Так повторилось около десятка раз. Хуа Чэн, не переставая тактично улыбаться, снова и снова забивал голову Ци Жуна в землю, будто в его руке была не голова, а кожаный мяч. И хотя убить Ци Жуна таким образом не представлялось возможным, именно по этой причине — невозможности умереть — Лазурный Демон не мог продержаться слишком долго. Даже если бы его голова была отлита из чугуна, выдержать подобное было чрезвычайно сложно. В конце концов, Ци Жун не вынес избиений и сменил тактику:

— Если тебе заняться нечем, шёл бы тогда и сам полистал исторические книги!

Хуа Чэн холодно усмехнулся:

— Если бы в книгах писали правду, разве пришёл бы я за ответом к такому никчёмному отродью, как ты?

Он снова занёс руку для удара, но Ци Жун успел громко выкрикнуть:

— Это был Лан Цяньцю! Его убил Лан Цяньцю!!!

Неваляшка за пазухой Се Ляня содрогнулся, затем начал яростно раскачиваться.

Он раскачивался слишком сильно, и Се Лянь не имел возможности его удержать, поэтому оставалось только молча наблюдать, как неваляшка в конце концов выпрыгнул наружу и принялся бешено крутиться на полу. Хуа Чэн даже не повернулся, но заклятие всё-таки снял. Снова разошлось облако красного тумана, а в следующий миг из него вырвался Лан Цяньцю, вернувшийся к человеческому облику.

Будучи потомком августейшего рода, он никогда не подвергался подобной клевете, и сейчас, грозно указывая на Ци Жуна пальцем, воскликнул:

— По какому праву ты плюёшь кровью в людей[1] и городишь чепуху? Мы с Аньлэ были друзьями, кого ты хочешь обвинить в убийстве?!

[1] Обр. в знач. — возводить клевету.

Ци Жуна тоже порядком удивило его внезапное появление, он спросил:

— Ты — Лан Цяньцю? А ты-то какого чёрта здесь забыл?!

Лан Цяньцю и сам не понимал, зачем его сюда привели, он лишь разгневался из-за обвинения, которое только что выдвинул ему Ци Жун, и потому твёрдо вознамерился выяснить всё до конца:

— Ясно как белый день, что Аньлэ скончался от болезни, как ты можешь вот так заявлять, что это я убил его?!

Хуа Чэн спокойно наблюдал, больше не отбивая удары головой Лазурного Демона будто мячом, и Ци Жун вступил в спор с Лан Цяньцю:

— От какой, к чертям, болезни? Только ты и мог поверить в подобную ерунду. Он умер вскоре после Пира Чистого Золота, наверняка это ты тайно его прирезал, а если не ты, то кто-то из ваших старых прихвостней Юнань.

Столь необоснованные обвинения повергли Лан Цяньцю в такую ярость, что у него позеленело лицо. Он в гневе бросил:

— Не удивительно, что все дурно отзываются о Лазурном Демоне. Сегодня я смог лично убедиться в том, насколько он низок и лишён моральных качеств.

Этой фразой он задел Ци Жуна за больное место. С тех пор, как Ци Жун прославился, вот уже на протяжении нескольких сотен лет и небожители, и демоны всех мастей и рангов скрыто и напрямую насмехались над его низкопробными вкусами. Ци Жун по этому поводу испытывал неописуемую злость, поэтому тут же взъярился:

— Пусть я низок, но и то лучше, чем быть таким пустоголовым дурнем, как ты. Только и разговоров, что о дружбе, да о каком-то мирном сосуществовании. Люди Сяньлэ и люди Юнань могут стать друзьями? Могут мирно сосуществовать? Ты такой же, как твои мать с отцом — просто любишь разыгрывать из себя наивного простачка. Меня сейчас стошнит!

Услышав укол в адрес родителей, Лан Цяньцю в гневе воскликнул:

— Закрой рот! Мои мать и отец всегда поступали искренне и никогда не надевали маски, ты не смеешь порочить их доброе имя!

Ци Жун сплюнул и воскликнул:

— Всего лишь горстка неблагодарного отродья мятежной армии, а туда же, бесстыжие псы! И в чём же их искренность? В том, что пожаловали потомкам Сяньлэ земли и княжеские титулы? Вот так наглость! Брать вещи, которые украли у других, и преподносить этим же людям в качестве подаяния. Всё, что у вас было, изначально принадлежало нам, народу Сяньлэ!

Лан Цяньцю никогда не умел вести спор, и только смог выдавить:

— Ты! Ты… — после чего запнулся.

Ци Жун, видя, что тот от ярости начал заикаться, ощутил радость на душе и решил разгневать Лан Цяньцю ещё сильнее. Он хохотнул и добавил:

— Но даже несмотря на то, что вы убили Аньлэ, смерть этого отрока не была напрасной — со стороны Сяньлэ убит лишь он один, а люди Юнань поплатились целым Пиром Чистого Золота. Жаль только, что не вышло прирезать тебя вместе со всеми, тогда бы вы на своей шкуре изведали, что значит конец династии!

После этих слов Лан Цяньцю остолбенел и переспросил:

— … Что ты сказал?

Се Лянь в душе издал жалобный стон.

Он ужасно сожалел, что не может сейчас вскочить и по примеру Хуа Чэна отвесить Ци Жуну подзатыльник, чтобы тот вновь уткнулся лицом в пол и закрыл наконец свой рот. Но Хуа Чэн наложил на него оцепенение, и как бы принц ни старался, не мог вырваться из пут заклятия. Лан Цяньцю спросил снова:

— Что значит — не вышло прирезать меня вместе со всеми?

Ци Жун, всей душой желая отомстить ему за обвинение в низости, самодовольно просиял и ответил:

— Вот уж точно — яблоко от яблони недалеко упало. Глупость Вашего Превосходительства сохранилась сквозь века, я раньше и не ведал, что такое возможно! Сам посуди — люди Сяньлэ до тошноты ненавидели Юнань, а если кто-то относился к вам с добром, не заслуживал называться потомком Сяньлэ! Ты правда решил, что отпрыск императорского рода Сяньлэ станет водить дружбу с сынком государя Юнань??? Он делал это лишь для того, чтобы узнать всю подноготную вашего императорского дома, беспрепятственно всё спланировать и в день твоего рождения омыть кровью Пир Чистого Золота, вот и всё!

Се Лянь всеми силами пытался высвободиться из пут заклятия. Лан Цяньцю тем временем застыл как вкопанный. Спустя мгновения он, запинаясь, проговорил:

— … Князь Аньлэ… и советник… б-были заодно?

Он решил, что его наставник и друг сговорились, чтобы обмануть его, и одна мысль об этом уже наполнила его сердце невыносимой горечью и негодованием. Кто же мог представить, что Ци Жун вдруг спросит:

— Советник? Ты об этом чародее Фан Сине? Да кто вообще был с ним заодно!

Лан Цяньцю, услышав возражение, снова растерялся.

— Ты же… ты сказал, что Аньлэ собирался омыть кровью Пир Чистого Золота. Но всем известно, что это дело рук советника. Неужели они не действовали сообща? Я…

Он окончательно запутался.

Ци Жун произнёс:

— Чёрт знает, откуда вообще взялся этот чародей, какое ему было дело до всего этого! Лан Цяньцю, слушай и внимай: ваш Пир Чистого Золота омыли кровью люди Сяньлэ! Это Аньлэ, согласно плану, перерезал всех собачьих детей мятежной армии на том пиршестве. Кто ж мог подумать, что в самый неподходящий момент вдруг вломится этот чудаковатый советник? Аньлэ решил, что нас раскрыли, и второпях бросился ко мне, сказал, что его заметили и спросил, что нам теперь делать. Мы были потрясены, когда в ту же ночь узнали, что Пир Чистого Золота оросил кровью этот ваш советник, и об этом уже раструбили на всю страну!

Лан Цяньцю застыл и долго не мог прийти в себя. Затем наконец выдавил:

— Если всё действительно так, почему ты не признался в этом раньше?

Ци Жун фыркнул со смеху:

— У меня что, с головой не всё в порядке? С чего я должен был признаваться? Кто-то взял на себя вину вместо меня — разве не лучший исход событий? Думаешь, я солгал, чтобы ты меня до непревзойдённого повысил? — тут он вдруг издевательски ухмыльнулся. — Ой-ой-ой, я понял. Ты, должно быть, не смеешь поверить в это, так? Ведь я слышал, что после всего ты заколотил своего наставника в гроб, ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, ну что за дуралей, убил не того!

Се Лянь закрыл глаза, слушая его радостный хохот, наполненный ядом, и коротко выругался в душе.

Лан Цяньцю от злости сжал кулаки так, что хрустнули суставы.

— … Ложь! — затем резко развернулся и обратился к Се Ляню, — если это правда, пускай он ничего не сказал, ну а ты? Ты почему промолчал?!

Ци Жун, выплюнув отколовшийся зуб, спросил: