— Верили, Миша, верили… — повторил он, с силой туша папиросу в консервной банке, — Кто меньше, кто больше… но верили. Даже в лагерях — верили!

— Религия, — негромко прокомментировал я. С недавних пор мы с дядей Витей разговариваем не то чтобы полностью откровенно, но по-взрослому. У него, как я понимаю, та же проблема, что и у меня: дефицит человеческого общения.

— Да, — кивнул он, — а кто верует недостаточно истово или неправильно — суть еретики.

— А сейчас… — он скривил рот в злой усмешке, — Реформация!

— Так… — явно жалея, что наговорил лишнего, глянул на часы сосед, и потарабанил пальцами по столу, — пойду-ка я, потороплю их!

Встав нетерпеливо, он чуть крутанул корпусом, разминая поясницу.

— Заждались? — весело поинтересовалась мама, вышедшая как раз в этот момент из дверей барака, — Знаю, знаю… Ну что, пошли?

По давно сложившейся традиции (о которой я, естественно, ни сном, ни духом!), в баню мы ходим вместе, хотя женское и мужское отделение раздельны.

Растянувшись по дороге, идём, вливаясь в тощий, прерывистый людской ручеёк, и вбирая в себя новых людей. Идём медленно, подстраиваясь под бабу Дуню, еле передвигающую ноги и недовольно бубнящую что-то маме и тёте Зине, поддерживающим её под руки.

Попахивает от бабки крепенько… этакая смесь кошачьей мочи, нафталина, пыли, нечистот и бог весть, чего ещё, но откровенно тошнотного. Не сказать, чтобы вовсе уж резко, но метров с трёх-четырёх, да если встать под ветер, вполне ощутимо.

Каково маме и тёте Зине… нет, даже представлять не хочу! А ведь нужно не просто довести бабку до бани, но и помочь ей мыться, намыливая венозные, шишковатые старческие ноги и всякие там… потаённые местечки. Нет, даже думать об этом…

Это у них что-то вроде общественной нагрузки от посёлка, бесплатной, но обязательной. Не уверен, что от этой чести можно отказаться хотя бы теоретически… Советское законодательство, подкреплённое партийными органами, та ещё казуистика.

С мамой на эту тему я не говорил, но кажется, она спокойно относится к такой нагрузке, воспринимая её, как должное. Я, в общем-то, тоже не чужд был волонтёрству, но раздражает сама идея обязаловки.

Нас многие обгоняют, энергично здороваясь на ходу и разговаривая несколько громче, чем в обычные дни. Настроения предвкушающие… праздничные, я бы сказал.

Баня, это не только и даже не столько про телесную чистоту! Это ритуал, а вернее — целый комплекс ритуалов, разделенных на мужские и женские.

Для одних — парная, веничек… и пиво, а то и водочка в промежутках. А уж после — сам Бог велел! Красные пойдут по домам, после парной и алкоголя, на весёлых ногах. А там пообедают, да непременно с рюмочкой, и пойдут догоняться. Ну а к вечеру, кто как… некоторые и в канавах ночуют.

Для других — мазь для потрескавшихся пяток, женские разговоры, промывание длинных волос и…

… вот здесь я пас!

— … такой пар, я тебе скажу! — слышу обрывок разговора проходящих мимо мужиков с вениками, небрежно зажатыми подмышками, — До костей пробирает, но дышится, я тебе скажу…

— … и по писярику, а? — упитанный мужик, забежав вперёд перед товарищами, некоторое время идёт задом, высоко поднимая ноги и хитро подмигивая всем лицом, — Штоб поры открылись!

— А, чёрт языкатый… пошли! — компания решительно сворачивает куда-то в сторону. Лица у них предвкушающие и какие-то суровые, будто в атаку поднимаются. На пулемёты там или куда… но к вечеру, готов спорить, они грудью закроют какую-нибудь канаву! Героически.

— Я ему — н-на! С копыт! Следующий! — нас обгоняет компания парней дембельского возраста, разговаривающих излишне, напоказ громко и агрессивно. Рассказывая, он отчаянно косит глазами по сторонам — все ли слышат о его молодчестве?!

— Как копытом! — хлопнув по плечу, поддержал его один из приятелей, — Зубы — веером по танцплощадке, чисто кино!

— … не уговаривай, Ваня, — проходят мимо мужики в возрасте, по виду конторские снабженцы, — я в тот раз и без того выговор…

— Мишка!

