— Не понял? — не понял я.

— Дурак, — улыбнулась брюнетка, — Она же видит, чем мы тут занимаемся. И как. А пар ей выпустить сейчас только через блондина и можно! Никого другого нет!

— И почему в советском обществе, столь далеком от похоти и развратных мыслей, я живу, буквально погрязнув во всем этом половом беспределе? — риторически спросил я потолок.

— Не знаю, больной ты, видимо, — фыркнула миниатюрная девушка, — А теперь вытирай меня и пойдем заниматься вот этим самым далеким и несуществующим!

— Нет уж, — решительно отрекся я, удаляясь под полные праведного возмущения звуки, — Сначала суп!

Ну а че?

Представьте себе, вы случайно обнаружили источник сверхспособностей, буквально валяющийся под ногами. Какими они будут — неизвестно, но будут совершенно, определенно точно. И, что куда интереснее, вам ничего не будет за использование этого кусочка дерева на себе! А как же иначе? Вы его не заказали, не купили, не… тысячу раз «не». Он просто упал с неба.

Да, есть шанс обрасти шерстью, начать дышать аммиаком, стать гидрофобным или превратиться в нечто непотребное, но не такой уж и большой. Обычный житель нашего необъятного Союза еще бы подумал, но стакомчанин, ежедневно видящий применяющих способности неосапиантов? Нет.

Итак, он подбирает кусочек дерева, а затем смотрит, как тот погружается в его плоть. В наиболее распространенном случае, конечно же, потому что решение импульсивное. Другие, в которых люди бегают, сгребая артефакты в пакеты, а затем уносят, чтобы раздать, продать, предложить… я их не хочу рассматривать, потому что в результате все равно в конце будут блестящие глаза, дрожащие руки и бывшее дерево, растворяющееся в человеческом теле. Он, она, они, идущие после школы… подбирают и используют.

Не суть. Что потом? Всё-таки между обычным советским гражданином и неосапиантом есть разница и, если вторые её прекрасно видят, в чем-то даже завидуя простым смертным, то вот для первых она неочевидна. В основном, потому что ну… кто будет вникать в нюансы жизни другого человека? Куда он ходит отмечаться, какие обязанности имеет, чем ограничен? Нет, этого нет. Все просто хотят делать руками пых-пых, и чтобы окружающие завидовали.

А еще, конечно же, крепкое здоровье, идеальный иммунитет от болезней, слегка улучшенную внешность…

Дерррьмо…

После двухнедельной лежки, когда ты вялый и сонный ползаешь осенней мухой от туалета до холодильника и назад на кровать, наступает короткая и яркая жизнь мотылька. Ты приобретаешь силы. Понимаешь, как они работают. Можешь их применять. Не зря мучился! Не зря рисковал!

Ты теперь другой!

Но знать окружающим об этом вовсе не обязательно. Все эти законы, положения, ограничения… зачем они тебе? Здоровье поправил? Отлично! А остальное никого не касается.

Затем ты узнаешь, что Миронова, твоего личного кума, взяли прямо на хате, где он мирно спал. Воткнули мордой в пол, закрутили руки, заковали как преступника, швырнули в автозак и увезли черт знает куда. А Балашину, вспыльчивую, но в принципе добрую бабу с твоей работы, пристрелили. Нахер. Тоже на дом приехали. Соседи видели, соседи слышали, соседи рассказали.

Ты понимаешь, что придут и за тобой.

Что ты делаешь? Ищешь таких же, как и ты, успевших, везучих. Обсуждаешь с ними слухи и сплетни, не веришь властям, вещающим из каждого динамика. Вы готовитесь защищаться от произвола тех, кто хватает людей по их собственным домам. На самом деле произвола нет, потому что вы с товарищами уже не люди, но с этим вы не согласны. Совсем не согласны. Вы скрываетесь, вы тренируете свои силы, вы пьете. Кто-то для храбрости, кто-то для спокойствия.

Потом вас находят. Начинается бой. И луч, прекрасный зеленый луч, которым ты можешь разрезать бетонный блок для фундамента, он проходит с твоей дрожащей похмельной руки мимо высокой седой китайской стервы, уходя куда-то в сторону, влево и вверх, сквозь стены и этажи. А через три минуты все вокруг узнают, что твой луч прошёл еще и через колыбель…

— ТВАРЬ!! — рычу я, запертый в сфере бабы Цао, — Сраная тварь! Убью!!

