Он отхаркнул кровью к ногам коленопреклонённой каменной статуи и добавил:

— Мне ли не знать тебя! Ты ведь обожал творить подобные вещи. О, наши прадеды, отошедшие в иной мир, полюбуйтесь, какого благонравного отпрыска вы породили! Из-за него род Се из Сяньлэ не просто лишился всего, но и вообще прервал своё существование на земле! Се Лянь! Ты — вестник несчастий, злой дух поветрия! Твоё рождение поистине стало самой большой бедой для государства Сяньлэ, ну почему ты всё никак не сдохнешь, почему до сих пор имеешь наглость жить на этом свете???

Лан Цяньцю вмешался:

— Но я своими глазами видел, как советник пронзил мечом сердце моего отца, как ты это объяснишь?

Ци Жун ответил:

— Если ты не сдурел и не ослеп с перепугу, я могу дать лишь одно объяснение увиденному тобой. А именно — Аньлэ действительно поранил твоего отца мечом, но не насмерть.

Лан Цяньцю спросил:

— И советник… добил его?

Ци Жун возмущённо вскрикнул:

— Что ты такое говоришь! Мой дражайший двоюродный братец — добрейшей души человек, разве мог он сразу добить умирающего? Ему наверняка неловко было вот так без предисловий совершать убийство. Сначала нужно было соблюсти приличия и попытаться помочь раненому. Вот только… хе-хе, боюсь, что твой отец сам себя погубил.

Лан Цяньцю:

— Что значит — сам себя погубил?

Ци Жун:

— Что первым делом захочет совершить человек, которого едва не убили, но потом спасли? Какое желание охватило тебя самого, как только ты увидел во Дворце Чистого Золота стольких убитых?

Лан Цяньцю, всё ещё не понимая, к чему он клонит, ответил:

— … Схватить убийцу.

Ци Жун:

— Вот и ответ! После того, как мой дражайший братец спас твоего отца, тот, едва перевёл дух, наверняка первым делом заявил: «Советник, скорее, это сделал князь Аньлэ, немедля убей князя Аньлэ!» Нет-нет, не только его, он наверняка сказал что-то ещё более ужасное, например: «Советник! Позови Цяньцю! Созывай всех! Убейте каждого отпрыска Сяньлэ в моём государстве! Я хочу, чтобы они были погребены вместе с умершими членами нашей семьи!!!»

Он столь точно изобразил полную гнева и отчаяния речь, что у слушателей пробежали мурашки по коже. Лан Цяньцю медленно побледнел. Ци Жун продолжал:

— Но даже если он тогда не приказал их убить, ведь твоя мать и остальная родня из выводка предателей были убиты Аньлэ прямо на его глазах, и государь рано или поздно отдал бы приказ казнить всех потомков Сяньлэ в своём государстве. Твой драгоценный наставник, как это понял, подумал — не пойдёт. Как ни крути — не годится, старикашку нельзя оставлять в живых. Поэтому он, конечно же, — хлоп! — и забрал у него последнюю надежду[1]. Такой он, мой братец, всё строит из себя святого, который не терпит несправедливости, вот только каждый раз всё портит подобными выходками, когда и другим навредил, и себя погубил; хотел двум господам угодить[2], в итоге обоих прогневал, хи-хи-хи, ха-ха-ха-ха-ха…

[1]Досл. — пронзил сердце холодом.

[2]Обр. о человеке, балансирующем между двумя позициями или сохраняющем промежуточное положение.

Се Лянь выкрикнул:

— Ци Жун, сейчас же закрой рот!

Лан Цяньцю резко повернулся к нему и перебил:

— Почему ты требуешь от него закрыть рот? Значит, он говорит правду? К резне во Дворце Чистого Золота причастны оба — ты и Аньлэ, один убил всю мою семью, другой добил отца. Вы все меня обманывали?!

Се Лянь было начал:

— Не слушай…

Но Ци Жун насмешливо выкрикнул:

— Конечно, все тебя обманывали! Ты настолько глуп, что кого же ещё обманывать, как не тебя? Если бы тогда нам не помешали, люди Сяньлэ забрали бы твою собачью жизнь, когда тебе минуло двенадцать лет! Мы бы не позволили тебе пожить подольше, и тем более — вознестись на Небеса!

Лан Цяньцю переспросил:

— Двенадцать лет?

Но единственная опасность, с которой он столкнулся в двенадцать лет — это похищение разбойниками, когда его спас Се Лянь. Лан Цяньцю добавил:

— Так тех разбойников, что проникли в императорский дворец, послали люди Сяньлэ???

