Заранее морщась, она подняла стопочку и пригубила её, тут же поставив на стол. Зазвучали пожелания… и я заметил, что в отличии от мамы, другие женщины хоть и отстают от мужиков, но пьют вполне исправно.

— … Светочка невеста уже! — хвасталась её мама соседке, — По дому всё делает, хлопочет! Пчёлка! С младшей посидеть — просить не надо, я иногда даже ревную, Ленка к ней на руки охотней идёт, чем ко мне!

— И без троек! — подскочил мужичок не из нашего барака, подночёвывающий иногда у Светкиной матери.

— Да, да… — закивала женщина, — В этом году без троек! А Миша как?

— Русский и литература — тройки, — вздохнула мама, — Ленится! Учительница говорит, что тему знает, но пишет неряшливо, помарок много.

— Да… — закивала одна из женщин, — почерк — первое дело!

— Зато Миша в олимпиадах участвовал! — парировала мама. Но в итоге, мнение соседей сошлось на том, что почерк мне стоит подтянуть, ибо это — первеющее дело! По почерку о человеке судят, так-то!

— А что на танцы-то не пошёл? — задал бестактный вопрос сидящий напротив Серёга Ткачёв, молодой парняга, только недавно отслуживший в армии.

— И правильно, — ответил отец вместо меня, — Какие танцы!? Из больницы человек только вышел, да и вон… уже в приключения вляпался. Спина болит, ногу потянул, а на физиономии чёрт те что! То-то радости — придти, да в уголочке постоять, на других глядючи!

— Ну не знаю, — за каким-то чёртом возразил ему парень, — мы в армии…

Завязался разговор, и по некоторым оговоркам стало ясно, что случившееся на карьере уже не секрет. Может быть, подробности ещё не разошлись по Посёлку, но в целом… Да и за подробностями дело не станет!

Настроение снова качнулось вниз — так, что еда в тарелке стала напоминать варёный картон, будто снова вернулся ковид. Внимательный и какой-то виноватый взгляд отца…

… делаю вид, что ничего не понял, и продолжил есть через силу.

« — Интересный феномен, — вяло думаю я, цепляя вилкой хрустящий грибок, замаринованный целиком, — По сути, это ведь к лучшему, так? Проще будет подтолкнуть родителей уехать из Посёлка. Наверное, чуть ли не месяц уговоров и капанья на мозги сэкономили… Да, не меньше! С другой — всё равно неприятно! Да ещё как…»

Помянув недобрым словом советский коллективизм, в котором больше всего ощущается не поддержка товарищей, а чувства локтя в подреберье, я малость отошёл, и настроение вновь качнулось вверх. У еды появился вкус, а у меня пропало желание выплеснуть раздражение каким-нибудь противоправным способом.

Утолив, тем временем, основной голод, я принялся не сколько есть, столько наблюдать, чувствуя себя этнографом. Не сказать, что наблюдать разного рода сценки так уж интересны, но… а куда я, собственно, денусь?!

— Чёрный во-орон… — не то пропел, не то простонал кто-то, — что ж ты вьёшься, над моею голово-ой…

— Ты добычи не дождёшься… — подхватило несколько голосов.

Вздыхаю…

— Ну! — отец толкнул меня в плечо, — Твоя любимая! Подпевай!

*****

— Вот не хотел же обжираться, — ворочаясь без сна, бурчу себе под нос, — и опять!

Живот набит так туго, что даже дышать немного тяжело… Дорвался, что называется.

В прошлой жизни… чёрт, звучит-то как! Но да… в прошлой жизни у меня не было привычки переедать, а здесь… чёрт его знает!

Но вкусно, да… Даже холодцы, уж на что я не любитель, но — понравились. Не то готовить в этом времени умеют лучше, что вряд ли, не то у молодого тела другие вкусовые пристрастия… Не знаю!

Но очень, очень неплохо! Налегал в основном на всякие пироги и пирожки, «Наполеон» и домашние коржики, всевозможные печенья. Вкусно, с ума сойти!

А теперь вот заснуть не могу, хотя время уже подползает к полуночи.

— Ва-ань… Ваня! — слышу шёпот матери и морщусь, представляя… то самое. Вот же ж… взрослый, казалось бы, человек, но оказавшись в теле подростка, я унаследовал и подростковые реакции на многие вещи.

Отец заворочался, перестал всхрапывать, но упорно не желает просыпаться.

— Ва-ань! — слышу голос матери и скрип кровати, явственно представляя, как она расталкивает супруга.

