— Хорошенько подумай над этим и в следующий раз больше не попадайся на уловку противника.

Увидев, что Се Лянь направился прочь, Лан Цяньцю немедля воскликнул:

— Стой!

И Се Лянь действительно остановился. Лан Цяньцю скрипнул зубами и проговорил:

— Ты… должен мне кое-что объяснить.

Се Лянь спросил:

— Каких объяснений ты ждёшь?

— Чувство ненависти за истребление династии породило в твоей душе желание отомстить моему государству, моему роду. Ты ненавидел Юнань, и я могу это понять. Но…

Он запнулся и долго не мог продолжить, лишь спустя какое-то время собрал волю в кулак и дрожащим голосом произнёс:

— Но, советник… Разве я и мои родители плохо относились к выжившему народу государства Сяньлэ? Многие потомки Сяньлэ стали моими хорошими друзьями, я… я всегда… делал всё возможное, чтобы защитить их.

Каждое произнесённое им слово было чистой правдой.

После падения государства Сяньлэ многие оставшиеся в живых жители не стали отказываться от своего происхождения. Даже когда народ Юнань основал собственное государство и начал объединять земли под своим началом, часть людей и их потомков по-прежнему считали себя выходцами из Сяньлэ, что часто приводило к столкновениям с народом нового государства.

В самом начале правящий дом Юнань подавлял волнения с позиции силы и военного превосходства. Таким образом было убито множество потомков Сяньлэ, которые всё ещё оказывали сопротивление новой династии. С другой стороны, также нередки были случаи, когда люди Сяньлэ объединялись в союзы и устраивали покушения на членов правящего дома Юнань. Несколько раз им это успешно удавалось, и тем самым взаимная вражда становилась лишь сильнее.

Но когда наступил период правления родителей Лан Цяньцю, они стали относиться к народу предыдущего государства совершенно иначе — с теплотой и радушием. Они непрестанно прикладывали усилия, чтобы объединить два народа — нового государства и старого, и даже, несмотря на протесты, решились на почти немыслимый по тем временам жест — даровать отпрыскам правящего дома Сяньлэ титул князей. Всё лишь для того, чтобы выразить искренность своих намерений, проявить уважением к прошлой династии. Так и Лан Цяньцю никогда не относился предвзято к народу Сяньлэ из-за ненависти, которую испытывали друг к другу предшествующие поколения.

Личность советника Фан Синя всегда покрывала завеса тайны, он никогда не раскрывал своей личности, и потому никто не знал, что же за человек явился убийцей, омывшим кровью Пир Чистого Золота. Однако вражда между народами Сяньлэ и Юнань была слишком глубока, и с какой бы стороны ни случилась беда, все непременно решили бы, что это дело рук другой стороны, пускай и совершённое не в открытую. Поэтому выжившие по счастливой случайности члены императорской семьи Юнань и чиновники государства все как один считали, что за случившимся стоят люди народа Сяньлэ. Многие стали предлагать воспользоваться произошедшей трагедией в качестве предлога и окончательно истребить остатки народа Сяньлэ. Однако любые подобные предложения решительно отвергались Лан Цяньцю.

Его непреклонная решимость сохранила бесчисленные жизни людей народа Сяньлэ, не позволила им нежданно-негаданно пострадать от внезапного бедствия и предотвратила массовое убийство невинных. Вот только, оглядываясь назад, теперь он чувствовал себя настолько же горько, насколько добродетельно тогда поступил.

Он вовсе не считал своё решение напрасным, просто чувствовал горечь обиды. Правильный поступок никогда не напрасен. Но всё же, когда сам делаешь добро, но при этом не получаешь добра в ответ, трудно избежать подобных переживаний.

Глаза Лан Цяньцю покраснели, когда он спросил:

— Советник, в чём мои поступки оказались недостаточно хороши? В чём ошиблись мои родители? Что заставило тебя так отнестись к нам?! — чем больше он погружался в подобные мысли, тем больше чувствовал несправедливость, и даже смог приподняться с земли, не взирая на сковавшую его Жое. — Тебе самому не кажется, что ты должен дать мне хоть какой-то ответ?!

Се Лянь произнёс:

— Я не могу его тебе дать.