Ци Жун выплюнул:

— Кто же ещё! Ты думал, что какие-то обычные убийцы смогут украсть принца из-под носа у нескольких сотен солдат императорской охраны? Аньлэ не обошёлся бы без моей помощи!

Лан Цяньцю кивнул:

— Твоей помощи… Хорошо, я понял. Значит… значит, дружба была ложью. И для вас, людей Сяньлэ, наша доброта ничего не значила. И ваш князь Аньлэ не имел ни капли добрых намерений, лишь хотел забрать наши жизни. — Он повернулся к Се Ляню. — Значит, и все твои слова — ложь.

Ци Жун состроил любопытную мину.

— А ну-ка, скорее расскажи, что тебе наплёл мой святой двоюродный братец?

Лан Цяньцю не удостоил его вниманием, он обращался только к Се Ляню:

— Ты говорил, что Юнань и Сяньлэ — народы одного государства, и простых людей не касаются розни правящих домов. Простой народ с обеих сторон всегда был одной семьёй, и наше поколение может всё изменить. Нужно лишь, чтобы простые люди жили в мире. И не важно, что происходит в правящей верхушке, обе стороны смогут преодолеть вражду, смогут снова стать единым целым. Всё это — ложь. Полная ерунда, чушь, враки!

Больше всего Се Лянь не хотел слышать от него подобные речи, он немедля возразил:

— Нет! Это не ложь. Подумай хорошенько, ведь ты действительно смог добиться этих изменений, разве нет?

Лан Цяньцю замолчал, грудь его перестала яростно вздыматься. Се Лянь продолжил:

— Ты ведь отлично справился с этим! Впоследствии народы Юнань и Сяньлэ гармонично объединились. И распри в следующих поколениях заметно утихли. Разве это можно назвать ложью?

Лан Цяньцю долго молчал, а когда заговорил, из его глаз покатились слёзы:

— Но… Но как же мои мать и отец? Объединение народов Юнань и Сяньлэ было их самым большим чаянием, поэтому они и даровали последнему из вашего рода титул князя Аньлэ[1]. Их желание исполнилось, но какой конец ожидал их самих?

[1] Можно заметить, что титул АньЛэ складывается из названий двух государств — ЮнАнь и СяньЛэ.

Ци Жун презрительно съязвил:

— Вас с моим святым двоюродным братцем будто по одному шаблону выкроили — он тоже, едва встретившись с бедой, так сразу в слёзы, ну что за мерзкая привычка! Если хочешь спросить с нас за жизни своих старика и старухи, погоди, пока я не спрошу с ваших предков за жизни наших. Что за бредни про чаяние объединения двух народов и дарование титула Аньлэ! Звучит красиво, Аньлэ, Аньлэ, да только Ань впереди, а Лэ — в хвосте плетётся. Ты думаешь, я не разгадал скрытого смысла, который псы Юнань заложили в этот титул? Вы просто хотели всю жизнь попирать ногами головы людей Сяньлэ!

Се Лянь в гневе прикрикнул на него:

— Ци Жун! Опять за старое!

Лан Цяньцю, обливаясь слезами, с ненавистью уставился на Ци Жуна.

— Так это согласно твоим наставлениям были убиты мои родные? В том, что случилось на Пиру Чистого Золота, ты тоже замешан?

Ци Жун, посмеиваясь, ответил:

— Да. Я, Аньлэ, твой наставник, мы, трое из Сяньлэ, — замешаны все вместе. Ха-ха-ха-ха-ха-ха…

Кто же мог подумать, что его смех внезапно оборвётся — Лан Цяньцю обрушил удар тяжёлого меча, Ци Жун испустил крик боли и оказался разрублен на две половины!

Картина вышла весьма кровавая. Две половины Ци Жуна принялись кататься по полу, а верхняя заголосила:

— Не больно, не больно, ни капельки не больно, до подзатыльника от моего царственного братца тебе ещё ооой как далеко! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Лан Цяньцю без слов схватил его за голову и оторвал от земли, пока Ци Жун продолжал сыпать насмешками. Се Ляню выражение лица Лан Цяньцю показалось странным, он предостерёг:

— Ци Жун, если жизнь дорога, мой тебе совет: болтай поменьше.

Се Лянь всегда обращался ко всем мягко и вежливо, но к такому как Ци Жун невозможно было отнестись согласно общепринятым нормам приличия. Принц прекрасно это понимал, и потому каждый раз, когда говорил с Ци Жуном, откладывал вежливость в сторону и невольно проявлял грубость. Лан Цяньцю потащил верхнюю половину Ци Жуна прямо к бурлящему котлу. Он сказал: