Да иного, наверное, трудно было ожидать. Эдуард Анатольевич — настолько могучая личность, что даже покинув сей мир, неизбежно влияет на то, что происходит с теми, «кого оставил на земле». И это не только с родными связано. Изучению такого обстоятельства и будет посвящена заключительная глава книги.

Стрельцов, как никто другой, подходит к понятию национального символа. И размышляя о нём, мы неизбежно начинаем думать о самих себе.

Как страна относилась к нему в 50-е — отчасти рассказано. И даже причины затронуты — дефицит центральных форвардов, например.

Хотя сразу же невольно вспоминается: Стрельцов дебютировал в 54-м, а активную творческую деятельность завершил, как нынче приняло выражаться, к началу 1969-го.

А. П. Нилин совершенно прав: типично послекультовый персонаж. «Оттепель» закончилась. Не молниеносно, конечно. «Новый мир» А. Т. Твардовского, гордый «Варяг» тех времён, добивали дружно, хотя и не без труда. Стрельцов — совпадение, конечно, — фактически заканчивал тоже в 70-м.

А в 1954 году появляется этакий, честно сказать, мальчишка, который с ходу, без обиняков, устанавливает собственные порядки на поле. И играет, наскоро переодевшись (вспомните фанерный чемоданчик!), так здорово, что и те, кто до того ссорился, должны были помириться. И ведь кто он такой? Простой слесарь! Пусть и не сразу с автозавода «ЗИЛ», пусть на «Фрезере» работал, но всё одно — свой!

Надо осознать, ко всему прочему: эпоха соперничества динамовцев и армейцев осталась в прошлом. «Красно-синие» вообще долго не могли оправиться от потерь в составе; да и по сию пору нет замены связке Бобров — Федотов. Что до «бело-голубых», то те сумели в целом преодолеть кризис поколений и заставить публику собирать аншлаги на встречи со «Спартаком».

Но то в Москве. А страна у нас большая. Помните, как Стрельцова в Тбилиси приветствовали? Какой бы он ни был тогда румяный и юный, возможно, не самый совершенный, — все хлопали.

Мастерство сияло чистым золотом? Да. Только не надо забывать и про автозавод. Автомобили «ЗИЛ» страна знала. И 130-й, и 157-й обслуживали огромное пространство — от Бреста до Владивостока. Никто, конечно, не ведал на советских просторах о роли центра нападения в качественной подготовке привычных глазу машин. Зато московский завод уважали. И команду его — тоже.

Которая, прямо сказать, до войны как раз и смотрелась пятым колесом в телеге московского футбола. «Локомотив» всё-таки — первый обладатель Кубка СССР 1936 года. Заводчане же и дебютировали-то в первенстве страны лишь двумя годами позже.

Вот после войны автозаводцы по праву вошли в московскую элиту. И, пусть не обижаются остальные торпедовские игроки, к середине 50-х именно дерзкая пара юных Иванова и Стрельцова определяла популярность команды. Ведь действия их на поле — ещё и своеобразная «фронда», в известной мере вызов установленным канонам.

Потому что, рассмотрев реакцию практически всех тогдашних тренеров, журналистов, обозревателей, аналитиков 50—60-х годов, можно сформулировать общее мнение: не наша это игра. Так как, по идее, действовать нужно по всему фронту атаки, подключая фланги, ставя защитника в беспомощное положение и затем выводя своего форварда на ударную позицию. И потом уж надо бить и забивать. И тогда гол получится результатом коллективных усилий.

А торпедовский тандем накручивал нечто своё. Причём получалось у них — несмотря ни на что! Ибо новизна не всегда содержится в формате: смелость (коль с умом) тоже города берёт. Если о музыке, то они были джазовые музыканты в том футболе. Просто не всегда оркестр Леонида Утёсова им подыгрывал, условно выражаясь.

Одним словом, Эдуард непосредственно гнул свою линию, абсолютно не задумываясь об этом и не обращая внимания на чью-либо реакцию. Он попросту творил — или индивидуально, или на пару «с Кузьмой». Хотя в сборной (если вспомнить о хет-трике со шведами) появился и новый партнёр — Борис Татушин. И вроде бы забивает, и выигрываем, и слава по всей Европе — но не устраивает начальство. Слишком любит его та самая публика. И за что, в самом деле? Ведь «аполитично, слушай», получается: ни почтения к грозному противнику, ни какого-нибудь обычного паса на нужное место. По устоявшемуся стрельцовскому мнению, там, куда он пасовал, уже был Иванов. И наоборот. Конечно, остальной футбольный народ обижался.

