И вот развязка. Для начала приведу странновато звучащую цитату из книги «Год олимпийский. 1956»: «От зноя и напряжения Р. Гофману становится плохо. Воспользовавшись этим моментом, советские игроки забили второй мяч». Стрельцов по имени не назван (выпуск книги — лето 1958 года, а к тому времени о нём писать было нельзя: об этом в одной из следующих глав). Но это ладно; коробит, за живое задевает словечко «воспользовавшись». Вроде как плохо человеку стало, а тут мы подленько так и подсуетились.
Да нет. Стрельцов опять мудро и ёмко уловил суть произошедшего: «С немцами-то как раз получилось, что сами они вымотались физически. Я увидел вдруг, что защитник, меня опекавший, “наглотался”, что называется, и на какой-то момент от переутомления выключился, выпустил меня из внимания. Кричу Сальникову: “Серёжа!” Ну, он всегда всё видит, сразу мне пас. Так я забил второй гол».
Ну а где же был тот опытный центр нападения, переброшенный в защиту для противодействия Стрельцову? Шафер вымотался ещё раньше, нежели несчастный Руди Гофман: замучил их, замотал, задёргал неугомонный фрезерский товарищ короткими и длинными стартами, хитрыми, в разные стороны, движениями, а также непрерывной сменой ритма и общей непредсказуемостью. Ничего не нарушая, ничего не преступая, он, приняв чужие правила и пережив отступления от них же, победил.
Прорвался и неотразимо пробил под перекладину. Шла 85-я минута.
Тут стоит чуть поразмышлять. Австралийский гол невольно сравнивают с ганноверским — и противник из той же страны, и бомбардир не изменился. Так вот: какой забитый Стрельцовым мяч лучше? Конечно, «оба хороши» — стандартный ответ напрашивается. Не споря, замечу другое: у каждого шедевра найдутся свои поклонники. Гол в Германии исполнен в лёгкой, ажурной, непринуждённой манере: удар Яшина, неловкость Шредера, замешательство Позипаля и К° и, наконец, расторопность, ловкость и грациозность центрфорварда привели к результату. Однако в футболе можно перехитрить, переиграть, передумать — а можно перетерпеть, перебегать, перемочь и опередить. Такой гол достигается невероятным напряжением духовных и физических сил, которых частенько и не хватает футболистам в послеспортивной жизни. И ещё очень важно уяснить: Стрельцов был способен работать в любой манере и любом стиле уже в середине 50-х, объединяя своим творчеством поклонников с самыми разнообразными вкусами. Так, кто-то из безусловных обожателей музыки П. И. Чайковского ценит больше Первый концерт, а кому-то ближе Пятая симфония.
...Да, а матч-то пока не окончен. Наши, ощущая себя профессионалами, которые просто обязаны разгромить любителей, отправились всем составом забивать третий гол. Оплот обороны Башашкин вышел к центральному кругу, вратарь Яшин — к линии штрафной. Этим и воспользовался правый крайний Хабиг, поразив цель. Однако и при шатком счёте 1:2 наши не успокоились, желая, несмотря на риск, скорее забить вновь. «На последней минуте советские футболисты могли увеличить счёт. Центральный нападающий (Стрельцов. — В. Г.), разбросав всю защиту, оказался перед воротами. Но, задумав обыграть вратаря, он потерял мяч. Гертц снова бросился, как кошка, и выцарапал мяч из ног центрального нападающего советской команды».
Что ж, под занавес сошлись два, похоже, лучших игрока встречи. Наверное, немецкий голкипер, выступление которого советские обозреватели назвали «виртуозным», не заслужил третьего мяча. Хотя, с другой стороны, Эдуард явно наработал на «дубль».
Почему этому матчу (в некоторых книгах об Олимпиаде о нём вообще не упоминается) уделено столько внимания? Потому что он многое объясняет и где-то подытоживает в футбольной и человеческой судьбе Стрельцова. «Я понимаю, что Олимпиада — праздник. Но для меня праздник на обратном пути начался, когда ступил на теплоход “Грузия”. А туда летели — как стрела из лука — в цель. Иначе не выиграли бы», — тон не стрельцовский какой-то, если подходить с общепринятыми мерками. Он же «звезда», играет по настроению, ленится, не отрабатывает сзади. К тому же режим нарушает. Не наш, в общем, ненадёжный гражданин — этот непонятно кем и непонятно зачем склеенный образ и был разрушен до основания в дебютной игре на Олимпиаде.
