Поднявшись, Ифиса неторопливо и с достоинством, как и всё, что она делала, принялась собирать закуски в пропитанную воском бумагу, которую вытащила из обширной довольно сумочки. — Чего добру оплаченному пропадать? Чего тут стесняться? Перед кем это? Мне и на завтрак с обедом хватит, — сумочка раздулась от фруктов, ломтей рыбы, деликатесов в крошечных стеклянных ёмкостях, а один из десертов она засунула в кошёлку вместе с вазочкой. — Они каждый день бьют столько посуды, что одной другой вазочкой-тарелочкой меньше — не суть важно.

Нэя заметила синюю ёмкость, блеснувшую в её ловкой руке. Когда она достала «Мать Воду» из колючих зарослей лиан, Нэя не видела. Подобное поведение говорило о плохих временах Ифисы.

— Хо-хо, отлично, Нэюшка! Что он свалил, а то целый стол добра пропал бы. А ты меня не осудишь, я знаю. Видела, как он меня уничтожал своим взглядом? А всё-таки помнит, что я честнейшая женщина. Что я Гелию любила и оберегала всегда. Что за день выдался, Нэюшка, что за счастье мне улыбнулось через встречу с тобой! Да мне безразлично, что и как он обо мне думает, да и все прочие. Раз оплачено — всё наше! Кого я буду стесняться? Пьяных проституток, обожравшихся богачей и жадную прислугу? — Сумка Ифисы раздулась как мешок. Задуманное пиршество не состоялось. Сначала Чапос, потом Ифиса помешали Рудольфу насладиться редким вечером в столице.

Нэя засмеялась от беспричинной радости, — Как хорошо, Ифиса, что ты пришла! Твоё появление всегда знак для меня. Что всё плохое, что притащил с собою тот ящер, будет преодолимым. А он всегда тёмный вестник грядущей беды.

— Какой ящер? Почему ты ждёшь беды? Откуда?

— Тот, кто переварил ту девушку — мечту и… ну, не будем. Это не застольный разговор. Когда я вижу его, светлая небесная шаль мира соскальзывает вниз, и обнажаются чёрные лохмы непроглядной тьмы. Тогда кажется, что ей не будет конца. Но это не так. Всё равно наступает утро.

— Ах, моя талантливая девочка! Какой выразительный и поэтичный у тебя язык, я не просто так люблю тебя. Ты тоже видела его сегодня? Чапоса? О, как я его ненавижу! Не за себя, а за других. Я уверена, что ему недолго осталось жить и давить других людей. Когда-то я жалела его. Но никогда не надо жалеть подонков. Его давно бы ликвидировали, но Ал-Физ, мой странный, любимый и жестокий Ал-Физ охранял его всегда. Почему? Это тёмная тайна. Но тайны всегда темны. Теперь Ал-Физа нет. И перед Чапосом отверзся провал туда же, где растворилась его неразлучная попутчица Азира. Она раньше, он позже, но и там они будут вместе! — Ифиса гордо расправила плечи, одно плечо было нагружено её добычей. Через ткань сумки, по цвету неотличимой от её платья, протекал соус от неудачно упакованного деликатеса, и дорогое платье ручной работы было испорчено. Бесплатный ужин вышел ей боком, но Ифиса этого не замечала, сурово вынося приговор злодею Чапосу. Нэя прыснула, представив, как будет она ругать Рудольфа и его никчемный ужин, когда обнаружит свой тряпичный урон.

— Что за день мне выдался, такое счастье… Анит права, ты приносишь удачу. Да вставай же ты! — Ифиса нагнулась, и её шёлковый объёмный мешок стукнул Нэю по голове чем-то твёрдым, наверное, вазочкой с десертом. Нэя же заливалась смехом, воображая, в какой причудливый микс сливаются деликатесы и десерты в суме провидицы. И до чего же хитро Ифиса замаскировала свою суму, сложив её как шарфик в маленькую сумочку для косметики, а потом развернув огромным мешком. На столе было чисто, даже бокалы отправились в бездонное вместилище.

— Смейся, смейся, а я всё имущество утратила после взрывной волны. Одна обивка стен чего стоила! Девушки на облаках мечты. Смотри, как бы твоя «Мечта» не рассеялась! — И вслед за прочим в суму полетел прибор со специями, звонко поприветствовав в матерчатой глубине бутылочку «Матери Воды». — Пошла я, а то прислуга спохватится.

