Сейчас я как никогда счастлива, что была худшей ученицей в стрельбе. Если бы я попала…

Осторожно садясь на стул рядом с кроватью, боюсь задеть хоть один аппарат или трубку, что оставляют его в этом мире. Я смотрю на Алессио, на его забинтованный живот, на то место, куда стреляла, и жду, что негативные эмоции вспыхнут во мне, как той ночью, что привела нас к этому. Но ничего из этого не происходит. Я не чувствую никакой ненависти, злости, гнева или презрения. Больше нет. Больше не вспоминаю слова, что услышала в разговоре между Алессио и тем незнакомцем в горном домике, словно это было во сне или так давно, что они вылетели из моей головы.

Однако сейчас, видя Алессио в таком состоянии, я ощущаю лишь вину, сожаление и боль. Но не за себя, а за человека, лежащего тут из-за меня.

Я не монстр. Я не та, кто убивает или нападает на людей. Я никогда не причиняла никому боли, хотя выросла в мире жестокости. Я не такой человек. И я ненавижу себя за то, что сделала с ним. Алессио не заслужил смерти, даже если и был в чём-то виновен.

Я не знаю, почему он так поступил, почему держал меня у себя, скрывая от моего отца наше местонахождение, и за что он ему мстит, но я даже не дала ему возможности объясниться. Я испугалась и запаниковала. Была так расстроена и зла на него за обман, что в тот момент единственная мысль, возникшая в голове, была – бежать.

Тот мужчина сказал, что Алессио использовал меня, и это стало красным сигналом. Его грязные слова вывели меня из себя, и я поверила ему, потому что так бывало в моём мире. Девушек использовали в различных целях, над ними могли надругаться, а я была дочерью человека, которому, по словам мужчины, Алессио мстит. В тот момент я не знала, что делать. Бежать казалось самым верным решением.

Но всё пошло не по плану. У меня никогда не было намерения причинить боль Алессио, хотя сама была разбита. Я просто защищалась. Когда он попытался подойти ко мне, я испугалась, и сработал инстинкт самосохранения.

«Есть монстры хуже, чем звери» – сказал мне однажды Алессио, когда учил стрелять. Тогда я бы никогда не подумала, что воспользуюсь его уроками против него же.

Но, как оказалось, я тоже монстр. Из-за меня Алессио в таком состоянии и борется со смертью.

Я колеблюсь, но всё же аккуратно беру ладонь Алессио в свои и прикасаюсь губами к ней. Его кожа ледяная. Но раньше она была тёплой, как и всё его тело, когда он держал меня в объятиях. Его теплота всегда грела меня. Как снаружи, так и изнутри.

Я помню каждое прикосновение его рук ко мне и не могу поверить, что всё это было лживым. Как слова того мужчины могут быть правдой? Неужели Алессио так тщательно всё скрывал и так умело притворялся, что заставил меня поверить в каждое его слово и действие? Его улыбки и смех, его забота и нежность, наши разговоры, наши взгляды…

Я смахнула очередную слезу, которая следом за остальными скатывалась по щеке на его ладонь в моих руках. Но это никак не влияло на Алессио. Он не шевельнулся, не открыл глаза цвета грозового неба с яркой синевой. Если бы не дорожка на мониторе, отражающая сердечный ритм, я бы не поверила, что Алессио жив.

– Мне так жаль, – прошептала я, надеясь, что он услышит меня. – Я не хотела. Клянусь… Я не хотела причинять тебе боль. Прости меня… Прости, что сделала это с тобой. Прости, что убежала, оставив тебя умирать, хотя каждая частица меня просила остаться.

Я сглотнула ком в горле и оставила ещё несколько быстрых поцелуев на его руке.

– Мне жаль, что не дала тебе шанс объясниться. Я жалею, что поверила всему, что услышала от того мужчины, но не набралась смелости поверить тебе, решив, что побег – лучший способ избежать боли. Я так испугалась, – слова застревали в горле и жгли горло, но, вероятно, это последняя возможность высказаться ему, поэтому необходимо найти в себе силы и нужные слова. – Мне было страшно от осознания того, что всё пережитое нами за то короткое время, все прекрасные моменты окажутся ложью, игрой для достижения цели. Мне не хотелось верить, что твои чувства ко мне оказались фальшивкой. Что мы были лишь иллюзией, моей фантазией. Это убило бы меня. Я подумала, что, если убегу и не услышу слов, подтверждающих мои подозрения и слова того незнакомца, я смогу сохранить у себя в сердце частичку того прекрасного, что ты мне подарил.

Я подняла глаза и посмотрела на его лицо. Боже, какой он красивый… Даже в таком состоянии. Помню, как в первый раз увидела его на кухне: моя первая мысль была о том, что он должен был быть моделью, а не солдатом отца.

Мои подозрения, как оказалось, отчасти были правдивы. Это заставило меня слегка улыбнуться и продолжить, несмотря на боль в груди.

– Я должна была дать тебе возможность сказать мне те слова, что ты хотел. Мне жаль, что я не сделала этого, – моя рука легла на его щеку, боясь задеть трубки и маску. – Думаю, они были бы правдой, даже если всё остальное оказалось бы ложью. Знаешь, если бы ты сказал, я бы ответила тебе тем же. Поэтому, если это правда, если ты правда любишь меня, то, пожалуйста, очнись, – мои пальцы едва прикасались к его коже, поднимаясь выше к волосам, чтобы вспомнить их мягкость. – Вернись. Борись.

Мне нужно было так много всего ему сказать, но я отпустила его руку и положила её на кровать. Я встала со стула и наклонилась над Алессио. Мне хотелось снять маску и ощутить его губы на своих в последний раз, однако я не была уверена, что это не навредит ему. Вместо этого мои пальцы аккуратно прошлись по изгибам его челюсти, носа и бровям, запоминая его черты.

Я приблизилась к нему и прошептала на ухо слова, которые, возможно, никогда не дойдут до него, которые не имеют больше для него значения, но они важны мне. Даже если Алессио никогда меня не простит, если мы никогда больше не встретимся, я хотела, чтобы он знал, что мои чувства к нему были настоящими.

– Живи, Алессио, потому что я тоже люблю тебя.

Напоследок я поцеловала его грудь в том месте, где у него всё ещё билось сердце, которое, как я надеялась, сможет исцелиться и полюбить. Другую женщину, в другой жизни. Но оно будет биться, а значит, будет жить.

– Прощай, Алессио.

Я смотрю на дом, в котором провела всё своё детство. В нём хранится столько ярких воспоминаний. Глядя на него, окунаешься в каждое из них. Так, например, можно услышать звонкий смех моей матери, который разносился по заднему дворику, когда папа кружил её на руках, а я прыгала вокруг родителей, радуясь их счастью. А ещё можно услышать игривые крики Люцио, когда мы с папой бегали за ним, а он прятался за спиной у мамы. Или же вспомнить музыку, под которую мы с мамой танцевали, пока папа и брат смотрели на нас. Столько светлых воспоминаний…

Будут ли новые, или с уходом мамы дом потеряет свою красоту, и мы больше не услышим в нём ни смеха, ни музыки, ни радости? Из оцепенения меня выводит один из людей отца, открывающий пассажирскую дверь. Он помог мне выйти, пока папа обходил машину, чтобы взять меня под руку.

Это покажется глупостью, но складывается такое впечатление, что особняк потерял свою красоту, словно за ним перестали ухаживать. Я знаю, что это маловероятно, но трава теперь менее зелёная, кусты не такие ровные, отделка не такая белоснежная. Всё кажется не таким, как раньше.

Папа приобнял меня за плечи, будто догадываясь о моих абсурдных мыслях. Он поцеловал мою макушку и повёл нас в дом.

Мы вошли, и я поняла, что на самом деле оказалась права: дом уже не тот. В нём слишком тихо. Никакой музыки, никаких разговоров с кухни, даже часы остановились и больше не тикали. Внутри дом ощущается холодным и пустым.

Наш особняк был построен дедушкой Антонио в период его правления. Когда-то мы жили в нём все вместе, но несколько лет назад они с бабушкой решили переехать в другую часть города, где, как они говорили, было не так многолюдно.