— Хорошая попытка… — ухмыльнулась я, пытаясь выбраться из его объятий.

— Нет, я серьезно, — пальцы сжались на моей талии, но будто опомнившись, он меня все-таки отпустил. — Кажется в доме что-то происходит…

Мы вместе прошли к воротам, отперев их, шагнули внутрь двора. И замерли.

И в этот момент что-то с красноречивым звуком разбилась, последовала ругань, приглушенная стенами и дверью. Но голоса, просачивающиеся сквозь приоткрытое окно, были знакомые. До боли знакомые.

Вцепилась во Влада, как в спасительный круг.

— Давай не будем заходить внутрь…

— С ума сошел?! Я ни за что не вернусь!

Заходить не было ни желания, ни сил. Да и страх услышать, что папа остался с мамой только из-за меня (хоть я тут точно не виновата) был слишком велик. Но… Мне хотелось послушать. В чем они будут обвинять друг друга. Хотелось услышать, из-за какого события на и без того не очень крепком фундаменте нашей семьи пошла фатальная трещина.

— Речь не только обо мне и тебе!

Закусила губу: в одно мгновение дернувшись вперед, а в другое — отступив назад.

— Ну конечно! У нас же еще имеется бедная беременная Лариса! И что ты предлагаешь? Жить одной большой шведской семьей?

— Если хочешь, уйдем отсюда, — предложил Влад.

Покачала головой. Хоть и понимала — стоять, словно изваяние, посреди двора не очень умно.

— Тогда… — парень кивнул в сторону разросшихся кустов смородины. Как раз под открытым окном.

— Да нет же, Вер! Я предлагаю не горячиться. Дай мне время все уладить…

— Что уладить?! Разве здесь можно что-то уладить?! — бушевала мама. С верхнего этажа уже доносилось похныкивание разбуженного Сережи.

— Ты так говоришь, будто я один во все виноват! Как будто у тебя рыльце не в пушку!

Наступила затишье.

Пятки так и чесались: хотелось вскочить и заглянуть в окно, чтобы увидеть мамино выражение лица. Я искренне надеялась, что на нем сейчас отражается смесь шока и отвращение.

— И сколько ты мне будешь это припоминать? Это ведь было всего один раз… — голос мамы понизился на несколько октав, и мы с Владом услышали, как скрипнули железные ворота.

Сергей Анатольевич бодро шагал по усыпанной графики дорожке, покачивая портфелем в такт мелодии, которую он насвистывал себе под нос. Шагал пружинистой походкой, даже не подозревая, какая драма разворачивалась за стенами его собственного дома. Драма, к которой он не имел абсолютно никакого отношения.

Хотела вскочить и предупредить его. На худой конец, невербальными жестами пригласить его в наше безопасное укрытие. Вдруг мама решит еще чем-нибудь в отца швырнуть и попадет прямо чужим имуществом в нашего благодетеля. Скалкой по носу — не совсем то, как благодарят добрых самаритян.

Влад вовремя остановил меня. То, что произошло буквально в пятиминутный отрезок взорвало мой мозг и я чуть не закричала: «Что-о-о?!», но успела вовремя прикусить язык и зажать рот ладонью.

Когда рука Сергея Анатольевича потянулась к ручке. Я думала — максимум, что их всех ждет: неловкое молчание и зло пыхтящий папа, прерванный на полуслове. Но нет, тут Репин нервно курит в сторонке.

— Я тогда порвал с Ларисой! И признался во всем! А ты… Ты… Если бы не ты… С Ларисой тогда все было бы конечно. Кто же знал, что ты мою минутную слабость…

Директор замер. Он явно не торопился открывать дверь, когда понял, какие по ту сторону бушуют страсти.

— Охотно верю, что минутную, — зло фыркнула мама.

— Да я подозреваю…! Нет, я уверен, что Сережка не от меня! Так что не думай и надеется, что я буду выплачивать алименты без предоставления теста ДНК!

С глухим стуком портфель выпал из рук Сергея Анатольевича. В следующую секунду дверь распахнулась.

Повисла пауза — тяжелая, ядерная.

А потом пространство заполнил тихий и уверенные голос моей мамы. Женщины, как я была уверена, без пороков и с чистой репутацией.

— Можешь даже не трудиться. Он не твой.