Едва Нэя встала, как с удивлением увидела себя в странном здании. Несмотря на прозрачность стен, была заметна причудливая конфигурация окружающего замкнутого пространства. Гудели голоса, преимущественно мужские, и лишь изредка слышался женский смех, звучала речь на непонятном языке. Сами фигуры расплывались в окружающей полутьме, но то, что это не помещение «Ночной Лианы», Нэя чётко понимала. Она посмотрела вниз и увидела странные туфельки на себе, из которых высовывались её открытые пальцы — она никогда не видела обуви такого фасона. Подъём ступни оплетали узкие ремешки со сверкающей драгоценной застёжкой. И невероятная конструкция подошвы поднимала её стопы, так что она пошатнулась при малейшей попытке сделать шаг.

«Да как же на этом ходить»? — изумилась она. И увидела подол своего платья того самого странного, удивительного, переливчатого цвета, невероятно укороченного, так что торчали не только коленки, но и её ляжки почти до их истока. По сути, это и нельзя было назвать платьем, какой-то узкий преузкий лоскут ткани, облегающий её всю. И как такое можно надеть на себя? Чья-то мужская рука обхватила её за талию, а второй рукой он схватил её под коленки и с лёгкостью оторвал от блестящего скользкого пола, видя, что она шатается в этой нелепейшей, хотя и невероятно красивой обуви, не в силах сделать и шага.

— Ксюнька, — сказал кто-то голосом Рудольфа. Одетый в странную одежду и с волосами светлого оттенка, неузнаваемый, а всё равно узнанный, он внезапно поставил её на ноги, так что она какое-то время пошаталась на месте, в недоумении оглядываясь по сторонам. А он уже стоял возле другой девушки. Нэя замерла от восхищения. Она могла бы сказать, что это сын Рудольфа, его очень молодая улучшенная копия.

— Сбавь скорость, расшибёшься! — обратился он к незнакомке. — Решила стать пропойцей и попасть в «Сапфир» для выправки вывихнутой психики?

— Тебя самого там ждут, не дождутся, — ответила девушка, обернувшись к Нэе лицом в маске. Одетая в точно такое же переливчатое платье, она была гораздо выше ростом, обладая очень длинными ногами, тонкими оголёнными руками, но красиво-покатыми плечами. Собственно, этот лоскут платья держался на плечах посредством переплетения узких тесёмок, а шею девушки обвила странная паутинная конструкция как бы из металла, похожая на ошейник. Неподвижная искусственная имитация лица незнакомки выглядела жутковато из-за своих пустых прорезей вместо глаз. Нэя наблюдала за нею со стороны. Она показалась Нэе каким-то пугалом. Возникни такая на улице, прохожие от неё точно бы шарахались.

— Ты кого ищешь? — обратилось к ней женственное пугало. Но расшифровать её обращение ни как враждебное, ни как дружелюбное было нельзя, — мимика и глаза отсутствовали.

— Не тебя, — ответила Нэя.

— Зачем же ты имитируешь меня? — спросила девушка звонким и чистым голосом.

— Тебя? Да я впервые тебя и вижу! Надеюсь, что и впредь не увижу, — она не ощущала неприязни, а отвечала так, чтобы не уронить своего достоинства. Отчего-то это существо ощущалось враждебным.

— Не надейся. Ещё не раз столкнёмся на узкой дорожке, как говорят на Земле. А уж кто кого столкнёт с этой дорожки, будущее покажет, — после этого неизвестная, обутая в странную обувь, определённо не созданную для удобной ходьбы, с лёгкостью помчалась прочь, буквально заскользила с танцевальным изяществом по полу, похожему на застывшую воду…

Выход из запутанного здания не находился. Рудольф пропал. Нэя открывала узкие двери, но они уже не принадлежали внезапно привидевшемуся, просторному, призрачно-мерцающему миру, это уж точно были каморки «Ночной Лианы». Не имея сил, она вошла в пустую, предельно узкую комнату и села на тот самый топчан с резко и безвкусно душистым ковром. Это оказалась та самая комнатка, которую они с Рудольфом покинули, а её пока что не закрыли, не успев прибрать для следующих посетителей. Скорбный зеленовато-серебряный лик спутника, набравший полную силу, освещал комнату через арочную прорезь узкого окна.

— Я устала, — Нэя сбросила туфельки. Легла поперёк ложа, закрыла глаза. Чувство отвращения к этому месту пропало, настолько хотелось спать. Но сон не приходил, а разноцветное головокружение стало ослабевать и вскоре пропало. Стало хорошо, бездумно и беспечально. Внутреннее пространство Нэиной души заполнялось тихой и ощутимо ласкающей иризацией спутника Ирис. Нэя так и не открывала глаз. Не хотелось из-за неодолимой сонной лени. Веки стали как будто прозрачными. Она видела комнату сквозь них, а удивления не было, как не бывает его во сне.