— Вы отвезете меня, Федор Иванович?

— А что ж вы не отправитесь на вашем новом мобиле? Вас почти каждый вечер видят на ипподроме. Вы придумали что-то новенькое?

— Придумал, да. Но, как вы верно заметили, на нем я собираюсь участвовать в ближайшей гонке. И мне не хотелось бы раньше времени открывать свои козыри.

Не признаваться же, что я просто не знаю, куда ехать.

— Что ж, вполне весомая причина. Тогда собирайтесь и едем.

— Мне нужно хотя бы полчаса.

— Что вы, не более пятнадцати минут! Мы и без того опаздываем.

— Я просто не успею, мне нужно привести себя в порядок. Не могу же я появиться в обществе в таком виде! — я продемонстрировал свои руки, черно-рыжие от масла и ржавчины. Двадцать пять минут, не меньше.

— Двадцать! — категорически заявил приятель.

В мобиль Игнатьева я заскочил, одной рукой застегивая смокинг, а другой напяливая кепи на мокрые волосы. Левым локтем проверил в кармане бумажник, правым — револьвер. С некоторых пор я без оружия из дома не выхожу, даже днем. Как говорили умные люди, револьвер может однажды спасти тебе жизнь, но для этого он должен быть всегда с собой. Едва я приземлился на подушку сиденья, как Федор резко — насколько позволял двигатель — взял с места.

Ехал я, держась обеими руками за борта мобиля. Даже у этого более-менее современного аппарата быстрая езда по булыжной мостовой вынимала всю душу. Понятно, почему большинство предпочитает комфортные двадцать-тридцать миль в час: чтобы не прикусить язык и не вылететь из мобиля на очередной кочке. Но всему приходит конец, не прошло и получаса, как мы добрались до места.

Клуб размещался в небольшом особнячке на окраине города. Территория, обычно занимаемая парком, здесь была целиком отдана под стоянку. Она была почти заполнена, но у Игнатьева оказалось свое персональное место. Пока приятель парковался, я оглядывал расставленные здесь мобили. Они были разными: дорогими и более скромными, мощными даже с виду и слабосильными. Я увидел несколько знакомых аппаратов: пару черных мощных «Бугатти», с которыми я как-то гонялся на ипподроме да мою свеженькую поделку, перелицованную архаику. Я даже вспомнил заказчика: этакий типичный клерк, мобиль для которого — лишь средство передвижения. Что он делает в клубе гонщиков — непонятно. Разве что, по служебной надобности прикатил.

Тогда, на ипподроме, я особо не рассматривал мобили конкурентов, а сейчас вижу: дизайн у «Бугатти» почти что мой. Надо сделать шажок вперед, а то эти западные буржуи возьмут, да и скопируют мою идею. Потом малость разовьют и представят как свою. Срочно, срочно патентовать!

— Владимир Антонович, идемте же! — отвлек меня от созерцания голос Игнатьева.

И мы пошли. А это что такое? Такой — или как раз этот — мобиль принадлежит гонщице, красавице и суфражистке Анастасии Боголюбовой.

— Федор Иванович, пока мы еще не внутри, в клубе состоят женщины?

— А вы с этим не согласны?

— Мне все равно. Но я хочу понимать расклады. Насколько я знаю, женщин в подобные клубы допускать не любят.

— Не любят, да. Но супруга главы клуба тоже обожает гонки. Причем не смотреть, а именно соревноваться. Она заставила своего мужа создать женский филиал, и сама его возглавила. Она организует соревнования среди членов своего филиала, публикует статьи в центральных газетах, и ее филиальчик постепенно становится известен по всей империи. К нам на соревнования даже приезжают дамы из других губерний. Нынче же у нас, так сказать, общее собрание по поводу грядущих гонок. Соревноваться будут и мужчины и женщины. Старт, чтобы сэкономить на организационных расходах, будет общий, а зачет — раздельный.

Большой зал особнячка был полон. Не битком, конечно, но свободно перемещаться было затруднительно. Меня узнавали, здоровались. Я отвечал на приветствия и большинство встречающихся мне людей тоже узнавал. Где-то на горизонте болтался Вернезьев. Здороваться со мной он явно не хотел, и это его желание находило полную поддержку с моей стороны. Боголюбова, едва завидев меня, отвернулась и сделала вид, что мы незнакомы. Ну и пёс с ней.

