Йохан скривился, а затем посмотрел на меня чуть расширившимися зрачками. В глазах появился блеск, а выражение лица смягчилось.

— Не убий? У тебя плохо не только с самодисциплиной, но и с грамматикой, мальчик. Разговор окончен.

— Ты дашь мне просто так умереть? Серьёзно?

— Смерть — это бесконечный цикл движения. От него к нам, от нас к нему. Умирая, мы воздаём за свои грехи. Отплачиваем за выделенное нам время. Ты грешен, Нолан.

— Охренеть у вас порядки.

Йохан сделал вид, что не услышал меня и продолжил заниматься своими делами. Я же сидел и думал. Бежать куда-то и выпрашивать камни, которых, судя по всему, у держателя навалом — тот ещё бред. К тому же обратно я могу и не успеть. Как далеко живёт этот Преподобный, пустят ли меня к нему или придётся поцеловать ноги всем его помощникам, охранникам, слугам? И даже если Преподобный отжалеет мне кусок камня, то я с большой вероятностью сдохну потом от герпеса. А если всё равно не даст? Подросток потратил кислород чуть быстрее, чем полагалось? Очень даже веская причина, чтобы дать ему умереть, если ты религиозный фанатик, пропагандирующий идею о живой планете, искуплении и прочем говне в таком же духе.

— Если у тебя больше нет вопросов, то уходи. Я хочу поработать в тишине и спокойствии.

— А сейчас вы неспокойны, держатель?

— В каком смысле?

— Выглядите так, будто ваша работа штырит вас похлеще ЛСД.

— О чём ты говоришь?

— Сейчас объясню.

Я схватил держателя за руку и рванул на себя. Тот свалился со стула, чуть не ударился лицом о стол. Попытался вырвать руку, но как и пальцы-сардельки, привыкшие перекладывать камушки с места на место, его рыхлое тело напрочь забыло о физических нагрузках. Йохан хоть и весил почти под сотню, но оказался не в состоянии сопротивляться. Вдобавок я заломил его средний палец и до упора потянул на себя. И теперь Йохан стоял передо мной на коленях, впиваясь подмышкой в край столешницы.

— Охран… ай-ай-ай!

Кость подалась вперёд, в суставе хрустнуло.

— Одно слово и твои пухлые пальчики больше никогда не смогут перебирать эти чудесные камушки.

— Совсем с ума сошёл? — процедил Йохан, перетаптываясь на коленях. — Если ты возьмёшь камни и Преподобный узнает…

— Ты лучше подумай, что скажет Преподобный, когда узнает о твоём секрете?

Палец щёлкал и скрипел, будто надламывающаяся ветка. Я одёрнул его рукав, нажал несколько кнопок на браслете и открыл статистику по расходу кислорода за последние сутки.

— Отпусти… ой-ой… больно!

— Как я и думал, безгрешный ты наш держатель, — сказал я, рассматривая полоску на уровне нормы, которая каждые полчаса взрывалась небольшой свечой. — Ты бы хоть под носом у себя вытирал, придурок! Разламываешь камушки, стираешь пальцами крошки и втихаря кайфуешь?

Свободной рукой я схватил Йохана за щёки и высоко задрал голову. Вокруг огромных волосатых ноздрей налип бирюзовый ободок пыли. Крошки остались под носом.

— Что скажет Преподобный, когда узнает, что ты воруешь кровь планеты и втягиваешь её своим волосатыми ноздрями? Кто из нас грешник?

— Преподобный не должен об этом узнать!

— Да ладно?

— Я могу дать тебе немного камней!

— Бля… Йохан, дебила ты кусок, конечно, теперь ты можешь дать мне немного камней!

— Отпусти!

— Как скажешь, партнёр.

— Партнёр?

Йохан выпучил глаза и помассажировал вывихнутый палец.

— Ну да. Не просто же так ты собираешься обеспечивать меня камнями? Будем считать это партнёрскими отношениями.

— Но я…

— Хватит болтать. У меня нету на это времени.

