Общественный транспорт, судя по всему, представлен слабо. В последнем не уверен, но очень уж много идёт по обочинам стариков и старух, нагруженных связанными вместе узлами, перекинутыми через плечо, так, что куда там ослику!

А это значит, что либо с автобусами серьёзные проблемы, по крайней мере здесь, в предместье…

… либо всё проще. С рублёвыми колхозными пенсиями особо не раскатаешься, а старики, как я уже заметил в посёлке, не ценят своё время и трудозатраты.

В который раз уже отмечаю, что старшее поколении в принципе не умеет отдыхать, и, кажется, не очень понимает, что это вообще такое…

Потянулись дома на несколько семей и бараки, несущие на себе отпечаток времени и некоторую благоустроенность. Снова промзона вперемешку с пустырями и домами, и наконец, миновав предместья, мы оказались на окраине города.

Потянулись двух и трёхэтажные дома, вывески магазинов, аптеки, здание школы, небольшой рынок с деревянными прилавками и таким же навесом. Несколько достраивающихся хрущёвок в окружении груды строительного мусора и отвалов, с отвычки кажутся едва ли не небоскрёбами.

Я прищурился, желая разглядеть приближающийся центр…

… а потом мелькнула вывеска «Районный комитет КПСС» и стало понятно, что вот это и есть центр!

Еще несколько минут езды, и мы оказались посреди квартала двухэтажных домов, обшитых серым, выветрившимся от времени и дождей тёсом. В глубине, во дворах, виднеются до боли знакомые туалеты, прячущиеся среди сараев и кустов, да время от времени показываются на глаза колонки с водой, окрашенные в синие цвета разной степени яркости и облезлости.

В один из таких дворов мы и въехали, спугнув зашедшуюся яростным лаем мелкую рыжеватую собачонку. Подъехав к деревянным столбам, меж которых, повиснув на натянутых верёвках, сушится чьё-то ветхое постельное бельё вперемешку со штопаными носками, сарафаном и лифчиками, мы остановились. Водитель, не заглушая мотора, помог выгрузиться, и, обнявшись на прощание с отцом, уехал.

— В одной дивизии служили, — мельком пояснил отец, заметив мой интерес.

« — Однако…» — озадачился, пытаясь вспомнить, упоминал ли отец хоть раз, что воевал? Впрочем, он и о том, что сидел, тоже не говорил…

Грузовик уехал, а мы остались посреди двора, на радость парочке стариков и ребятне, начавшей брать нас в полукольцо.

— Люда? — из окна второго этажа почти по пояс высунулась женщина, близоруко щурясь на нас и вытирая руки о клетчатое полотенце, — Приехала-таки со своими?

— Я, Фая, я! — задрав голову, радостно отозвалась мама, необыкновенно помолодевшая и воодушевившаяся.

— Сейчас! — тотчас отозвалась женщина, и, уже из глубины квартиры, ещё раз, глуше и тише, — Сейчас!

Несколько секунд спустя она выскочила из подъезда в тапочках на босу ногу, и они с мамой поспешили друг другу навстречу. Крепко обнявшись раз, да другой, они начали говорить почти одновременно, мешая русский с немецким.

А я, глядя на характерный профиль тёти Фаи, и разобрав-таки несколько слов, которые в моём времени знает едва ли не каждый, понял вдруг…

… что это — ни черта не немецкий, а совсем даже наоборот…

— Так что мы стоим?! — экспрессивно воскликнула тётя Фая, хватаясь за один из чемоданов, — Пойдём! Вы, наверное, устали с дороги…

— Лёва-а! Лёва-а! — неожиданно заорала она над самым моим ухом, и это таки-да — голос у неё есть! В смысле — громкий, а не оперный…

— Да-а! — раздалось вскоре откуда-то из-за домов, и вскоре показался мальчишка двенадцати, отчаянно носатый, с подживающим синяком под глазом и такими шалыми, нахальными глазами, что легко было догадаться — этот еврейский мальчик если днём и со скрипочкой, то вечером с футболом, и хорошо, если не с кастетом — после!

— Лёвочка, золотце! Это тётя Ханна! Ты давно её видел, но наверное, хорошо запомнил и очень любишь! — представила она мою маму. Мальчишка кивнул с некоторым сомнением, но согласился, что очевидно — таки да, помнит и любит! А куда он, собственно, денется от любящей мамы?

— А это Шимон, — представила тётя Фая моего отца, — и Моше!

