Открываю глаза и поворачиваю кран. Из него полилась прохладная вода. Сунув руки под струю, я пыталась смыть кровь. Она засохла под ногтями и на коже, впитавшись в неё. Я тру ладони мылом, но это не помогает. Как бы много розоватой воды не утекло в раковину, красный цвет на моих руках не становится бледнее и не исчезает.

Я отказалась от этой затеи и попыталась оттереть пятна крови на джинсах и футболке. Но и это не увенчалось успехом. От злости и разочарования я швырнула мыло в раковину. Пятна на одежде стали ещё больше, издеваясь и напоминая мне о случившемся, словно мне не хватало тех образов, что я видела каждый раз, закрывая глаза.

Моё тело измотано, мне так хочется спать, но о сне не может быть и речи. Я плеснула холодной водой на лицо, чтобы немного освежиться. Это не помогало.

Мой взгляд падает на зеркало, висящее передо мной на стене с белой плиткой. Вся комната такого цвета, и самым ярким пятном в ней являюсь я. Грязная и растрёпанная.

Мои дрожащие руки потянулись к волосам и попытались привести их в порядок, но так я пачкала их ещё больше липкой кровью. Ещё больше беспорядка. Я вся была в крови, чувствовала этот запах и вкус у себя во рту. Меня затошнило, но желудок был пуст после нескольких склонений над унитазом.

Мои ноги предательски подкосились, заставив тело упасть на холодный пол, ударившись коленями об него. Я не почувствовала боли. Не физическую… Только не такую. Боль была внутри меня, она разрывает меня на части. Она такая знакомая, но такая другая. Мне хочется вырвать своё сердце из груди, кричать и плакать, но я сдерживаюсь. Не потому что хочу, а потому что не могу. Горло сжимается, а слёз не осталось. Я провела рукой по груди, пытаясь немного унять боль в этой области, но моё тело не воспринимало попытки. Я так устала.

Облокотившись спиной о стену, я прижала ноги к груди и начала качаться вперёд-назад, пытаясь успокоить дрожь тела и отгоняя сонливость. Каждый раз, когда мои веки закрываются, я слышу его голос в своей голове и пытаюсь не дать ужасному образу появиться перед глазами.

Открой глаза, принцесса.

Я качалась и качалась, пока знакомый мужской голос не донёсся за дверью.

— Где она?

Папа.

Я не успела вскочить с места, когда дверь распахнулась и ударилась об стену, оставив след на плитке от сильного удара. Папа ворвался в маленькую ванную комнату, заполняя её своим крепким телосложением и сильной аурой. Он одет в один из своих костюмов. Его волосы чуть длиннее, чем я помню с последней нашей встречи. Он немного похудел, но не прекращает быть таким же пугающим, как и раньше. Единственное, что сильно изменилось в нём – это его глаза. Они словно наполнены кровью, красные и уставшие. Безжизненные. Другие. Под ними огромные синяки. Когда он спал в последний раз?

– Адриана… – папа уставился на меня сверху вниз, оглядывая меня с головы до ног.

Я сижу всё в той же позе, продолжая покачиваться, пока он не присаживается и не притягивает меня к себе. Папа обнимает меня так крепко, прямо как в детстве, поглаживая мои мягкие непослушные волосы. Но сейчас они грязные и в крови. Как и вся я. Я пачкаю его костюм, но сейчас мне не хочется об этом думать. Мне не было так хорошо, казалось, целую вечность. Его объятия были самым реальным и нормальным за последние сутки.

– Милая, ты в порядке? – спросил папа, осматривая моё лицо.

Он наблюдает за мной, его глаза, похожие на мои, полны беспокойства и настороженности. Он пытается что-то найти в моём взгляде, и я даю ему эту возможность, хотя не уверена, что он ищет. Папа привык к крови, поэтому ему не противно, тем не менее выражение его лица изменилось: на нём отражается озабоченность и гнев. Он долгое время смотрит на меня, ожидая ответа, но, не услышав ничего, папа задаёт ещё один вопрос:

– Тебя осматривал врач?

Я не могла найти в себе силы, чтобы ответить ему, поэтому просто покачала головой и уткнулась ему в грудь, вдыхая запах моря и свежести.

