— Рома, — начал он минуты через две, хорошенько прочистив горло, — ты можешь найти того человека и привести ко мне?

— Какого человека? — Ромка приподнял брови и вернулся на приставленный к папиной кровати стул. Судя по взгляду, он совершенно не понимал, что папа от него хочет.

— Того человека, который приходил к тебе в квартиру за неделю до суда. — Папа наморщил лоб и потёр переносицу, отчаянно пытаясь выудить из памяти нужно имя. — Кажется, его звали Антон. Да, Антон Демидов.

— Экстрасенс что ли?

Ромкины губы изогнулись в улыбке. Скорее всего, он воспринял папины слова, как шутку, а потому громко расхохотался. Антон Демидов больше не вызывал в нём раздражения, во всяком случае, до того момента, пока он не понял, что папа не шутит.

— И о чём Вы хотите с ним поговорить?

— О Наташе, конечно.

— О Наташе?

Папа снова кашлянул и снова выдержал паузу. Посмотрел в окно, полюбовался снегопадом и только потом встретился глазами с Ромкой.

— Помнишь, после похорон ты говорил, что ощущаешь её присутствие? Везде. Словно она всегда рядом.

— И что?

— Она рядом. Она действительно всегда рядом с нами.

— То есть, Вы хотите сказать, — Ромка хохотнул и отбросил назад чёлку, — что теперь тоже видите призраков?

— Не вижу, — папа отстранённо покачал головой, — но чувствую её присутствие. Она в палате. Где-то здесь. Там. Там или там… — И он по очереди показал на каждый из углов, кроме того, где действительно стояла я. — Понимаешь, когда моё сердце перестало биться, сначала наступила темнота. Кромешная. Я как будто уснул, а когда проснулся, увидел тебя, склонившегося над моим телом. Ты давил на мою грудь и пытался запустить сердце. Я слышал всё: все звуки, разговоры, шептания, плач, твоё прерывистое дыхание. У тебя дрожали плечи от усталости, пот с лица лил градом, но ты не сдавался. Всё давил и давил. А она… Наташа сидела напротив тебя и гладила мои волосы.

— Наташа? — Ромкины глаза округлились. Он резко соскочил со стула и отошёл к стене. Самой дальней от папы. Во взгляде его промелькнули сначала жалость, потом страх. Жуткий, до дрожи. Именно так прохожие смотрели на «Демидыча», когда тот впервые увидел меня у столба Саввы.

— Наташа! В том самом белом платье, в которое обрядила её твоя мать. Волосы распущены по плечам. Немного прозрачная. Я разговаривал с ней. Ты даже не представляешь, как сильно она тебя любит…

— Николай Андреевич, я…

— Я не закончил, — голос папы зазвучал громче. — Я видел свет и видел свою жену в этом свете, за ней мать с отцом. Понимаешь? А Наташа никуда не ушла. Она здесь, с нами… Мне нужен этот человек. Надо найти его. Я знаю, где он живёт. Выяснил как раз перед заседанием, благодаря родителям одного ученика. Я ведь пришёл только под конец суда. Только приговор успел послушать.

Ромка сжал губы в тонкую линию и отвёл глаза. Лицо его сделалось каменным. Он словно маску надел и одним махом спрятал под ней все эмоции, которые испытывал.

— Ваше сердце остановилось на пять минут и тридцать семь секунд, — начал он, тщательно подбирая каждое произнесённое слово. — Ровно столько же мозг испытывал кислородное голодание. Такое бывает часто. Коридоры, свет, умершие родственники. Но всё объяснимо. Из-за нехватки кислорода возникают галлюцинации.

— Это не галлюцинация! Наташа действительно сейчас находится в палате. Я чувствую, когда она приходит и когда уходит. Не могу объяснить, но чувствую. И ты тоже, но боишься признать… Неделю назад я попросил её позвать того человека.

— И что же он не пришёл в таком случае? Почему Наташа не привела его? — В голосе Ромки проскользнуло ехидство.

— Видимо, она не может, поэтому я и прошу тебя. Он живёт в двухэтажном доме на Подлесной. Квартира № 5…

— Она не может его привести, потому что умерла. Её здесь нет, и она Вас не слышит. Этот человек либо шарлатан, либо сумасшедший.

Папа отвернулся к окну и прикрыл глаза. Спорить с Ромкой он больше не хотел. Настаивать на встрече с Антоном Демидовым тоже смысла не видел. Ромка сказал что-то ещё. Папа махнул рукой. Через три минуты дверь в палату закрылась, и я услышала Ромкин голос из коридора. Он что-то доказывал врачу и просил пригласить психиатра. Медицинские термины, смешанные с ругательствами, вылетали из его рта, как пули. Он требовал новое лекарство и срочно. Доктор молчал и лишь напоследок, хлопнув по-отечески Ромку по плечу, сказал, что пациенты, которые пережили остановку сердца, и не такое, бывает, выдумывают, но проходит это быстро, поэтому беспокоиться не о чем.

Но Ромка не мог не беспокоиться. Вечером за пивом у телевизора его трясло ещё сильнее, чем утром в больнице. Костя его, естественно, поддержал. Сообща они пришли к неутешительному выводу, что «по Николаю Андреевичу в скором времени заплачет психушка».

— Работать он не сможет, — откусывая кусок от огромного гамбургера, рассуждал Костя. — Скоро Альцгеймер начнётся. Ох, Ромыч, не завидую я тебе. Тётка — молодец. Вовремя в свою деревню свинтила, а тебе теперь расхлёбывать…

Ромка не ответил и молча отхлебнул пива. Несколько капель пролилось мимо и побежало вниз по подбородку к шее.

— Слышал, про Алишеровых? В пересмотре дела им отказали. — Костя хохотнул и увеличил громкость телевизора. — Будет сидеть. В марте ему исполнится восемнадцать, и тогда его переведут из воспитательной колонии во взрослую.

— Думаешь, переведут?

— Конечно, переведут! — Костя открыл новую банку и передал Ромке. Тот кивнул и разом выпил всё предложенное пиво, а затем вытер рот рукавом. На губах его появилась улыбка, которая в какой-то момент напомнила мне Саввину. Не радостная, не дружелюбная, а мстительная и хищная. Савва также смотрел на «Демидыча» тогда в камере. Также смотрел и улыбался…

***

Папу выписали через два дня. А ещё через день, взяв такси, он отправился на Подлесную. Чутьё меня не обмануло. Антон Демидов действительно съехал, но никто из соседей не знал, куда и зачем, хотя один парень сверху не постеснялся сказать, что по этому поводу закатил отличный праздник:

— Антон этот — чудик был. Всем мешал, то кричал, как ребёнок, то выл, как баба. Псих, одним словом. Его и в изолятор увозили, и в дурку. У психиатра на учёте состоял. А тебе, старик, он зачем сдался?

— Да знакомый. Повидать хотел.

Папа пожал парню руку и вернулся в такси. С Ромкой полученной информацией он решил не делиться. Обо мне тоже больше не заговаривал. Вёл себя приветливо, но старался при встрече держать дистанцию. Видимо, разрабатывал в голове какой-то план, в который до поры до времени никого посвящать не собирался. И лишь иногда, по вечерам, в постели восклицал, глядя в стену: «И где же мне искать этого парня, Наташа? Ты хоть намекни как-нибудь».

Только намекать было нечего. Где искать «Демидыча» я и сама не знала, хотя и думала об этом постоянно. Прочёсывала улицы, заглядывала в церковь и полицию и всё больше склонялась к выводу, что уехал он в другую местность.

Однако, как ни крути, «Демидыч» особой смелостью не отличался. По крайней мере, сколько я его знала. Бороться не умел. Обстоятельства часто загоняли его в угол, откуда он не видел выхода. Таких мужчин тётя Глаша называла рохлей или мямлей, приговаривая, что они не могут помочь себе сами и всегда ищут надёжных покровителей. На «Демидыче» висели бывшая «условка» и учёт у психиатра. Он и в нашем-то городе не мог работу найти, что тогда про другой говорить? Родственников, кроме бывшей жены, у него было, друзей — тоже. Правда, имелся один заочный знакомый. Точнее, знакомая. Сильная, влиятельная, властная. Да ещё и с секретом, о котором он знал…

***

Мысль о Пестеревой пришла мне на ум на четвёртый день после папиной выписки. Если «Демидыч» действительно уехал, то только в Ч***. Ч*** всем хорош, маленький, уютный и к областному центру находится близко. А если Екатерина Сергеевна и правда изъявила желание ему помочь, то он наверняка и прописываться не стал, чтобы не нашли…

Я прыгнула в поезд на следующее утро, а по приезду первым делом помчалась к Пестеревой, надеясь обнаружить в её доме нового консьержа или, на худой конец, дворника, но… не нашла никого. «Демидыча» поблизости не было. Водитель у Екатерины Сергеевны не сменился. Она по-прежнему жила одна, смотрела телевизор и возилась с рабочими документами.