— Не виноватый я, — буркнул более чем виноватый я, — Угостите сигаретой, товарищ майор.

— Изотов…, — многозначительно прорычала Ржа, пиная массивный обломок клумбы, — Какого тут… случилось?!!

Пришлось докладывать. На фоне дыма, медленно поглощающего назад искалеченные дома, взорванные клумбы, перепаханную дорогу, моё повествование было довольно депрессивным. Блондинка, сдержанно распространяя холодную злобу, слушала и курила. Рассказ я попытался сделать коротким, но максимально информативным.

— Говоришь, они все молчали, да? — сунув мне вторую сигарету, осведомилась блондинка.

— Да, — пожал плечами я, слегка ежась от бодрого осеннего ветерка, — Ну те, кто наверху, там не странно, они по одному сидели, а вот те, кто внизу в войнушку играл…

— Что-то еще заметил? — нетерпеливо перебила меня блондинка, — Какую-нибудь еще странность? Она редко мигали, бледные были, потели?

— Нет, — покачал головой я, — Совершенно одинаково сидели, спокойные, сосредоточенные. У каждого рука на огнемете. Не чесались, не хрюкали, не пердели. Роботы, а не люди.

— Значит, это был неосапиант, — пробормотала майор, щурясь на яркие ксеноновые фары подъехавшего к нам броневика, — Очень странно. Ладно, Витя, вали отсюда. Я тебя позже наберу.

— А что странного-то, Нелла Аркадьевна? — шкурно заинтересованный я желал показаться выпрыгивающим из бронемашины людям, чтобы те не начали стрелять.

— Потом всё расскажу, уходи, — женщина отвернулась, раздавая указания выползающим бойцам. В том числе и не стрелять по голому худому заду, скрывающемуся в таинственном сиреневом дыму.

Дома меня ждал холодный, но всё равно безумно вкусный плов и горячий прием — Палатенцо затеяла делить на троих. Пожирая баранину, я с некоторым отстраненным любопытством наблюдал за ожесточенным девичьим спором, в котором, судя по всему, права голоса не имел. Особо-то и не хотелось, но зато шоу было куда интереснее газеты или телеящика!

Позиция Юлии свет Игоревны, несмотря на все академические обороты, аналитику, тщательно выверенные аргументы и железобетонные (с её точки зрения) доводы, была насквозь гопницкой и звучала, в принципе, так: «слышь, делись!». В пику ей Кладышева, сидящая на сломанной стиральной машинке, действовала куда мудрее — та привлекала в качестве союзницы растерянную, но постепенно вникающую в ход дискуссии китаянку, действовала намеками (стуча пяткой по машинке и интересуясь, как мне поздний ужин (как будто сама сделала!)). Янлинь же, несколько раз простодушно сломав Юльке всю игру вопросами «А тебе зачем?! С твоей-то армией поклонников?!», в конце концов всё обострила, опять же прямо заявив «Самим мало!».

Фыркнув пловом через нос, я утратил бдительность и был обворован кошкой на жирный кусок мяса. Ну этого уже душа поэта не стерпела.

— Девочки, — отфыркавшийся я решил применить логику, — А нафига вы вообще вот это вот всё? Вы ж в «Жасминной тени» не заключенные?

— В смысле «вот это вот всё»? — сидящая Вероника развернулась ко мне, упирая руки в боки, — Ты о чем это?!

— Ну, я себя в зеркале видел, — пожал я плечами, — Неоднократно. Раньше, конечно, страшнее был, но и сейчас ничего особенного. Могли бы кого получше найти. Легко.

— Она — может! — безжалостная китаянка, уже каким-то образом просочившаяся ко мне за стол, повторяла подвиг кошки, попутно тыкая пальцем в онемевшую Юльку, растерянно висящую посреди комнаты, — Её вся страна знает!

— Вам от него только одно и надо! — возопила проигрывающая Окалина, аж генерируя заряд от избытка чувств.

— Мы его убивать не пытались, — резонно, но невнятно возразила младшая Цао, жуя мой плов, — Даже наоборот!

Было дело. Как-то Янлинь выбежала, чтобы встать между мной и потерявшей берега Юлькой. Даже поймала разряд.

— А ты, Изотов, вообще молчи, — выдала Кладышева, — Умнее выглядеть будешь!