Вот в этот момент я чуть не завопила, будто вдруг пошел дождь из пауков.

Крик я проглотила. Но мне нужно было увидеть лица присутствующих. Особенно когда прозвучало такое шокировано-проникновенное «Вер…» — нежность и потрясение придали голосу Караева вибрирующие нотки. И там точно не было ни грамма жалости к запутавшейся женщине.

Вскочила.

Мне нужно было это увидеть.

Сцена по ту сторону окна очень походила на сериальную. Сергей Анатольевич и моя мама смотрели друг на друга так, будто бы провели в разлуке сто лет, не меньше — молча, но при этом спектр эмоций на их лицах зашкаливал: Караев, отошедший от шокирующего известия (хотя не знаю, что может быть шокирующего в ребенке на стороне в XXI веке) — выглядел словно заведенная пружина, даже почти сделал шаг ей навстречу: вот точно, не стоял бы папа на его пути, он бы рванул к маме, чтобы заключить ее в объятья и оторвав от пола, крутануть в воздухе (в духе большинства классических мелодрам). А мамин взгляд метался, пока она мучила зубами нижнюю губу и заламывала пальцы на руках: вина, раскаяние и облегчение сменялись на ее лице. Пока она не скользнула взглядом мимо отца. Посмотрев прямо на директора, она заметно расслабилась. И я заметила, как ее подбородок опустился вниз, а потом она выпрямилась.

Глаза, как и лицо, будто бы замерзли, когда она снова посмотрела на папу.

В этот момент Влад потянул меня обратно в укрытие и шикнул, приложив палец к своим губами, когда я попыталась заговорить.

— Ты узнал, что хотел. Уходи.

Миллиард предположений крутились у меня в голове. И я буквально умирала, не имея возможности высказать их прямо здесь и сейчас.

— Это он, да?! — ботинки на толстой подошве резко шваркнули по паркету. Я была лишена возможно наблюдать за происходящим, но могла поклясться, что сейчас папа грубо тычет пальцем в директора, напрягая мускулы для точного удара в лицо.

Дернулась, готовая защищать директора. Плевать, причастен он или нет. «Папа первый начал» — хоть это и звучит на уровне детского сада, так оно, по-существу, и есть.

— Сережа, нет! — крикнула мама, непонятно к кому обращаясь.

Послышались звуки рукопашной возни, пара нецензурных слов, крик боли и хруст. И в следующую секунду, из дверного проема вылетел мой отец. Балансируя руками, он еле удержался на ногах.

— И больше не появляйся здесь, — сказал Сергей Анатольевич. И захлопнул дверь.

Отец даже, не обернулся. Что-то пробурчав под нос, он, сжав плечо, направился к выходу.

Сердце сжалось от непривычного чувства… жалости. За последнюю неделю я жалела всех — себя, Сережу, мама. Но не его. И вот смотря, как удаляется его сгорбленная спина, я решила для себя, что, если он искренне попросит прощения, объяснит мне все — не как несмышлёному ребенку, щадя мои чувства, а как взрослой девушке. Если он расскажет всю правду и признает вину. Я попытаюсь понять его. Я попытаюсь простить. Даже если мама сделать этого не сможет. Конечно, если ему буду нужна я со своим прощением.

— Мне кажется, мы тут надолго, — шепнул мне Влад, усаживаясь на свой портфель — внутри что-то опасно хрустнуло.

Прищурившись, посмотрела на Чернышева, прикидывая, сколько в его фразе чистого сарказма, а сколько простой констатации факта. В ответ пожала плечами, наклонив голову сначала к одному плечу, потом к другому. И без слов было понятно, что тут ситуация из разряда «Фифти-фифти».

Ноги уже затекли из-за неудобной позы на корточках, но гробить сумки или брюки совсем не хотелось. И я, надеясь, что конфликт и его последствия уже чудесным образом рассосались, и Караев с мамой сейчас разойдутся по углам, а мы с Владом сможем тихо прошмыгнуть внутрь.

Тишина за стеной, кажется, и не собиралась рассасывать. Оба — и мама, и директор — молчали.

Раздался вздох позади меня.

Конечно, Владу тоже не по кайфу прятаться в кустах, когда наши родители обмениваются невнятными фразами разговора, который так и не может начаться. Все эти «Эм…», «Ну…», «Ты…», «Я…» крайне раздражали.