– Мне так жаль. Прости меня, милая, – он баюкает меня в своих объятиях, целуя мои волосы. – Прости, что предал твоё доверие.

Почему он винит себя? Это же я во всём виновата. Папа не сделал ничего, за что стоит просить прощения. Я не хотела, чтобы он думал иначе, потому что отец уже и так всю ответственность за произошедшее с мамой и Данте взял на свои плечи. Но это была не его ноша. Я хотела ему об этом сказать, но язык будто онемел.

– Прости, принцесса.

От этого обращения я замерла в его руках. Он не может… Нет.

– Не надо, – разорвав наши объятия, я села напротив отца. – Не называй меня так. Больше нет.

Папа пристально смотрит на меня, пытаясь понять, что со мной происходит. Я не знаю, что он увидел, но это заставило его отвести взгляд в сторону прежде, чем посмотреть на меня снова и заговорить.

– Хорошо, милая. Как хочешь, – он поднял свою тёплую ладонь и смахнул мои слёзы, о которых я даже не подозревала. – Давай, поднимайся. Пусть тебя осмотрят врачи, а после мы поедем домой. Тебя все ждут.

Дом. О каком доме он говорит?

Папа не знает, что Чикаго не был моим домом. Уже нет. Я больше не принадлежу этому месту, но и к какому принадлежу, я тоже не знаю.

– Я не могу. Мне надо остаться тут, пока…

Пока что? Я без понятия, что нужно делать в таком случае. Я знаю, что виновата, что совершила ужасную ошибку и никогда в жизни не прощу себя за это. Но что я должна сейчас сделать? Уйти или остаться?

– Милая, послушай. Чтобы там не произошло, мы всё решим, но сейчас тебе нужно немного поспать, отдохнуть, а после мы сядем и всё обсудим, найдём…

Папины слова прервались громким женским голосом из динамиков снаружи. Объявление, что они вещали, привлекло наше внимание.

– Доктор Стоун, просьба в срочном порядке подойти в третью операционную!

Третья операционная.

– Что-то случилось…

Я резко встала на ноги, от чего у меня закружилась голова, и я пошатнулась, поэтому отец встал следом и придержал меня, чтобы я не упала. Голос диктора всё ещё просил доктора немедленно подойти в третью операционную.

– Адриана, подожди, – позвал отец.

– Что-то случилось. Почему они зовут доктора, папа?

– Сейчас это не важно, милая. Тебе нужен отдых.

– Почему они зовут доктора, папа?! – крикнула я, удивив себя и отца.

Я никогда раньше не повышала голос и не общалась с ним в таком тоне. Будь я одной из его солдат или мужчиной, он бы прибил меня на месте. Но сейчас он просто был ошарашен моим поведением.

Мой крик пронёсся по пустому холлу зоны ожидания. Раньше тут были люди, но сейчас он пустовал. Лишь несколько людей отца стоят по углам коридора. Отец смотрит на меня, придерживая за руки, но молчит. Его глаза блуждают по моему лицу всё ещё в поисках ответов. Он не может ответить на мой вопрос – только врач.

Я отпустила папу и побежала к операционной, слыша за собой ругательства отца и его приказ не отходить далеко и следить за периметром. Когда я наконец добегаю до нужной комнаты, над которой мигает красная кнопка «Операционная», темноволосая женщина своей картой открывает дверь. Я направляюсь к ней, не заботясь о своём внешнем виде, от которого нормальный человек пришёл бы в ужас, но не успеваю. Она заходит внутрь большой комнаты, наполненной людьми в белых халатах, я же замираю на полпути.

Сквозь медленно закрывающуюся дверь я вижу, что многие из присутствующих испачканы кровью и чем-то ещё. Кто-то наклонился над телом, лежащим на столе под ярким светом лампы. Кто-то стоит возле электронных приборов и следит за показателями. Но, несмотря на то что каждый из врачей занят своим делом, суета внутри пугающая.

Что-то не так.

Словно подтверждая мои мысли, один из людей в испачканной белой форме обращается к женщине, только что вошедшей к ним. Можно предположить, она и есть доктор Стоун.

– Пульс слишком слабый, жизненные показатели падают.