Подскочил мой недавний клиент, оказавшийся по совместительству казначеем клуба. Он отвел меня в соседнюю комнату, и там быстро оформил уплату взноса. Я расстался с деньгами в обмен на квитанцию и оставил подпись в толстой разграфленной тетради.

— Ну вот, Владимир Антонович, все формальности улажены. — сказал он, убирая деньги и тетрадь в объемистый портфель. — Теперь вы полноценный член клуба, с чем вас и поздравляю.

— Спасибо.

Я пожал протянутую мне руку.

— И еще, Владимир Антонович, мне поручили передать вам просьбу.

— Какую же?

— Принять приглашение господина Травина и навестить его в ближайшее время.

— Хм… А о чем Травин хочет со мной говорить? Чем вызван его интерес к простому гонщику?

— Я не знаю. Но по имеющимся у меня сведениям, он ищет наследника.

— Ну да, чтобы повесить на него все фамильные долги. Но я-то каким боком к этому отношусь?

Казначей снисходительно фыркнул:

— Молодой человек, разве можно так наплевательски относиться к своим корням? Ваша матушка, насколько мне известно, в девичестве носила фамилию Травина.

— Ну да, я это знаю.

— А вот чего вы точно не знаете, так это того, что она дочь покойного старика Травина. Когда она вопреки его воле вышла замуж за мещанина, он пришел в такую ярость, что запретил упоминать о ней в его присутствии. Даже, говорят, пытался вычеркнуть из церковных книг запись о её рождении. А сейчас, когда род возглавляет ваш двоюродный дядюшка, о ней вспомнили.

— Ну да, тридцать лет на нее и, соответственно, на меня было начхать, а как только у меня появились какие-то средства, сразу вспомнили.

— Господин Стриженов, — официальным тоном заявил казначей, — меня просили передать просьбу, и я ее передал. А все остальное — это уже ваши проблемы.

На собрании клуба не было ничего особо интересного. Председатель многословно поведал то, что ранее мне сообщил Игнатьев, потом меня представили собранию. Публика сдержанно поаплодировала и на этом все завершилось. Народ стал расходиться, и я тоже вышел на улицу. Игнатьев задержался, решая какие-то свои дела, а я остановился на крыльце и, чтобы не мешать проходу, отошел чуть в сторону, за массивную колонну, поддерживающую портик, и принялся наблюдать за тем, как мобили один за другим покидают стоянку.

Большинство аппаратов были, по моему мнению, весьма примитивного дизайна, несмотря на лак, хром и позолоту. Исключение — мои поделки, да пара «Бугатти». Ну так моей работы кузова на улицах неизменно привлекают внимание. А что будет, когда я выкачу свой мобиль на Императорских гонках! Вот тогда все зеваки рты пораскрывают!

Погруженный в сладкие грезы, я не услышал шагов, и вздрогнул, когда раздался знакомый голос:

— Петр Александрович!

Я повернулся и увидел на лице госпожи Боголюбовой смесь удивления и неприязни.

— Что вы здесь делаете?

Сказано было с таким выражением, будто я прежде, чем выйти на крыльцо, должен был спросить разрешения. Я вздохнул: еще один косяк со стороны девушки. Симпатичная ведь, даже красивая. А в голове такая каша, что страшно становится.

— Анастасия Платоновна, вас родители в детстве не учили, что с людьми принято здороваться прежде, чем начинать разговор? — спросил я. — Я вас давеча спас от родительского гнева, а вы даже не соизволили за это поблагодарить. Зато в очередной раз нахамили. И если в первые два раза я еще мог сделать скидку на то, что вы не знали, что оскорбляемый вами человек находится рядом и все слышит, то сейчас вы точно знали, кто находится перед вами. И выходит, что в этот раз вы оскорбляли меня намеренно. Я только не понимаю, за что. Или это принятая среди дам вашего круга форма благодарности? В таком случае я не желаю впредь с вами общаться. И надеюсь, что вы не станете искать встречи со мной иначе как для того, чтобы принести мне свои искренние — я подчеркнул это слово интонацией — извинения. Ваши прекрасные идеи о том, чтобы уравнять права женщин с мужчинами не подразумевают, что для этого нужно опуститься на уровень подзаборного отребья. Если вы думаете, что хамство и оскорбления сделают вас внутренне свободной, то вы глубоко заблуждаетесь. Пока что я увидел лишь духовную и нравственную деградацию.