« — Кто? Я?! А мама, значит… и папа?! О-о…»

Поймав себя на том, что начал трясти головой, как припадочный, я подхватил чемодан и один из баулов, пока тётя Фая говорит…

« — О она что, в самом деле тётя, или так? О-о… да какая разница?! Моше! Бля…»

… и принялся ждать, пока тётя (!) Фая закончит грузить сына информацией о драгоценных нас, и не отошлёт его к папе Боре, который служит здесь при Дворце Спорта, и совсем скоро будет здесь, и будет очень рад!

Затаскивая вещи на второй этаж по узкой, поскрипывающей деревянной лестнице, я всё никак не могу собраться с мыслями.

« — Моше! Я?!»

Попытки поднять пласты памяти, доставшейся мне по наследству, не привели ни к чему интересному. Вот что характерно — прекрасно помню всякое такое… эмоциональное, вплоть до (частично) отношения к разным учителям, хотя на хрена это мне…

Но о своём еврействе — ни черта! Вообще ничего! А ведь должно было, должно… Наверное, эту тему как-то поднимали, но вскользь, и она проскочила из одного уха в другое, не оставив в извилинах мозга заметных следов.

За несколько ходок перетащили вещи. Отчаянно суетящаяся и без умолку болтающая тётя Фая, распихивала их по антресолям и шкафам вместе с мамой, мягко, но непреклонно отстранив нас с отцом от столь важного и ответственного дела.

— Ой, вы ж с дороги! — спохватилась она, всплёскивая руками, — Вон, пройдитена кухню! У нас отдельная кухня! Борух тогда сказал, что если хотите, чтобы он работал там, где сейчас, то ему или да, или он нет! И что вы думаете?

Театральная пауза и игра лицом показались мне чрезмерными, но мама, по-видимому, росшая в такой атмосфере, явно наслаждалась всей этой МХАТовщиной местечкового разлива.

— Дали! — поставила наконец точку тётя Фая с видом Наполеона.

— Да что ты говоришь! — всплеснула руками мама, кинувшая на отца не расшифрованный мной взгляд.

— Да! Да! — с ещё большей экспрессией ответила хозяйка квартиры, для убедительности постукивая плотно сжатым кулачком по открытой ладони.

— Да, так что ж вы стоите? — тут же переключилась она на нас, — Кухня тама, и будьте, как дома!

Переглянувшись, мы с отцом поспешили зайти в малюсенькую, чистенькую кухню, где по очереди экономно умылись в рукомойнике, вода из которого с жестяным звоном капала в оцинкованное ведро. После этого нам провели быструю, но очень информационно наполненную экскурсию по крохотной двухкомнатной (!) квартире…

— … и кладовка, кладовка! — широким жестом показала тётя Фая на дверь, — А вид? Нет, вы даже не представляете, какой вид!

Она подвела нас к окну и заставила посмотреть вдаль, стоя рядом со скрещенными на груди руками и невероятно самодовольным лицом. Заверив её, что со второго этажа открывается чудесный панорамный вид на двор с сараями итуалетом, и на другой двор, с сараями и кривоватым турником из лома, закреплённого поржавелыми скобами на деревьях, мы поспешили ретироваться…

Отец — покурить, а я, пробормотав что-то о необходимости получше разглядеть столь чудесный двор, выскочил следом за ним, почти тут же наткнувшись на Лёву, идущего рядом с рослым мужиком, носатость и нахальный вид которого не оставлял никаких сомнений в том, что генетика — вот она! Работает!

— Здаров! — Борис, он же Борух, по-простецки протянул руку отцу, — Шимон, так?

— К Ивану больше привык, — ответил тот, покосившись на меня.

— Да я как бы тоже… — бормочу еле слышно. Отец на это только виновато пожал плечами и отвёл глаза.

— Уже, я так вижу, с Фаей познакомились? — с лёгкой улыбкой осведомился Борис, — Вы не переживайте! Она так-то спокойная…

— Угу, — скептически брякнул Лёва из-за спины отца, и, поймав мой взгляд, отчаянно замотал головой.

— … сейчас с Лидой наговорится, и успокоится,— продолжил мужчина, будто не слышавший своего сына, — А вы, я так понимаю, только что с дороги? Голодны?

— Нет, нет… на барже два часа назад позавтракали, — излишне резко отозвался отец, и я подтверждающее кивнул. В дорогу нас собрали капитально. Все эти пироги, пирожки, калёные яйца и ветчина были у нас в масштабах устрашающих. Едва ли не каждый знакомый хотел внести свою лепту, дав нам что-нибудь в дорогу, ну а знакомых у нас в посёлке, как выяснилось, очень много…