— А?! — довольно громко вскинулся он, — Случилось чо, Люд?

— Да тише ты! — зашикала на него мама, — Мишку разбудишь!

— Ага… ладно, чего хотела? А может… — послышались звуки возни.

— Да погоди ты… погоди, сказала же! Дай сказать!

— Ага… Сейчас, погодь… закурю, а то мозги спросонья ни черта не соображают.

Чиркнула спичка и по комнате поплыл запах табака.

— Пассивное курение, — шепчу одними губами, закатывая глаза, — Нет, нет слышали!

— Вань, ты слышал вчера, как Светка вскинулась, когда Мишку женихом назвали, а?

— Ну…

— Во-от… недавно ещё краснела и бегала за ним, только бы на глаза лишний раз попасться. Ну и так… то пирожками угощала, что сама напекла, то ещё чего…

— Ну, было дело, — согласился отец, явно не соображая, чего же от него хочет супруга.

— Во-от… — загадочно протянула мать и замолчала.

— Да не тяни ты, Люд… ты ж знаешь, я в этих ваших бабских делах ни черта не понимаю!

— Эх, Ваня… — вздохнула мама, — Бегала, понимаешь? Недавно ещё! А вчера аж вскинулась! Вот ещё, говорит, а не жених! Понимаешь?

— Ну… — неуверенно отозвался отец, — у вас, женщин, вечно семь пятниц на неделе!

— Да ничего ты… — раздражённо отозвалась мама, судя по звуку, севшая на кровати, — Света, это так… а на карьере что было, знаешь?

— Ну, так… в общих чертах, — туманно отозвался отец.

— В общих… — фыркнула мама, — О сыне, и в общих! Нет, это что-то…

— Колька этот, сучёныш мелкий… — выдохнула она, — такое… такое говорил, что если бы при мне — удавила бы! Дескать, порченый наш Мишка, и вообще…

— Я с его отцом поговорю, — мрачно пообещал родитель, и мне почему-то показалось, что при этих словах он очень многообещающе прищурился и сжал кулаки.

— Да уж поговори! — фыркнула мать, — Яблочко ведь от яблони… А этот, сучёныш…

Она заругалась на немецком, часто и запалено дыша от переполняющих эмоций.

— Да, поговори, — уже спокойней поговорила она.

— Так что там Колька? — напомнил отец.

— А, этот говнюк? Сперва локтем в висок… а?! Человек тебя, скотину, разнимать лезет, а ты руками размахиваешь! Ну кто ты после этого? Скотина как есть! Так ладно… нет бы повиниться — так мол и так, а он… Не было, говорит, такого! Мишка, он всегда порченый был!

— У нас за такое… — сдавленно сказал отец, не договаривая.

— Везде за такое! — парировала мать, — Да! Ты ж не дослушал… как всегда!

Глубоко вздохнув, отец отмолчался и снова зачиркал спичками, прикуривая очередную папиросу.

— Он же, сучёныш, — яростно дыша, продолжила мать, — потом ещё и этих, из Леспромхоза, подговорил! Он! Некому больше! Но Петрович юлит чего-то, руками разводит. Дескать, не докажешь… А чего доказывать-то?! Видели? Видели!

— Опять он что-то крутит, — мрачно констатировал отец, — не в первый раз.

— Да уж известно что, — ядовито отозвалась мама, — Умеет наш участковый и вашим и нашим потрафить, оставшись при своём интересе! А я ещё, дура…

— Ну так что? — поторопил отец.

— Вот вечно ты… — недовольно отозвалась мама, — Колька, сучёныш, он… ух, придавлю гадёныша!

— К делу давай, — перебил её отец.

— К делу… Да Колька это, скотина, ещё полбеды! Ты б с его отцом поговорил, я бы… Да тоже нашла бы, что сказать.

— Хм… — хмыкнул родитель, — Мишка, как оклемается, тоже аргументы найдёт! Он среди сверстников…

— Да вечно у тебя всё кулаками! — перебила его мать.

— Не скажи! — не согласился батя, — Крепкий кулак при нашей жизни — не последнее дело! Даже если и драться не будешь, но уверенность, она откуда берётся? То-то… не последнее дело! А уж если и окружающие в курсе, что за тобой при случае не заржавеет, то совсем иначе вести начинают! Хм… аккуратней.

— Да поняла уже, поняла… — едва отозвалась мама, — но ты меня вообще слушать собираешься?

— Говори, — вздохнул тот, — слушаю.