— А вдруг договоритесь? — не последовать совету было более чем логично, — Я ж сдохну! Или убегу…

— Я тебе убегу…

Спор, на три четверти не понятный мужскому разуму, продолжился. Я торопливо жевал, спасая остатки пиршества, кошачья и человечья лапа то и дело мелькали, лишая меня части снеди, а торги шли! Ставки повышались, голоса тоже, аргументы отвергались… пока Палатенцо самым банальным образом не разревелась, признавшись, что с утра её увозят из Стакомска.

Весь Союз Советских Социалистических Республик с огромной тревогой наблюдал за тем, что у нас здесь происходит. Как не выхолащивай информацию, остановить поток беженцев и распространяемых ими слухов невозможно. Каналы могут транслировать самых правильных, честных и воспитанных корреспондентов, но народ всё равно будет верить слухам. И тревожиться, что ему делать на фоне той лютой жопы, что развернулась в Европе с неосапиантами — раз плюнуть.

Обретение разума и контроля Юлией Окалиной было буквально маной небесной для этого времени. Выздоровевшая певица, актриса и звезда, прибывшая из самой глубокой и опасной части города, отделенной сейчас заблокированными проходами, рассказывающая, как обстоят дела на самом деле, в прямом эфире, в живом общении — это то, что прописал бы любой доктор. Окалина должна была совершить турне. Это было нужно, очень. Настолько, что её мать, даже прыгая по крышам в сторону взрыва, и то нашла время объяснить всё по спутниковому телефону.

Такие дела.

— Ты — зараза, — уверенно, четко и совершенно беспомощно скажу я, сидя на том же самом месте, где ел плов. Только это будет полдень следующего дня.

— Как будто ты не знал, — ехидно ухмыльнется мелкая вертлявая брюнетка, моющая посуду.

— Вы все это разыграли для Янлинь! — продолжу я обвинительный процесс.

— Умный мальчик…, — пробубнят мне, делая вид, что очень заняты протиркой тарелок.

— Ну и нафига? — расстроенно замечу я, познавший за остаток ночи крайне необычный опыт.

После этого вопроса Кладышева ополоснет руки, чихнет, почешет нос плечом, а затем, подойдя ко мне, залезет на колени и примется мокрыми руками ворошить волосы. А потом, серьезно глядя в глаза, спросит:

— Вить, а у нас вообще… был выбор? У тебя, у меня, у них?

На это я лишь тяжело вздохну. Нет, выбора не было, совершенно. Не то чтобы мне не понравилось то, что произошло, когда девушка-призрак вломилась ко мне в комнату сквозь дверь, не то, чтобы я уж прямо совсем такой моралист-волосики-назад, не то, чтобы произошедшее вызовет хоть какие-то перестановки в моей дурной личной жизни… нет. Даже больше можно сказать — совершенно ничего не изменилось и не могло измениться. Вот это как раз и угнетало. Слишком далеко мы отходим от привычного морального облика нормального человека. Буквально отваливаемся от него всей кучкой, повязанные цепями договоров, тайн, условностей, симпатий и страхов. Ни приличий, ни условий, ни… предварительных ласк.

— Вить, да хватит тебе, — слабо улыбнулась девушка, — Все знали, что к этому идёт. Ты, я… да даже кошка понимала! Ну случилось ЧП, прилично всё оформить не получилось, Юлька ж знает, чем ты занимаешься. Вот и…

— В этом-то всё и дело, — выдохнул я, гладя брюнетку по голове, — Все у нас через жопу, а не как положено.

— Еще бы!

Ну да, чего я хотел. Сам довольно жуткий, но ладно, чердак относительно стабилен. В мирное время. Но Вероника? Я видел её, когда у девушки срывают все тормоза. Там, почтенная публика, другому психиатру ловить нечего. Там всё, клиника. Янлинь? Ну это даже не смешно, чего вам рассказывать-то. Юлька? Это вопрос особый. Она сотворила с собой такое, что даже Кладышеву пробирает, но с нами откровенна. Вроде бы. Так что закрыли гештальт по быстренькому и живем дальше… наверное.

— Война план покажет, да?

Вместо ответа меня чмокнули в нос, а потом, хитро улыбнувшись, пихнули в плечо.

— Да хватит тебе! Я-то знаю, что ты ого-го как постарался! Она вылетала сияющая, светилась натурально!! — Вероника прижала ладошки к щекам, — Мне аж завидно стало!

— Было бы чем гордиться…, — кисло проговорил я, но в меня уже вцепились.