Я знал, что после ужина мы все вместе будем сидеть у камина, даже если на улице не та погода, которая бы создала тёплую, уютную обстановку. Я знал, что буду слушать всё, чем моя семья готова была со мной поделиться.

Я всегда рад был слышать их звонкие голоса и смех, который стёр бы все тёмные моменты прошедшего дня, забирая всё самое плохое. А ночью в нашей спальне я бы любил свою Маринэ, поклоняясь ей и благодаря за этот мир, который она мне подарила.

Сегодня я смотрю на дом, в котором не горит свет. Выходя из машины, я чувствую только запах дождя и сырой земли. Поднимаюсь по лестнице к двери, но не стучу – просто вхожу.

Меня встречают гробовая тишина и темнота. Я прохожу в гостиную, но камин не горит. Столовая пуста, как и вычищенная кухня. Всё стоит на своих местах, словно никто сегодня и не готовил, что вполне возможно.

Я снимаю мокрый пиджак и, закинув его на плечо, поднимаюсь на второй этаж, в комнату, где всё ещё висят мои вещи. Однако в ней я больше не сплю. Последний месяц меня мучает бессонница. Я не могу закрыть глаза дольше, чем на пару часов, без кошмаров, поэтому сон благополучно забыт, не говоря уже о полноценном отдыхе на кровати.

В основном мои ночи проходят либо в «Императоре», либо в кабинете. Я довожу себя до изнеможения, работая большую часть времени и упиваясь алкоголем, чтобы просто отключиться часа на два, а потом очнуться и вновь приступить к своим обязанностям, стараясь казаться достойным Капо.

С этим намерением я собирался зайти в комнату, чтобы захватить новую рубашку, и спуститься в кабинет, где проведу остаток ночи. Но, когда подхожу к двери, замечаю приглушённый свет от прикроватной лампы.

Зайдя внутрь, я замираю. Адриана и Люцио, прижавшись друг к другу, спят на кровати. В руках мой сын держит рамку с фотографией Маринэ, что обычно стоит на ящике с моей стороны. Адриана обнимает своего брата, уткнувшись в кудрявые волосы. Её тело укрывает его, защищая от всего мира.

Я иду к любимому креслу Маринэ и падаю в него, не отрывая взгляда от своих детей. Мои глаза горят, и грудь сжимается от этого зрелища. Я смотрю на двух детей, которые ещё вчера были счастливы и не знали печали, а сейчас они разбиты горем.

Из-за своей злой мести я перестал приходить вовремя домой, из-за собственного горя забыл о детях и об их боли. Я не мог вступить в этот дом, зная, что её больше нет. Но не учёл, что не я один потерял любимого человека. Я погрузился в свою печаль, заглушая её алкоголем и местью, и пока Адриана отсутствовала, Люцио был один. Я этого не осознавал, как и того, насколько ему не хватало своей сестры и кого-нибудь рядом до сих пор. Пока не увидел, как моя дочь, словно щит, оберегает своего младшего брата даже во сне. Как они держатся друг за друга.

Мои дети потеряли мать и в какой-то степени лишились отца.

Остаток ночи я провёл в кресле, в той же мокрой от дождя рубашке, глядя на своих спящих детей. В этот момент я понял, что моя боль сильна, но их – сильнее. И я пообещал своей жене, что наши дети больше никогда не будут одни в этом мире, что свет в нашем доме будет гореть.

Наступила глубокая ночь. Всё вокруг погружено во мрак, лишь луна ярко освещает тёмное небо.

Я лежу на мокром асфальте, а мой взор устремлён на взлетающий вертолёт, что буквально выбросил меня на аэродром в Нью-Йорке. В считанные секунды он скрывается в ночи, так что теперь можно рассмотреть звёзды.

Это какое-то заброшенное место далеко от города, посреди поля и с одной-единственной взлётной полосой. Рядом со старым ржавым гаражом стоит такой же древний кукурузник. Уверен, он даже не работает.

Моё тело ноет от боли при каждом движении. Ребра наверняка сломаны, как и нос. Вкус крови всё ещё ощущается во рту, из-за чего сложно дышать. Я пытаюсь встать или хотя бы перевернуться, чтобы выплюнуть скопившуюся кровь, но начинаю кашлять и задыхаться, и тело содрогается от приступа кашля.