В этот раз меня перетрясло куда больше, чем предыдущие. Раскатывающийся по телу жар, дрожь, а потом — расслабление. Я был занят Йоханом, но краем глаза всё же прочитал сообщение о повышении текущего прогресса. И хоть я пока понятия не имел, что это значит, и к какому уровню доступа это всё ведёт, но мог сказать, что большее увеличение прогресса давало большее улучшение самочувствия. Словно я выпил чашку кофе. Большую. Огромную. Густой эспрессо в стакане из-под кока-колы.

Поднялось настроение. Теперь я мог снова замедлиться и хорошенько всё обдумать:

Толкнул дверь, почувствовал солнечный свет на лице, а затем почувствовал тяжеленный удар там же. Сработали рефлексы, я присел. Но этого было недостаточно. Хлопок. Задницу прижало к земле. Один глаз почти сразу же отказался смотреть. Тягучая, будто смола на жаре, боль расползлась от глаза к самому мозгу. В носу защипало.

Прицелившись одним глазом, потому что второй заплыл, я разглядел две довольные морды. Одна маленькая мордочка с поцарапанным носом, того самого мальчонки, которому я отвесил два фофана, а другая взрослая с кривым носом и заячьей губой.

— Я же говорил, что мой брат тебя отделает!

Тело подростка Нолана хотело опустить руки и рухнуть на пол. Сдаться. Стать побеждённым, а ещё лучше — сразу потерять сознание, чтобы всё это побыстрее закончилось. Но Александр Зоринов, инспектор по общественным вопросам, дважды прошедший ужасы кластеров, думал иначе. Раскачиваясь, я кое-как поднялся, прикоснулся к распухшему глазу, сжал кулаки.

— Ну давай, чмо, выходи! — оскалился старший брат и поманил меня пальцем на улицу.

— Ты серьёзно, Зорин?

Майор Солодов подошёл к окну. Следом потянулась серая верёвка дыма.

— На фига оно тебе надо?! Твой брат…, — Солодов затянулся и пожевал на губах дым. — Извини меня, но он — придурок! Он столько лет занимался этим дерьмом. Не удивительно, что его взяли. То подделанные документы, то леваком оформленные квартиры, потом угнанные тачки, дальше — стволы. И вот теперь дело дошло до наркоты. Ты ждал чего-то другого?!

— Так ты поможешь или нет?

— Знаешь, как я реально могу помочь? Послать тебя! Лучшая помощь, которую ты можешь от меня принять — это пойти в задницу со своими тупыми просьбами. Ты хоть понимаешь, о чём просишь?! Ты от семьи уже устал? Навидался? Это ж не на кластер отправиться, это…, — Солодов вернулся к столу, сел и посмотрел мне в глаза. — Саня, я тебе по секрету скажу. Шансы выбраться оттуда будут куда меньше, чем те семьдесят процентов, что гарантируют ПГДКшники. Там работа для смертников. Ты-то куда? Мы людей собираем по тюрьмам, да из глубинки тащим за сотню их годовых зарплат. Ну, серьёзно, Зорин. Я, конечно, понимаю твою братскую… Хотя нет, ни фига я не понимаю твою братскую любовь. Было бы кого любить! Ну, отмажешь ты его и дальше что? Выйдет, скажет, что завязал, а через месяц его снова упакуют. И что ты будешь делать? Не знаешь? А я тебе скажу, Зоринов. Ни хера ты не будешь делать. Потому что ты будешь находиться в одном очень и очень далёком месте без связи и возможности…, — Солодов заткнулся, молча докурил сигарету и забычковал в пепельницу. — Короче, я тебе и так слишком много разболтал.

— Значит, его помилуют?

— Твою мать, ты меня вообще слушаешь?

— Скажи начальнику, что я согласен. Но дело должны закрыть полностью. Никаких сделок с прокурорами и даже условки. Полное оправдание и свобода сразу же, после того как я подпишу бумаги.

Хлопнув Солодова по плечу, я пошёл к двери.

— Зорин!

— Ну?

— Я тебя прошу. Останься с семьёй, расти сына и люби свою чудесную здоровую жену. Ради бога… отсидит твой брат десятку, потом, может быть, вытащим его за хорошее поведение. К тому времени кто-нибудь из наших получит хорошую должность, что-нибудь придумаем. Эта твоя выходка — почти самоубийство. Да и почему? Почему ты готов рискнуть своей жизнью и поставить на кон жизнь своей семьи из-за этого придурка? Так сильно его любишь?