросы для беседы с детьми убитых женщин. Она набрал номер и стала ждать. Гудки прозвучали всего два раза, и приятный женский голос произнёс: «Алло»?

— Здравствуйте, это лейтенант Глостер. Я расследую дело об убийствах.

— Слушаю.

— Получила записи допроса детей погибших. Это ведь вы подготовили вопросы?

— Да, и реабилитацией Виктора и Алекс тоже я занимаюсь.

— У меня к вам вопрос. Виннер действительно видел или верит, что видел демона?

— Уверена, что да. Я, как вы понимаете, тоже усомнилась в его словах, но теперь полагаю, что он говорит правду. Разумеется, это не означает, что он видел именно демона.