У моего отношения к алкашам долгие, черные и горькие корни. Ни раз и не два видел, как такое полуживотное медленно деградирует, отравляя жизнь окружающим. Он не считает себя опасным или даже вредным членом общества, отнюдь. «Я же работаю, почему я не могу себе позволить…?». Можешь, все могут. Но регулярно? Ежедневно? Начиная вращать всю свою жизнь вокруг вечерней бутылки?

У алкоголиков и дураков есть одна очень неприятная особенность — они не осознают глубин собственного падения, даже когда валяются в кутузке обосранными и с сотрясением мозга.

А потом он, дойдя до дна, оставляет включенным газ. Сбивает своим падающим пьяным телом коляску. Ворует нечто важное на заводе, где его терпят по старой памяти на почти ненужной должности. Крадет у бедного соседа-подростка смартфон, чтобы продать его в скупке за копейки. Бьют домашних. Обманывают. Попрошайничают. Или же — как сейчас…

Поэтому баба Цао меня и заперла в своей сфере. Чтобы я не оторвал валяющейся на полу полупьяной мрази, что-то причитающей себе под нос, чего-нибудь. Рук, например, вместе с ногами. У меня слизь замечательно останавливает кровь.

Только прости, баба Цао, но твоих усилий будет маловато. Я в слишком большом, буквально поглощающем меня бешенстве. Не могу ничего не сделать. Эта мразь убила ребенка.

— СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА!!! — реву я на всю эту вскрытую подвальную «малину», обращаясь к ублюдку, — В ГЛАЗА СМОТРИ!

Он смотрит. Тяжело сглатывает. А потом падает навзничь, насколько это позволяют границы его «мыльного шарика» авторства Цао Сюин. Затем алкаша-убийцу начинают колотить судороги. Спасти его успевают, даже несмотря на кровотечение из наполовину откушенного языка, но вот вернуть в сознание из мира кошмаров?

…нет.

— Ты убил задержанного, Изотов! — рычит на меня товарищ майор, с хрустом разламывая сжимаемую в руке ручку.

— Да любой бы убил! — не думая, отвечаю я. В глазах еще стоит это отупелая опухшая и небритая харя, мямлящаяся себе под нос что-то вроде «я не хотел».

— Идиот! Баран тупоголовый! Казался ведь, б*ять, таким умным!

— Покажите мне того, кто бы его не шлепнул, я сука с той тварью на одном поле срать не сяду!

— Заткнись! Мне тебя под трибунал отдать нужно за такое, понимаешь?!

— Так отдавайте! — делая три шага вперед, опираясь руками на стол у начальницы, сверля её взглядом сквозь маску, — Задолбало! Постоянно кидают на баррикады, а потом орут — не так свистишь, не так летаешь! Дерьмо прёт из всех щелей…

— Утихни, Витя, — рычит Окалина, — Мои уже десятка три на тот свет отправили идиотов. Но они, придурок, не убивали дистанционно взглядом на глазах у полутора десятков задержанных! И медпомощь вслух при этих задержанных диагнозы не ставила! А ты при гражданских так обосрался!

— Повторюсь, товарищ майор, — тяжело дышу я, — Любой бы нормальный человек обосрался бы! Любой бы эту тварину спитую кончил! Не смог бы сейчас, я бы его потом нашёл!

— Х*евое оправдание!

— А я и не оправдываюсь!

Тяжело дышим, глядя друг на друга.

— А ведь отдам, лейтенант, — неожиданно тяжело вздыхает майор, — Отдам…

— Хрен с ним, — машу рукой, — Всё равно сидеть не буду, меня куда-нибудь в лабораторию заберут. Там я всех поубиваю мучительно и сбегу, вас за мной на охоту и отправят. Вот и свидимся.

— Дебил.

— Я за него.

Опять молчим. Не будет никакого трибунала, мы оба по уши в болоте, называемом Стакомск. Да, мой поступок — большая-большая проблема, но только за счет свидетелей.

— Короче, дятел ты сизокрылый, — выдыхает Нелла Аркадьевна, — Раз ты тут свои полированные яйца так выкатываешь, то значит — ох*ел и доигрался… сержант.

— Ну…, — развожу я руками.

— «Когтей», — припечатывает меня Окалина, — Ибо зае*ал ты меня хуже горькой редьки, мудак ты наш причудливый. Раз тебя постоянно на мокруху тянет, будешь под присмотром и приказом у Колдуна… или еще кого. А алконавта я оформлю тебе задним числом на ликвидацию, понял?