О тех статьях-фельетонах С. Нариньяни и И. Шатуновского с Н. Фомичевым немало уже сказано. Неплохо бы задуматься: насколько те публикации управляли реакцией обычных людей, тех, кто непосредственно заполнял трибуны, — особенно за воротами?

Прямо скажу: не качнулся политический маятник. Не случилось никаких баррикад и митингов. Верили прессе? А как же иначе? В конце концов, не все же попадали на стадион. Более того: кто-то туда и вовсе не стремился.

При этом статья в «Комсомольской правде» — и сегодня звучит веско и убедительно. Тогда же граждане, футбол недолюбливавшие, рассуждали конкретно: журналист, уж конечно, изучил подноготную этого самого Стрельцова. Который пьёт и гуляет, счёта деньгам не знает. Мы вот в его годы о личном транспорте и не думали. И вообще: персональный лимузин кому положен? Верно, кому надо. А не молокососу. Подумаешь, пару раз по мячику ударил...

Это ещё телевизор тогда не врос в жизнь. Коли бы, как сегодня, каждая семья имела возможность уходить в голубоэкранный мир, — вообще бы втоптали Эдуарда в грязь.

Посему недооценивать воздействие публикаций в популярной молодёжной газете мы не имеем права.

И всё же «аршином общим измерить», однозначно понять советский народ нельзя. Люди, неизбежно бывавшие на матчах, видели: парень не просто неповторимо одарён — он растёт и развивается. Что и подтвердится через те горькие, солёные семь лет, когда публика увидит «нового Эдика». Хотя медленное, не заметное быстрому глазу развитие шло всегда. Для кого-то простой, Стрельцов непринуждённо учился у многих и, прежде всего, у самого себя. Это самосовершенствованием называется. И болельщик такую вещь видел. Его не обманешь. Он же сверху смотрит.

Арест молодого торпедовца вызвал в массах самые разные версии. По сегодняшним меркам — фантастические.

Мол, да, изнасиловал. Но кого? Дочь посла, не меньше. Ибо, во-первых, зачем кто-то ещё Эдику нужен, если у него и так всё есть (а мы видели: это неправда), а во-вторых, кто б и дело завёл при других обстоятельствах? Ну и, в-третьих, а кто под него «роет и копает»? Такое произносилось, судя по всему, под закусь — и очередной лукавый мужичок завершал трапезу, артистично подмигивая новым знакомым.

...В действительности же никто толком ничего не знал. Обстоятельства дела не проходили «красной строкой» в СМИ (что, пожалуй, верно). И наивные суждения о его беззаботной жизни в заключении — оттуда же. Разве позволят Эдику сидеть, как всем? Конечно же, особые условия лично для него созданы. Иначе и быть не может!

Святая вера... Эх, если бы из тех заклинаний хоть что-нибудь оказалось правдой! Может, хотя бы силикоза удалось избежать!

А потом освобождение. И новые слухи, на этот раз не особо и расходящиеся с действительностью, — о его выступлениях за цех. Хотя всё равно преувеличений хватало. Что делать: он сам, того не ведая, неизбежно становился фигурой фольклорной. Только богатыри — в книжках и на васнецовской картине, а Стрельцов совсем рядом, неподалёку, на Автозаводской. И дом известен. Затем снова шли истории, воспоминания, авторитетные суждения тех, кто его «давным-давно знал» или, по крайней мере, виделся с ребятами, что с Эдуардом вместе росли. И не было конца-края народному красноречию. Это в какой-то степени альтернатива официальным СМИ: мол, в газетах такое не напишут.

Появление же Эдуарда в основном составе автозаводцев в 65-м вызвало неподдельный интерес уже отечественных интеллектуалов. И будущий нобелевский лауреат И. А. Бродский восхищался игрой Стрельцова, понятное дело, после освобождения. Ну, это когда их обоих освободили. Поэта Бродского — в сентябре 1965-го. Футболиста Стрельцова — в апреле того же года вернули в чемпионат.