В голове что-то щёлкнуло — я моргнула. На кончиках пальцев запульсировал страх. Времени оставалось всё меньше ‒ счёт шёл буквально на минуты. Папа болел, Ромка сгорал изнутри, и помочь им могло только одно средство. Если они узнают, что я по-прежнему рядом и ни на кого не держу зла, то наверняка успокоятся. Всё будет по-старому. Всё станет так, как было…

Конечно, я могла бы поискать какого-нибудь человека, называющего себя магистром Тёмных искусств и гадалкой-экстрасенсом в седьмом поколении. Мне бы хватило одного взгляда, чтобы понять врёт он или говорит правду, но, к сожалению, о людях, общающихся с духами, в нашем городе я ничего не слышала, а потому видела только один выход из сложившейся ситуации ‒ помочь «Демидычу» принять свой дар.

«Охоту на медиума» я начала в среду вечером. Сначала обошла местные вытрезвители и следственные изоляторы, потом долго дежурила возле столба с гвоздиками на улице Братьев Райт. Удача мне не способствовала, час проходил за часом, день за днём, а «Демидыч» у ящика не показывался. Но зато в пятницу вечером я встретила Савву. Он улыбнулся и помахал мне, как старой знакомой. Я решила продержать его возле пешеходного перехода как можно дольше. Если Савва был на Братьев Райт, то явно не мог «дотянуться» до «Демидыча».

— Ты знаешь что-нибудь о своих родных? — осторожно начала я, пока Нестеров от скуки лаял на одну из дворовых собак.

— Нет, — он покачал головой и присвистнул — дворняжка, жалобно завыла, легла на асфальт и, вытянув морду, накрыла голову лапами так, словно пыталась спрятать уши. — Я же говорил, что в приюте вырос.

— А ты знаешь, как попал туда? Возможно, твои родители умерли.

— Или отказались от меня. — Савва оголил зубы и зарычал, собираясь взять палку.

Погрозив ему пальцем, я почувствовала зависть. Этот мальчишка с лёгкостью управлялся с любыми предметами, брал их в руки, бросал или просто замахивался. Мои же пальцы только скользили по ним, не имея возможности сдвинуть даже на сантиметр.

— Сила не в руках, — повторял Савва с серьёзностью умудрённого опытом старика, — сила в голове. Подчини её и станешь королевой района.

Я кивнула и прикусила губу. Мысль отправить Савву в свет не оставляла меня ни на минуту. Покой для Нестерова означал покой для «Демидыча». Оставался только один вопрос: как это сделать, если Савва не раз видел свет, но упорно оставался в мире живых? И пока я не находила на него ответа.

Тему «суд над Тимуром» мне поднимать не хотелось. Спрашивать про «Демидыча» было откровенно страшно. Савва мог что-нибудь заподозрить, и тогда его главному врагу пришлось бы очень несладко. Оставив собаку, Нестеров переключился на светофор, запретив ему показывать «зелёного человечка». Я засмеялась и обозвала его Томом Сойером. Уловка сработала. О романах Марка Твена Савва никогда не слышал. Так «Демидыч» получил ещё два часа спокойного времени.

***

Охота на медиума не приносила результатов целую неделю. Рыжий бородач объявился на улице Братьев Райт только во вторник вечером. Его левая нога совсем перестала сгибаться, а под правым глазом разливался фингал размером с грецкий орех. Похоже, в выходные ему здорово от кого-то досталось.

Я посчитала лишним донимать его ненужными вопросами и, спрятавшись за деревом, решила просто последить. Жил он, оказывается, неподалёку, в двухэтажном доме на восемь квартир. Зайдя в подъезд, сразу шмыгнул налево, у дверей тщательно вытер ноги о коврик, а затем быстро крутанул ключ. Удивительно, но за всю дорогу он оглянулся всего раз — на пороге, когда освобождал от ключа замочную скважину.

Его квартира была маленькой и грязной. Пол в прихожей мыли лет сто назад, штукатурка на стенах содержала такое количество трещин, что походила на гигантскую паутину. На дверцах шкафов виднелись следы жизнедеятельности тараканов. В кухне насекомыми кишели все углы. Но, несмотря на общую неухоженность, в жилище «Демидыча» не валялось ни одной бутылки из-под спиртного.

Скинув плащ, он упал на кровать. Укрылся каким-то тряпьём и захрапел. Я выбрала самый чистый угол и села на пол по-турецки. До утра оставалось не более шести часов.

Когда «Демидыч» проснулся, я не стала заговаривать с ним. Некоторое время он молчал, но потом вновь начал повторять, что я всего лишь плод его больного воображения. Я ждала, а когда он не видел, исподтишка читала бумаги, разложенные на столе в спальне. Так я выяснила, что его настоящее имя — Антон Павлович Демидов. В конце прошлого месяца ему стукнуло сорок. Разведён, детей нет. Два года назад едва не умер во время крупного пожара на стройке. Обгорело тридцать процентов тела. Сердце останавливалось два раза.

Похоже, именно после пожара он и начал «шептаться» с призраками. Все эти экстрасенсы и магистры Тёмных искусств всегда сходились в одном: что получили свой дар либо в наследство от бабки-колдуньи, либо в результате клинической смерти. Выходит, Ромка говорил правду: дефибриллятор действительно творил чудеса, причём во всех смыслах этого слова.

— Тебя нет! Ты кажешься мне, как те люди Джону Форбсу Нэшу из фильма «Игры разума». Он тоже болел шизофренией и понял это, когда заметил, что девочка не растёт. Он старел, а девочка не росла. Понимаешь?

Я плохо понимала, но, чтобы лишний раз его не нервировать, от стола на всякий случай отошла. Мне хотелось сделать что-то хорошее, и я отчаянно думала, с чего бы начать.

— Я прочитал статью о тебе, и ты тут же возникла из воздуха. Точнее, из моей головы. Раньше я тебя не видел. Ты существуешь только в моём сознании. Призраков нет. И я должен пить таблетки, но они тормозят мой мозг, и из-за этого я не могу писать музыку, но когда я не пью эти чёртовы таблетки, галлюцинации причиняют такую боль, от которой не помогает ничего. Я не хочу, чтобы меня снова били током и не могу больше бороться с образами в голове. Точнее, могу. Есть один способ. Если не будет меня, вас тоже не будет.

И, сглотнув, «Демидыч» открыл клапан на газовой плите…

Когда папа уезжал в город за продуктами или уходил окучивать картошку, я оставалась наедине с тётей Глашей. В такие моменты она чаще всего потчевала меня рассказами о боли. Скорее всего, это было как-то связано с тем, что в семилетнем возрасте она сломала правую ногу, вследствие чего испытывала постоянное недомогание в дни изменения погоды, а особенно, если лил дождь или шёл снег.

— Заруби себе на носу, — любила повторять тётя Глаша, постукивая меня крючковатым пальцем по переносице, — боль в лодыжке — это мелочь. Самая тяжёлая боль — душевная. От неё почти нет лекарств. Люди заедают её всякими сладостями: конфетами и тортами, — объясняла она, специально ставя ударение на букву «а», — запивают самогоном и водкой, но всё равно не могут вылечиться. Эта боль такая сильная, что от неё хочется выть, и те, кто не справляется, сигают с крыш или вешаются на люстре. Некоторые считает их слабаками, но я так не думаю. Чтобы затянуть верёвку на шее или выброситься из окна, нужна огромная сила воли. Не каждый сможет. Большинство будет плыть по течению, жаловаться, но жить. Самоубийцы, как правило, люди сильные, сильные, но отчаявшиеся. Просто им вовремя не помогли. Слово хорошо лечит, деточка. Слово лучше лекарства…

«Демидыч» стоял передо мной, как солдатик. Спина прямая, ноги на ширине плеч, глаза смотрят прямо, подбородок чуть опущен. Ни дать ни взять сапёр, ещё полминуты и мины пойдёт на поле минировать или разминировать. Одно мешает — я.

— Нет тебя. Ты в моём сознании. Только там. Только в моей голове…

— Я существую. А Вы не сумасшедший. Вы жить должны! Заверните вентиль. Пожалуйста!

Он улыбнулся и покачал головой. Даже спорить не стал, просто наглухо закрыл дверь в комнату и рухнул на ближайший стул, прижав затылок к пожелтевшим обоям. В потускневших глазах не было ни силы, ни вызова, только отчаяние. Видимо, боль внутри него достигла своего апогея, и больше плыть по течению он не хотел.