Безусловно, Стрельцов в первую голову — художник игры, один из тех, кто поднял футбол до высокого искусства, однако это вовсе не отменяет того, что он спортсмен и гражданин. Ведающие идеологией функционеры сколь угодно могут рассуждать о воспитании любви к Отчизне, но честь страны в повседневном, зато плотном, рискованном противостоянии защищают как раз спортсмены. Тем австралийским поединком Стрельцов всем и всё доказал. А говорить по бумажке правильно и в такт он, как и Яшин, например, — не умел и не любил. Поэтому будущие обвинения в адрес Эдуарда, с которыми нам ещё предстоит познакомиться, не только беспочвенны, но и безнравственны.
Тем временем в четвертьфинале СССР ожидал, как ни удивительно, соперник вполне знакомый — сборная Индонезии. В том же 56-м команда государства, где коммунистические идеи были весьма популярны, гостила в Советском Союзе и провела ряд встреч с коллективами классов «А» и «Б» чемпионата страны. Победы островитяне добились лишь однажды, одолев «Красное Знамя» из Иванова, а все остальные поединки проиграли, причём тбилисцам и ленинградским «Трудовым резервам» одинаково крупно — 2:5. Оттого 0:0 в первой игре (потому потребовалась переигровка) стали чуть не главной сенсацией Олимпиады. И советские обозреватели, нередко забывая о схватке с Германией или до невозможности сокращая рассказ о ней, к четвертьфиналу возвращались долго и охотно. А тон задал, мне видится, И. А. Нетто, многолетний капитан сборной. Человек исключительно принципиальный, бескомпромиссный, убеждённый максималист, он стал настоящей находкой для журналистов Страны Советов. Действительно, Игорь Александрович старался не ссылаться на дурные погодные условия, предвзятость судьи, грубость противника, травмы собственных игроков. Это вещи преходящие, а вечно одно: «Мы сами виноваты». Ничья с Индонезией не давала замечательному футболисту покоя всю жизнь.
«За семь лет без малого сто раз я выходил на поле в составе сборной СССР и моего родного “Спартака” играть против зарубежных команд, — писал он в брошюре «Рассказывают олимпийские чемпионы» 1958 года, — но ни разу не покидал поле с таким чувством досады, как это было после первого матча со сборной Индонезии на олимпийском турнире в Мельбурне». И дальше проводится мысль о том, что те 0:0 есть по сути поражение, которое единственно по недоразумению не зафиксировано в официальном реестре. Причина позора проста: «Нечего греха таить, у нас было шапкозакидательское настроение». Причём всё это писалось или говорилось с неподдельной искренностью. А то, что в переигровке табло высветило 4:0 в нашу пользу, — так и надо было тот счёт сразу представить. Чтобы страна не волновалась.
Вот Н. С. Киселёв и И. А. Мельников в книге «Над Мельбурном голубое небо» не стесняются ни переполнявших чувств, ни выражений: «Затем в четвертьфинале последовала странная ничья (0:0) с Индонезией. Почему странная? Да кто ж мог подумать такое? Мы знали, что наш соперник не силён, и рассчитывали на лёгкую победу. Но, как говорится, дурная голова ногам покоя не даёт: пришлось повторно встречаться с индонезийцами». А. П. Кулешов и П. А. Соболев, мне представляется, глубже подошли к сложившейся ситуации: «Тренер команды, по национальности югослав, внимательно наблюдал игру советских футболистов с немецкой командой. Он подметил, что наши футболисты плохо освоились с оборонительной тактикой немцев, не смогли раскрыть всю свою силу. И он решил поэтому избрать тактику глубокой обороны». Уместно привести мнение В. К. Иванова: «Это вообще старая болезнь нашего футбола — неумение играть с командами, которые избирают тактику глухой защиты. Теоретически мы знаем, что и как надо делать в таких случаях. А на практике и прежде, и теперь сбиваемся на мелкий пас, на навал, на хаотичную игру, которой только и ждёт от нас для своего спасения заведомо слабый соперник». Ещё одно, как видим, безжалостное и, стоит признать, вполне соответствующее действительности признание, однако воспользуемся случаем и поговорим о «заведомо слабом сопернике».
