— Мам, мне нужно тебе кое-что рассказать, только ты обещай, что выслушаешь меня, хорошо?

— Вероника, ты меня пугаешь! — глаза стеганули льдом и я поежилась. — Говори!

Мама встала с кровати и отошла к окну, складывая руки на груди.

И я рассказала. Все рассказала. Иногда мой голос срывался, а сердце билось где-то в ушах оглушающими набатами.

Мне никогда не было так страшно, как сейчас. Даже когда меня отвезли в полицию. Что полиция, рядом с разъяренной мамой!

В следующую минуту щеку обожгло, пощечина была такой звонкой и такой закономерной, что я даже не удивилась. Вздрогнула, уронив голову на грудь.

— Кто ты такая?! Что ты сделала с моей дочерью?!

Лицо мамы в этот момент я не забуду никогда. Полное разочарование и отрешенность. Она покачала головой, закрывая лицо ладонью.

— Мам, это все я, просто я не знала, что делать, не знала, где взять деньги, чтобы вылечить тебя, — я тоже встала, пыталась ее обнять, но мама оттолкнула меня.

— Лучше бы я была инвалидом, чем выносить такой позор. Ты живешь с мужчиной! Не в браке! Он дает тебе деньги! Да кому ты после этого будешь нужна?! Кто на тебя посмотрит?

Мама сошла на крик, а я утопала в омерзительном чувстве собственного провала во всем.

— На меня и так никто бы не посмотрел, Сальский мне это прямо сказал, что я гожусь только в любовницы…

— Да! А теперь только на панель да?!

— Нет, как только решится дело с судом, подам заявку в Корпус Милосердия, — прошептала я упрямо вытирая слезы.

— Господи! Да за что мне все это?! За что? Мама заплакала, содрогаясь всем телом от рыданий.

— Ма-а-ам не плачь ну, пожалуйста, — умоляла я ее, пытаясь снова обнять, но мама безапелляционно остановила мои руки.

— Уходи, я не желаю тебя видеть, по крайней мере сейчас!

Приговор заставил меня отшатнутся к двери. От боли, душевной боли меня разбирало на части. Стало не чем дышать. Не разбирай дороги я выскочила из комнаты на улицу.

Новая паническая атака настигала меня, давила по вискам. Мне нужно было куда-то сесть. Иначе я могла упасть прямо сейчас на землю.

Увидев лавочку я кое-как переставляя ноги дошла до нее и села. В глазах было мутно от слез, а щека все еще горела от пощечины.

— Мамочка, прости меня, — прошептала я.

В груди разверзлась самая настоящая черная дыра.

Я знала, что так и будет.

Знала, что не поймет. Да и обязана ли?

Сердце пекло и ломило. А в глазах летали черные мушки. Больше всего на свете после услышанного мне хотелось умереть. Чтобы не быть вот такой плохой дочерью. Вруньей. Слова мамы ранили меня хуже ножа.

В очередной раз стерев влажную дорожку с лица я закрыла глаза. Что со мной стало? Я была маминой золотой девочкой, а сейчас стоило мне остаться без маминого слова, я впуталась в такую ситуацию, что если бы не Михаил, то давно бы сидела в СИЗО.

Даже находясь на грани, мои мысли упрямо возвращались к нему.

К слову Михаил вышел из здания через минут десять. Я уже смогла продышаться, и хоть как-то включить голову.

— Я уговорил ее остаться здесь до завершения уголовного преследования, — спокойно сказал он, одевая солнечные очки. Такой уравновешенный, меня аж передернуло. Переклинило где-то внутри. Я резко поднялась и подошла в плотную:

— Из-за тебя моя мама теперь меня ненавидит! — я ткнула пальцем ему в грудь. Михаил чуть приподнял брови, удивился.

— Я все же думаю из-за тебя. Разве не так?

Хлестко. Вкрадчивым тоном маньяка сказал Михаил.

— Да пошел ты! — рявкнула я.

Развернувшись я быстрым шагом пошла на выход.

— Далеко?

— Домой, — не сбавляя оборотов сказала я.

— И кому, а главное, что ты докажешь этим поступком? Знаешь я никогда не ругаюсь, но сейчас ты в полной и беспросветной жопе! Так что советую тебе остыть! Пока у меня еще есть терпение!

Астахов говорил тихо, но я все слышала. Все до единого слова. Потому что прозвучало это угрожающе.

Он был прав — я была злая.

Он мог мне помочь — без него я тут же окажусь за решеткой.

Я была в одном шаге от того, чтобы покориться. Успокоиться. Как внезапно на моем босоножке лопнула лямка. И я чуть не пропахала носом асфальт по которому шла.

И от этого я вспыхнула как спичка. Схватив разорванную обувь я швырнула их куда-то в парк с диким воплем ярости.

Развернувшись к Михаилу, который стоял как монолит я показала средний палец и прихрамывая пошла к воротам.

Но стоило мне сделать несколько шагов как меня буквально снесло. Я вскрикнула, потому что Миша взял меня за бедра и резко перекинул меня через свое плечо.

— Пусти, ты с ума сошел что ли? — закричала я.

— Молчи, молчи Вероника. Не зли меня больше! — прорычал Астахов где-то у меня за спиной.

— Да что ты…?! А-а-й!

Резкий шлепок по заднице заставил меня замереть. И в полной мере осознать, что произошло. Щеки сразу же вспыхнули. Мужчина нес меня на плече. При чем он словно не прилагал никаких усилий. Одной рукой держа меня под попой, прямо в том месте уже не было ткани летнего сарафана. Крайне щекотливая ситуация.

Водитель опустил очки на нос, когда увидел это шествие.

— Михаил Александрович?

— Домой Вадим, поехали домой…

Голос Михаила низкий, с бархатистой сипцой пустил кучу мурашек по моему телу. У машины он снял меня с плеча и буквально затолкал в салон.

— Не говори ерунды, она твоя мама, все уляжется, дай ей время, понять и осознать, что ты уже выросла и можешь сама принимать решения. Даже если они не удачные. Сейчас ты зла на меня, но я ничего плохого тебе не сделал.

Вероника

Я задумалась, слова Михаила были логичны, но я знала свою маму дольше чем ее знал Михаил.

Она не была простым человеком. Простым в плане характера и поведения. Даже в царившем патриархате, последнее слово в семье было за ней. И возможно благодаря внутреннему стержню мы выжили, когда отец оставил нас.

У мамы был только один существенный недостаток — она слишком верила своим родным, но не достаточно верила мне.

Словно я была действительной копией своего отца, и априори мне нельзя было верить. Тотальный контроль был везде. Начиная от домашних заданий, заканчивая проверкой вещей. Я не обижалась. Наоборот в свойственной мне манере пыталась доказать, что мне можно доверять, так же как дяде и дедушке например.

Рассказав сегодня о ситуации с Сальским, я отчетливо поняла, что мама мне не поверила. Дядя просто не мог так поступить. Эта мысль читалась в ее глазах. Все они были безгрешными. Именно поэтому мама никогда не разбиралась в вопросе выделяемых нам денег. И мне даже заикаться не разрешала.

— Я очень на это надеюсь, просто мама обладает тяжелым характером, я ее разочаровала, — мой голос был тихим, словно мне было тяжело это произносить.

На последнем слове голос все же дрогнул. Прошел двадцать один год, а мне все еще было тяжело про это говорить.

— Ты не в силах изменить ее, — вкрадчиво начал Михаил, — она такая какая есть, сложившаяся личность. Тебе нужно просто изменить взгляд на ситуацию. Я уверен, что она поймет. Дай ей время. Ты попала в эту ситуацию из-за желания ей помочь. И если ты будешь себя каждый день уничтожать, то сойдешь с ума.

Михаил, который минуту назад был зол, вдруг взял меня за руку и в ободряющем жесте сжал ее. Я перевела взгляд на наши ладони. Моя собственная злость стала уходить.

На смену пришло странное чувство, которое возникало всегда  когда Михаил касался меня. Волны тепла проходящие через все тело. Приятными мурашками рассыпающимися по спине. Не разрывая контакта он спросил:

— А что за история с отцом? — вероятно он очень хотел услышать эту историю из моих уст.

Я медленно посмотрела в его глаза, потом молча опустила голову.

С одной стороны мне хотелось рассказать, а с другой нет.

Довериться или нет? И я шагнула в эту пропасть.

— Когда мне было десять лет, закрыли завод на котором работал мой отец. Нам было сложно, но мы не унывали. Папа искал работу, перебивался случайными заработками. На заводе он был передовиком — человеком чья фотография украшала доску почета. В одночасье он стал никем. Чтобы переучится на что-то другое нужны были деньги, их не было. Однажды ему предложили работу в Казахстане. На большом заводе. Работу которую он мог выполнить с завязанными глазами. И он уехал. Навсегда.