Пожав несколько протянутых рук и покивав всем без разбора, встал было в строй, ввинтившись между двух девчонок с напряжёнными лицами и бантами в старательно заплетённых косах.

— Савелов… — тут же прошипела на меня симпатичная белобрысая девчонка, несколько, впрочем, щекастая, и обещающая годам к тридцати, максимум к тридцати пяти, обзавестись замечательными бульдожьими брылями, — я уже сказала, что не буду с тобой дружить! Иди вон… займи своё место!

Протолкался на своё место, когда директор уже начал речь. Немолодой, лысеющий низкорослый мужчина в несколько тесноватом пиджаке на тугом животике, с орденскими колодками слева и орденом Красной Звезды справа, говорил очень искренне и прочувствованно.

Выглянувшее из облаков солнце, весьма эффектно подсветило сзади его фигуру, окутав ореолом света. А волосы, несколько растрёпанные утренним ветерком, в свете солнца показались нимбом.

« — Местночтимый святой от Коммунизма» — влезла мне в голову неуместная мысль. Фантазия, разыгравшись не вовремя, начала мне подкидывать всякую ересь, вроде пастафарианцев с дуршлагами на головах, пляшущих вокруг них кришнаитов, и торжественного богослужения в храме, представляющего дикую смесь православия и коммунистических обрядов.

Не без труда выкинув из головы виденье бюстиков бородатых пророков Коммунизма вперемешку с иконами и распятым на кресте гранитным Ильичом в стенах обитого кумачом храма, постарался сосредоточиться на речи директора.

— Вот и закончился ещё один учебный год, — зычным, но несколько хриплым голосом, вещал мужчина, — для некоторых ваших товарищей ставший последним! Через несколько недель, сдав экзамены, они разъедутся, поступать в ПТУ и техникумы, а кто-то пойдёт сразу на заводы и поля, в карьеры и в леспромхозы!

Он прервался, аплодируя выпускникам, и я вместе со всеми хлопал в ладоши, осторожно косясь по сторонам.

— Впереди у них славная жизнь, — откашлявшись, продолжил директор, надсаживая горло, — полная трудовых свершений! Жизнь, в которой каждый шаг, каждое движение, приближает победное шествие Коммунизма на планете!

Завучи и учителя, подавая пример, захлопали, и в этот раз хлопали намного громче, и я бы даже сказал — яростней!

« — Условный рефлекс на слово «Коммунизм» вырабатывают — выдавилось из меня циничное.

« — Хорошо, что физиономия у меня сейчас отрихтована… — мелькнула следующая, пока я, вместе со всеми, аплодировал не то выпускникам, не то шагающему по планете Коммунизму, — не обзавёлся ещё иммунитетом к такого рода речам!»

Сказав ещё несколько предложений на тему славного будущего выпускников поселковой школы-восьмилетки в деле построения Коммунизма, директор закруглился, передав слово завучу, промокая вспотевший лоб большим, не ко времени растрепавшимся клетчатым платком.

Не старая, но уже какая-то монументальная тётя с гранитным подбородком и «вечным» перманентом на массивной голове, сказав несколько идеологически выверенных слов, переключилась на дела школьные. Пообещав силами учителей и школьных активистов подтянуть за лето отстающих, она ввернула несколько слов про Комсомол и пионерию.

— Союз нерушимый… — захрипело из динамиков, и школьники, вместе с родителями и педагогическим составом, вытянулись, разом посерьёзнев. Не сразу понимаю, что гимн без слов[i], и что слова, навсегда оставшиеся в памяти после лета у двоюродной бабушки, возникают в моей голове, как бегущая строка в телевизоре.

После гимна взяла слово пионервожатая — крепенькая, профессионально бодрая деваха лет двадцати пяти, с кривоватыми толстыми ногами и в пионерском галстуке, буквально лежащем на полной груди.

Речь её изобиловала восклицательными знаками, пионерией и обязательством, от всех пионеров школы разом, хорошо учиться, хорошо себя вести, и в будущем стать достойными комсомольцами, чтобы достойно нести дальше красное знамя.

— Наша! Страна! — выкрикивала она почти каждое слово в отдельности, — Наша Социалистическая Родина! С!С!С!Р! Дала нам возможность! Жить! Учиться! Учиться, чтобы достойно идти по пути, проторенному для нас Коммунистической Партией!

« — Ну бред, бред же…» — кошусь по сторонам… но у многих слёзы, а уж ладони отбивали — не жалея!

— Эх, хорошо в Стране Советской жить!Эх, хорошо Страной любимым быть!Эх, хорошо Стране полезным быть,Красный галстук с гордостью носить!

Хор ребятишек, лет по десять от силы, пел довольно стройно и очень… очень старательно! Хлопали им, впрочем, тоже старательно, а родители, стоящие в стороне, с нескрываемой гордостью утирали слёзы. — Меряй землю решительным шагом, — дискантом выводит крохотный белобрысый солист с торчащими ушами, полупрозрачными на солнце,— Помни твёрдо заветы отцов,Знай один лишь ответ -Боевой наш привет:Будь готов! Будь готов! Будь готов!Будь готов всегда, во всём,Будь готов ты и ночью и днём!Чем смелее идём к нашей цели,Тем скорее к победе прийдём!

Хлопаю… и озноб по всему телу. Я не враг вам…

… но это не моя страна!

Остро, как никогда раньше, у меня проявился синдром самозванца и ощущение, что я здесь лишний. Всё будто выцвело, посерело, стало едва ли не чёрно-белым, и настроение, и без того далеко не блестящее, стремительно рухнуло вниз.

Но действо меж тем не закончилось, и, выстроившись колонной, мы сделали большой круг вокруг школы и школьного стадиона под патриотические речи директора, который в этот раз пользовался громкоговорителем.

— В едином строю… — хрипел динамик, — вы, молодые граждане СССР, идёте прямой дорогой к Коммунизму! Путь ваш открыт и ясен на много лет! Вы…

… я иду вместе со всеми, стараясь шагать в ногу. Былой торжественности момента уже нет, в колонне переговариваются, смеются, кто-то уже сместился в сторону приятелей, идя не по росту.

Взрослые, часть которых за каким-то чёртом увязалась следом, оживлены, умилены и кажется, подогреты. Не все, но мужская четвертина разговаривает излишне оживлённо и громко, помогая в разговоре руками на зависть иному итальянцу.

Промаршировав по окрестностям минут пять, вернулись к школе, снова собравшись в подобие строя. Но в этот раз народу, кажется, несколько поменьше…

— Ребята! — звонким, нарочито девчачьим голосом воскликнула пионервожатая, — Торжественная часть нашего мероприятия завершена. Сейчас вы, вместе с вашими родными, можете увидеть праздничный концерт, подготовленный силами учеников и педагогического коллектива!

— Поскольку погода сегодня прекрасная, а зрителей много, — так же звонко продолжила дебелая девица, — было решено провести его на улице!

« — Хор мальчиков-зайчиков» — вяло подумал я, вместе со вместе со всеми аплодируя выстраивающейся перед нами детворе. Лопоухий солист, щербато, но очень искренне улыбаясь и весело толкаясь с товарищами, протолкался чуть вперёд.

— Коричневая пуговка

Валялась на дороге,

Никто не замечал ее

В коричневой пыли.

Но мимо по дороге

Прошли босые ноги,

Босые, загорелые

Протопали, прошли…

Не переставая петь, ребята затопали, с непосредственным детским энтузиазмом оживляя песню и весело косясь на грозящую им пальцем немолодую учительницу, с трудом скрывающую улыбку.

— Ребята шли гурьбою

Средь запахов цветочных.

Алёшка был последним

И больше всех пылил.

Случайно иль нарочно —

Того не знаю точно —

На пуговку Алёшка

Ногою наступил.

После все перипетий, благодаря пуговке был найден японский шпион, а школьник Алёшка получил от всех большой почёт и пуговку в коллекцию.

Спев ещё несколько песен, ни одна из которых не была мне знакома, и получив свои минуты славы, детвора с писком разбежалась. А нас ждали отрывки из пьес от театрального кружка, акробатические этюды, вальс «Манчжурские волны» на баяне от нервно потеющей девчушки с бантами больше её головы, матросский танец «Яблочко», чечётка и «Барыня», порадовавшая старшее поколение.

Долго, впрочем, праздничный концерт не продолжился… если верить часам.