Оглядываюсь и вижу сияющего Ваньку, спешащего к нам. Наспех поздоровавшись со взрослыми, он пожал мне руку, и, не отпуская, зашептал на ухо:

— Вся школа вчера гудела, как ты Кольку ловко! А?! Как кутёнка носом по луже повозил!

Отпустив наконец руку, он пошёл рядом со мной, плечом к плечу, толкаясь иногда от избытка чувств.

— Про цирк — бомба! — тихонечко восторгается друг, играя лицом так, что куда там мимам!

— Всё те же на манеже…. — он захихикал, давясь словами, и, замолчав, замотал головой и смахнул выступившие слёзы. Дядя Витя, покосившись на нас, хмыкнул понимающе и пошёл чуть вперёд, чтобы не мешать.

— Сашка… ну, у которого брат… Да, да… тот самый! — закивал Ванька в ответ на мой вопрос, — Он в лицах всё показал, мы чуть животики не надорвали! Жаль, без меня…

— Да! — забежав вперёд, он резко встал — так, что я чуть не врезался, — Почему про медведя не рассказал?

— А когда бы успел!? — возмущаюсь я, шуточно пихая его в грудь.

— А… да, действительно,— смущённо хмыкает он, отступив на шаг и простецки почесав в затылке, — Слушай… а правду говорят, что ты тогда этак…

Вспоминая, он наморщил лоб, подстраиваясь под мой шаг.

— Как там… ну! — он толкнул меня плечом в плечо, — Про медведя!

— А, это… — хмыкаю неопределённо, — Я в кустиках пописать решил, а медведь покакать.

— Да?! — восхитился он, снова забегая вперёд, — Правда, значит?

— Что есть, — скромно пожимаю плечами, примеряя невидимый, но ощутимый лавровый венок Героя Сегодняшнего Дня.

— Да, мам! — внезапно заорал Ванька, повернувшись в сторону, — Тут я, тут! С Савеловыми! С Мишкой!

Тут же переключившись на меня, он принялся выплясывать вокруг, выспрашивая подробности, и, перебивая, рассказывая о том, что мой рейтинг в глазах поселковых пацанов сильно вырос. Не потому, что медведь, хотя это тоже — да…

— Все увидели… — наклонившись, шептал он, — враль этот Колька, как и его папаша! Увидели, кто псих!

— Подставился, — рассеянно киваю я, прикидывая вчерне, что рейтинг мой хоть и вырос, но не то чтобы ах, а скорее — по сравнению с тем дном, на котором он лежал раньше.

— А? — вытаращился на меня друг, — А, понял… Да, подставился! Не первый раз уже, но вчера ух как…

Странно… но хотя я и уезжаю из посёлка (о чём пока никто, кроме меня и родителей, не знает), и скорее всего, навсегда, мне не всё равно, что будут думать обо мне сверстники, да и не только они… Хотя казалось бы!

Дошли… и уперлись в очередь, весело гомонящую, галдящую, предвкушающе переговаривающуюся, вкусно пахнущую вениками и солёной рыбой. Народ выходит, заходит, обсуждает всякое…

Я ж говорил — баня у нас не только и даже не столько про чистоту, сколько про ритуалы!

В посёлке две большие бани, от Карьера и Леспромохоза, а мы, соответственно, «Карьеристы». Есть баня поменьше, от порта, но она сейчас на ремонте, и считается дружественной нашей, карьерной.

Этакие клубы, или можно сказать — центры силы, со своими интересами и политикой.

Есть ещё пяток бань поменьше и несколько частных, у старожилов, и там, как я понимаю, тоже свои клубы, свои интересы и возможность как-то влиять на большую политику маленького посёлка. Звучит… нет, не странно, а несколько убого, как по мне.

Ничего не имею против бань и частных клубов, но эта ситуация, как по мне, обнажает тотальный дефицит советской системы и её убогость. Очаги культуры, так сказать…

Да в общем, с очагами у нас небогато. Очень, я бы сказал!

Есть собственно Дом Культуры, где имеется еле тлеющая самодеятельность, кино по вечерам и танцплощадка, она же — открытый ринг.

Фильмы в основном чёрно-белые, старые, постоянно рвущиеся во время сеанса. А если привозят новые, то почему-то преимущественно о сельских передовиках производства и стахановцах, которых у нас именуют всё больше «стакановцами». Такой вот незатейливый пролетарский юмор, туды его в качель!

Хороший фильм — событие, и очень… очень нечастое! Индийское кино — праздник, по накалу чувств и страстей немногим уступающий Первомаю или Великой Октябрьской Революции.