Он сказал это столь прямолинейно, что Лан Цяньцю поперхнулся от гнева:

— Советник, ты сильно изменился. Раньше ты был другим.

Се Лянь, помолчав, потёр точку между бровей и ответил:

— Помнится, когда-то очень давно я говорил тебе, что ты не должен опрометчиво устанавливать в своей душе священный алтарь в мою честь, который нельзя будет свергнуть. Я совсем не похож на тот образ, который ты создал в своём воображении. В итоге разочарование постигло лишь тебя самого.

Лан Цяньцю снова опустился на землю и пробормотал:

— … Тот, кого я знал тогда, и тот, кто ты есть сейчас… кто из вас настоящий? Я уже не в состоянии различить.

Се Лянь ответил:

— Всё это — я. Но тогда тебе было всего семнадцать лет, а сейчас ты уже вырос. Неудивительно, что и вещи, которым тебя приходится обучать, стали другими.

Лан Цяньцю закрыл было рот, но потом вдруг выпалил:

— Ты потому решил превратить мои семнадцать лет в кошмар, что твои собственные семнадцать лет были сущим кошмаром?

Се Лянь промолчал.

Не дождавшись ответа, Лан Цяньцю в гневе проревел:

— Если ты хотел именно этого, то я не доставлю тебе такого удовольствия!

Его слова заставили Се Ляня чуть округлить глаза.

Лан Цяньцю не мог встать, но его взгляд горел ярче звёзд, в голосе звучала сила и уверенность, и казалось, что в зрачках танцуют всполохи белого пламени. Не то в порыве злости, не то бросая вызов, он злостно выкрикнул:

— Если ты хотел, чтобы я стал таким же, как ты, исполнившимся ненависти и злобы, этому не бывать! Если ты хотел заставить меня, так же, как ты, опустить руки и перестать бороться, я и этого не допущу. Никогда! Не важно, что ещё ты со мной сделаешь! Я никогда не стану таким, как ты!!!

Его полные мужества и героизма слова заставили Се Ляня остолбенеть. Спустя мгновения он прыснул и наконец расхохотался.

Только что Лан Цяньцю со слезами в глазах выкрикивал пламенные речи, исполнившись пылких эмоций. Но этот смешок, будто из надутого мяча выпустили воздух, поверг его в растерянность, а в следующий миг — в ярость. Се Лянь же громко рассмеялся, хлопая в ладоши, и чем дальше, тем звонче звучал его смех. В конце концов он воскликнул:

— Отлично!

Он уже и не помнил, когда в последний раз смеялся столь неудержимо. С огромным трудом принц остановился, протёр глаза, кивнул и произнёс:

— Отлично. Запомни сказанное тобой сегодня. О том, что никогда не станешь таким, как я!

Хуа Чэн всё это время стоял рядом, сложив руки на груди, и спокойно наблюдал за происходящим. Но когда прозвучала последняя фраза Се Ляня, перед принцем с громким хлопком расплылось облако красного тумана!

Столь внезапная вспышка красного заставила Се Ляня с удивлением подумать, что Лан Цяньцю применил какую-то технику, и быстро отступить, сосредоточившись на мерах предосторожности. Однако когда звуки стихли, принц не ощутил никакой разрушительной силы. Туман рассеялся, и то место, где лежал Лан Цяньцю, опустело — небожитель исчез, а на его месте остался лишь покачивающийся влево-вправо неваляшка.

Тело и голова неваляшки представляли собой два кругляша, соединённых вместе наподобие большой тыквы-горлянки. Лицо куклы изображало здоровяка со слегка наивными чертами лица, яркими глазами и бровями вразлёт. Неваляшка пучил глаза и возмущённо надувал щёки, а за спиной его виднелось широкое лезвие меча. Казалось, кукла так и пышет божественной мощью. Это был точь в точь облик Лан Цяньцю, однако теперь он по какой-то причине обернулся игрушкой, которую так любят маленькие дети.

Улыбка исчезла с лица Се Ляня, он воскликнул:

— Цяньцю?!

Лишившись своего пленника, Жое с шуршанием вернулась на запястье принца. Хуа Чэн неторопливо приблизился и легонько щёлкнул по неваляшке пальцем, прыснув со смеху: