Но этот мальчик в чёрном правда очень красивый. Несмотря на его брекеты и очки, он очень милый. Его ямочки на щеках такие глубокие, что в них хочется ткнуть пальчиком.

– Вообще-то я хотела взять баночку карамели, но не могла дотянуться до неё. Я почти сделала это, как пришёл ты.

Мальчик посмотрел наверх, туда, где лежит моя баночка, делает пару шагов и встаёт рядом со мной. Он такого же роста, как и я, стоя на своей пирамидке. Так мы смотрим друг на друга, и я могу разглядеть его цвет глаз. Он не похож на мой. Я вообще никогда не видела такого цвета: будто серые тучи перед грозой.

– Маленьким девочкам не стоит есть много карамели. Уверен, по этой причине от тебя её и спрятали, – говорит мальчик, скрестив руки на груди.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я, раздражаясь его замечанию.

– Девять.

– Когда тебе исполнилось девять?

– Зимой исполнится.

– Тогда тебе ещё не девять, а значит, ты старше меня всего лишь на четыре года, – говорю я, довольная своими навыками счёта. Я была умной девочкой для своих четырёх лет, как говорит папа. А папа никогда не врёт.

– Четыре с половиной, если быть точнее.

– Не умничай, – я показала ему язык, но он не среагировал, лишь покачал головой.

Он тянется к банке наверху и без особых усилий хватает её. Открыв крышку, мальчик передаёт её мне, даже не попробовав карамель.

– Держи, мелкая.

– Не называй меня так! – я беру банку одной рукой, пока второй всё ещё держусь за полку позади себя.

– Как скажешь, мелкая.

– Я же попросила не называть меня так! – топнула я ногой, но сразу же пожалела, когда ненадёжная конструкция подо мной начала шататься.

– А как тебя называть?

– Папа говорит, что я принцесса.

– Ну ладно… – он почесал затылок. – Будешь принцессой.

Мальчик не двигается с места и продолжает смотреть на меня, пока я пытаюсь слизнуть карамель с ободка банки.

– Это отвратительно, – он морщит нос.

– Ничего ты не понимаешь! Это самая вкусная сладость на всём белом свете, бестолочь!

– Ага. Которая портит зубы и делает их чёрными.

– Нет, это не так. Смотри! – я показываю ему свои белые-пребелые зубы, чтобы он убедился, что это всё байки взрослых.

– О чём я и говорил. Вон, вижу, кариес на одном, нет, на двух. Ого…

– Ты врёшь!

Я так разозлилась на него, что толкаю мальчика той рукой, которой держалась за полку. Ведро под моими ногами шатается, и я не успеваю схватиться за что-то. Я падаю, но приземляюсь не на пол, а на мальчика. Моя банка с карамелью следом за огурцами разбивается. Я хочу накричать на мальчика, потому что во всём виноват он, ещё и соврал мне, и дразнит, что неприлично, особенно по отношению к девочке. Но он лежит подо мной, и его голова повёрнута в сторону. Он не двигается.

– Эй, ты заснул, что ли?

Мальчик молчит. Я начинаю трясти его за плечи, сидя у него на животе. Он не двигается.

– Хватит притворяться! Из-за тебя банка разбилась! Вставай, надо убраться, пока Бенито или няня не пришли.

Я поворачиваю его голову к себе и вижу на щеке красную краску. Откуда она взялась, я не понимаю. Она густая и липкая, ещё и течёт с его головы, пачкая его тёмные волосы и лицо.

Фу.

Я начинаю оттирать краску подолом своего платья. Я не очень люблю красный цвет, да и, кажется, мальчик был против любых ярких цветов.

Я тру, тру, но краска всё течёт и течёт. Почему он не просыпается?

– Адриана?! – голос папы пугает меня. Он близко, а значит, будет ругаться, когда увидит беспорядок, что мы с мальчиком устроили.

Может, если я тоже засну, папа не будет меня ругать?

Решив попробовать, я ложусь рядом с мальчиком и закрываю глаза, как делаю это каждый раз, когда мама вечером приходит в мою комнату, чтобы меня проверить, и я притворяюсь спящей, потому что слишком рано, а мне хочется ещё порисовать. Убедившись, что я сплю, мама уходит, а я вскакиваю с кровати и продолжаю рисовать в своём альбоме, пока не засыпаю.

Я не открываю глаза и не двигаюсь, делая вид, что сплю, когда папа заходит в кладовку.

– Чёрт, – папа произнёс плохое слово, надо будет сказать об этом мамочке. –Принцесса, открой глаза, – он берёт меня и поднимает с мальчика. – Сынок, очнись!

Сынок? Почему папа так его называет? У него нет сыновей – только я.

– Джованни! – кричит папа очень громко. – Вызови врача! Скорее!

Врача? Зачем нам врач?

– Папочка?! – я резко открываю глаза, чтобы папа убедился, что врач не нужен. Я же просто сплю. – Я не болею, всё хорошо. Мы просто дурачились с мальчиком.

– Принцесса, – он прижимает меня к груди, а потом усаживает на пол, чтобы наклониться к мальчику.

В этот момент в кладовку забегают мамочка и незнакомый мужчина с какой-то женщиной. Она начинает плакать, когда видит мальчика на полу в краске.

– Почему вы плачете, мадам? Он же просто спит, – обращаюсь я к женщине, пока мамочка обнимает меня, посадив к себе на колени.

– У него слабый пульс, но он дышит, – папочка очень серьёзен.

Незнакомый мужчина берёт мальчика на руки и уносит его из кладовки, а следом уходят все, кроме меня и мамы.

– Ох, милая. С ним всё будет в порядке.

Я не понимаю, почему они все так волнуются. Подумаешь, заснул крепким сном! Мне бы такой сон, чтобы никогда не просыпаться.

Кажется, мы с мальчиком подружимся, ведь он так же, как и я, любит спать. Ну, а к карамели я его ещё приучу. Ничего.

Может ли человек повлиять на свою судьбу?

Многие бы сказали, что нет. Она уже прописана, и жизнь строит планы согласно этому замыслу. Всё случается так, как должно случиться на карте твоей судьбы.

Но что, если решения, принятые нами, могут менять ход событий кардинальным образом? Что, если мы неосознанно сделаем шаг в другую сторону? Тогда наша судьба поменяется? Или окажется, что так и должно было быть, когда мы дойдём до конечной точки? Неужели каждый наш шаг, правильный или неправильный, тоже был продуман, и мы действуем по составленному алгоритму, хотя думаем, что меняем свою судьбу, пока на самом деле это она играет с нами? Как кукловод.

Если всё это правда, то неужели всё, что я знала о себе – ложь?

Я всегда думала, что могу повлиять на свою судьбу, принимая те или иные решения. Но что, если моя жизнь была спланирована таким образом, что в конечном счёте я окажусь на дне, как бы не стремилась избежать этого?

Я выросла в мире, где жестокость и насилие преобладают. Где смерть стала обычным явлением для каждого. Мы не удивлялись, когда в новостях объявляли о гибели человека, об убийстве или похищении, потому что это всё происходило в Каморре. В моём мире.

Люди считают, что, читая книги или смотря фильмы, узнали о мире мафии всё. Но это не так. Им видна лишь верхушка айсберга. Самое грязное и страшное находится на дне.

Хуже всего было то, что, как бы ты ни старался держаться подальше, этот мир вцепится в тебя и утащит за собой. Потому что ты уже был рождён в нём. Ты уже был его частью. Сейчас у меня было ощущение, что когти вонзились в меня так сильно, что нет шанса избежать последствий. Словно я уже была поглощена. Об этом же свидетельствовали мои окровавленные руки и одежда, а также действия и решения, из-за которых я оказалась здесь в таком положении.