Я не должен был позволять Маттео доводить меня до такого состояния. С этой мыслью я падаю обратно на асфальт и поднимаю взгляд на бесконечный ковёр с яркими точками.

Не знаю, сколько пролежал здесь, когда в мёртвой тишине раздался отдалённый рёв двигателя.

Блять. Только не говорите мне, что этот кретин приехал на своём мотоцикле за мной…

Я приподнимаю голову, хватаясь за бок, и расслабляюсь, когда моя малышка появляется из-за угла гаража. Чёрный Ford Mustang Shelby не успевает остановиться, как из двери пассажирского сиденья вылетает Лекси и бежит ко мне.

Мой друг кретин…

– Алессио!

Алекс выходит из машины, не заглушая двигатель, и направляется к нам. Лекси в это время уже падает на колени возле меня. Я вижу ужас на лице лучшей подруги, пока она осматривает моё тело. В её глазах отчётливо читается шок, когда она встречается со мной взглядом и видит, в каком я состоянии.

– О Господи! Что они сделали с тобой? – слёзы скатываются с её щёк, а руки трясутся у моего лица, не решаясь притронуться ко мне.

– Блять! Какого хера, чувак?

– Что она здесь делает? – я пытаюсь сесть, но без помощи Алекса не справляюсь.

– Мне пришлось! – он разводит руками, показывая на Лекси. – Я не смог соврать ей, когда ты позвонил и попросил срочно забрать тебя. Она скорее душу съест, чем отстанет от тебя.

Алекс бросает на Лекси какой-то странный, непонятный мне взгляд.

– Ты же не думал, что я останусь в стороне, пока с тобой такое творится, да? – обращается ко мне подруга, игнорируя колкости Алекса. – Это из-за той девчонки, да? Кто она такая, Алессио? Почему ты в таком виде?

Чёрт. Она права.

– Лекс, всё в порядке. Мне просто нужно добраться до дома и немного отдохнуть.

– Мы едем в больницу, – она смотрит на Алекса, ища в нём поддержку, а потом обращает на меня грозный взор, с которым тяжело спорить. – Алекс, помоги ему.

Друг берёт меня под руку и аккуратно поднимает с земли. Он тащит меня к машине и помогает устроиться на пассажирском сиденье после того, как Лекси забирается на заднее.

Алекс не успевает сесть, как я сразу же обращаюсь к нему:

– Какого чёрта моя машина делает у тебя?

Я замечаю, как он ищет взгляд Лекси в зеркале заднего вида, но решаю не комментировать это.

– Чувак, я же не мог приехать за тобой на моём мотоцикле. Тем более с этой амазонкой.

Лекси бьёт его по плечу и закатывает глаза.

Мы выезжаем с аэродрома и направляемся в Бруклинскую больницу, пока Лекси пытается стереть кровь с моего лица влажными салфетками, которые нашла в бардачке моей малышки.

– Ты сохранил копии с жёсткого диска? – спрашиваю я.

– Ты не просил, – Алекс сосредоточенно ведёт машину, не отрываясь от дороги.

Он предпочитает ощущать ветер во время поездки, поэтому ездит только на мотоциклах. Для него машины, особенно спортивные, сравнимы с клеткой. Если приглядеться, можно заметить его скованность, хотя это нисколько не делает его плохим водителем.

– Не прикидывайся идиотом, Алекс. Я знаю тебя много лет и в курсе, как ты работаешь.

Уголок его губ дёргается, отчего моё тело немного расслабляется, как и напряжённые нервы.

– Всё у меня.

– О чём это вы, ребята? – спрашивает Лекси с заднего сиденья.

– О работе, малышка, – отвечает Алекс.

– Не называй меня так.

– Окей, детка.

– Алекс, твою мать! – она вновь ударила его по плечу, лишь заставив парня рассмеяться. – Это не смешно, придурок!

– Как скажешь, злюка.

Лекси рычит в ответ на провокации нашего друга, а он только заряжается этим. Она для него словно спичка, необходимая для возгорания. Их перепалки раздражают, усиливая головную боль, поэтому я не выдерживаю: