Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Да так… — вяло ответил я соседке после короткой, почти незаметной паузы. Никакого желания вступать в бессмысленные разговоры у меня нет, но она вполне удовлетворилась моими словами. Собственно, вопрос из «дежурных», не требующих развёрнутого ответа. Приподняв крышку, женщина начала что-то мешать в огромной, трёхведерной кастрюле, наполнив помещение клубами удушливого пара, полностью сосредоточившись на этом занятии.

В кухню впорхнула мама, до отвращения бодрая и одухотворённая. Поздоровавшись с соседкой и обменявшись с ней несколькими бессмысленными соседскими фразами, она начала хлопотать над ягодами.

— Помочь? — для порядка поинтересовался я, уже зная ответ.

— Иди уж… — отмахнулась она, с упоением погружаясь в хозяйственные хлопоты.

— Помыться бы… — вяло мяукнул я, подымаясь с облезлого табурета.

— Ну так иди и умойся, — не поняла меня мама. Я открыл было рот, но в кухню зашла тётя Зина со своими стратегическими запасами, и, взглянув на тётку с огромной вонючей кастрюлей, я отступил, оценив свою позицию как безнадёжную.

Почти тут же свои корзины затащила в кухню ещё одна ягодница, и я, ничуть не фигурально сплюнув на пол коридора, зашёл к нам в комнату, пребывая в исключительно паскудном настроении. Скинув прямо на половичок куртку, вонючую от комариной мази, а потом мокрую насквозь рубаху, не менее вонючую от едкого подросткового пота, я ненароком увидел себя в зеркале.

— Да уж… — протянул я, повернувшись несколько раз то одним, то другим боком, — дрищь классический, обыкновенный! Понятно, что возраст такой… но всё равно — глаз не радуется! Мослы, обтянутые прыщавой кожей!

Физиономия, покрытая грязными разводами, погрызенная и опухшая от укусов, выглядит маргинально, и я бы даже сказал — нарочито маргинально. Кинематографично…

— В фильме-катастрофе можно снимать, — с отвращением постановил я, — из тех, где режиссёр напирает на чрезмерную натуралистичность.

Захотелось пить, и, взяв свою кружку, я приоткрыл крышку деревянной кадушки с водой и зачерпнул, жадно припав потрескавшимися губами. Высадив три кружки подряд, взял полотенце и мыло, и пошёл на улицу

Под рукомойником я долго отмывался до пояса, замочив штаны и налив изрядную лужу. Поглядев на это безобразие, я философски пожал плечами, и решил довести дело до конца. Сперва, здесь же во дворе вымыл голову с хозяйственным мылом, а потом, притащив с колонки воду и сняв в коридоре жестяное корыто из оцинкованного железа, вымылся холодной водой у нас в комнате, запершись предварительно на щеколду.

— А как это всё будет чесаться! — мрачно посулил я озябшему отражению в зеркале, с трудом подавляя желание поскрестись. Какие-то покусы, погрызы, волдыри… и всё это вперемешку с юношескими прыщами.

Намазавшись мазью весьма сомнительной эффективности, оделся в чистое, и, ссутулившись, мрачно уселся на топчане, пребывая в том настроении, когда хочется — в морду!

— Миша… — заглянула ко мне в комнату мама, — я сейчас рыбу пожарю, будешь? А может, чего другого?

Согласившись на рыбу, вышел во двор, усевшись за стол, и, меланхолично подперев голову руками, начал бездумно наблюдать за играющей детворой. Вскоре мама вынесла на большом блюде жареную рыбу, а несколько минут спустя — гренки, вымоченные в разведённой водой сгущёнке, и кружку с кофейным напитком, прикрытую блюдцем.

Вкусная еда несколько примирила меня с действительностью, да и самодельная мазь, несмотря на специфический запашок, успокоила зуд. Запах, впрочем, меня не сильно смущает — здесь все пропахли солярой, машинным маслом, дёгтем, потом и Бог знает чем.

Отвлёкшись от внуков, за которыми он якобы присматривает, приковылял и плюхнулся на скамейку рядом со мной дед Паша по прозвищу «Зуда», настроенный поговорить. Бывший колхозник, наломавшийся на земле до инвалидности и потери ноги, он был «выписан» сыном из колхоза, и пребывает в перманентно хорошем настроении, воспринимая жизнь, как затянувшийся отпуск.

Благодушно окуривая меня ядовитым дымом самосада, он, перескакивая с темы на тему, бубнил что-то своё, напоминая радио со сбившимися настройками, из тех, где «гуляют» и каналы, и громкость.

— Это небось не Расея… — кхекая поминутно, повествовал он, — Нужны дрова — на!А рыба?

— Нет, вот где ты возьмёшь такую рыбу? — пристал он ко мне, входя в раж и наклоняясь поближе. Пахнет от него отнюдь не мятной свежестью, а табачным перегаром и отродясь нечищеными зубами. Благо, я уже поел…

« — В магазине, — проглотил напрашивающийся ответ, — В нормальной стране всё это можно купить в магазине!»

Выкинув рыбные кости в помойку, отнёс блюдо маме, и, вернувшись назад, обнаружил, что дед Паша, не тушуясь, пьёт из моей кружки, отставив в сторону руку с тлеющей «козьей ножкой».

— Ишь… сладенькое любишь, — покачал он головой, хихикая и отставляя кружку, — я вот…

Не дослушав его, взял кружку и выплеснул её содержимое на землю, взял гренки и пошёл к нам в комнату, слыша вслед обиженно-возмущённое:

— Ишь, брезгливый какой! Барчук сраный! Да я…

… а я был в бешенстве!

— Сукин сын… — меня аж трясёт! В голову полезло непрошенное воспоминание…

В молодости, после первого курса, я устроился работать на стройку, и была там пара ребят, только что из армии, которые самоутверждались, пытаясь давить на «молодых». Сами они ничего не представляли, обычные селюки с незаконченным средним образованием и высоким самомнением.

Такие обычно до седых мудей гордятся тем, что служили во флоте, погранвойсках или где бы то ни было, бегая по всякому случаю в фуражках и с флагами. Собственно, таким персонажам обычно и нечем больше гордиться…

Первый же «наезд» я отбил очень жёстко, и они приступили к психологическому давлению — так, как это понимают селюки. Было, в том числе, и постоянное «дай хлебнуть» и «я попробую», сообщаемое постфактум. После пары предупреждений, я одним движением выплеснул чай и разбил чашку о морду «дегустатора».

С каким трудом я сдержался сейчас… Да, это совершенно другая ситуация! Совершенно!

Дед Зуда не имел в виду ничего такого… Обычная, незамутнённая деревенская простота человека, для которого нормально хлебать щи из одной миски. Может быть даже, одной ложкой, облизывая её, обтирая о рукав и передавая дальше.

А для меня — триггер! Сколько их ещё будет, таких ситуаций? Ведь вляпаяюсь на ровном месте с такими реакциями…

Плюнув (в этот раз фигурально), я подхватился в сарай, ибо тело жаждет если не в морду, хотя бы — действий! У отца, как у всякого хозяйственного мужика, а тем более механика, с инструментами и комплектующими полный порядок.

По нынешнему времени, разумеется… Все эти ржавые кривые гвозди, вытащенные бог знает когда и из чего, и ждущие своего часа, заботливо разложенные по консервным банкам…

Хмыкнув, повертел в руках коловорот, и, покачав головой, положил назад. Перебрал набор слесарных инструментов, рубанков и фуганков… просто потому, что не мог не перебрать!

Наконец, отобрав себе годных досок и горбыля, на которые, как я знаю, у отца нет сиюминутных планов, в полчаса сколотил несколько вполне классических поддонов, и оттащил их к умывальникам.

— Всё лучше, чем в лужах стоять… — бормочу себе под нос, отряхивая ладони. Почему аборигены сами не сделали? Загадка…

— Медведь, — слышу краем уха, и, чуть повернув голову, тётю Зину, вышедшую во двор и калякающую с подругой из соседнего барака.

— Да ты что… — всплёскивает та руками.

— Так… пора валить! — постановил я, скрываясь из поля зрения женщин. Роль у меня этом эпизоде достаточно значимая, а зная женщин, они ж не отпустят, пока не узнают всё, что было, и чего не было!

Встреча с медведем в здешних краях не нечто из ряда вон выходящее… Настолько не из ряда вон, что мы тогда остались, и, черт побери, продолжили собирать ягоды!

Но всё ж так событие не рядовое, а главное — свежее. Есть что обсудить и…

… из бараков я смылся через задний двор, предпочтя пройти через запутанный лабиринт сараев и поленниц, лишь бы не встречаться с женщинами.

36
{"b":"838891","o":1}