— Голодна? — Она слабо покачала головой. Он взял её руки в свои. — Поговори со мной, котёнок. Что происходит у тебя в голове?

Она облизнула губы.

— Я хочу возразить, что ты ошибся; что Летиция и другие не причастны. Хочу верить, что твоя теория далека от истины.

— Но знаешь, что это не так.

— Я старалась держаться подальше от жизни Финна. Никогда ни о чём не просила ни его, ни кого-то из них. Я никогда не жаловалась, что у меня нет места в их семье или…

— Слушай меня, детка. Дело не в тебе; не в том, что ты делала или не делала. Какие бы эмоции ни руководили этим ублюдком — гнев, ненависть, обида, — к тебе это не имеет никакого отношения. Люди испытывают эти эмоции каждый день и не замышляют убийства. Их действия зависят от них самих. Не от тебя. И не от Памелы или Финна.

Она прикусила губу.

— Ты разозлился из-за того, что я не сказала правду о Памеле.

— Сначала, да, но потом понял причину. Меня просто беспокоит, что ты не можешь доверить мне то, что находится здесь, — он постучал по её груди, а затем провёл пальцем по виску, — или вот здесь.

— Дело не в доверии.

— Ты не доверяла, что не стану осуждать Памелу за произошедшее.

— Дело не в этом. Просто… сильные люди не всегда могут смотреть с точки зрения того, кто настолько эмоционально уязвим

— По моему мнению, твоя мать не слабая. Многие на её месте давным-давно превратились бы в изгоев. Она держалась. И держалась за тебя. Это не слабость, детка. — Эта женщина была жизнерадостной, как и дочь. Чёрт возьми, его адская кошка в детстве несколько часов была заперта в машине с мёртвым телом — мёртвым младенцем. Это любому вскружило бы голову, но она справилась, как могла. В ней даже осталось достаточно мягкости, чтобы испытывать сочувствие к человеку, который заставил её пройти через это дерьмо.

— Я пыталась выбраться из машины, просто… не могла.

Он обхватил её лицо ладонями.

— Не вини себя в том, что произошло.

— Я знаю, но не могу отделаться от чувства, что мне следовало приложить больше усилий, и заставить Памелу услышать меня. Она продолжала игнорировать, независимо от слов и сколько раз я их повторяла.

— Позволь себе шестилетней выдохнуть, котёнок. Ты не могла знать, что произойдёт. Ты ни в чём не виновата. Поменяйся мы местами, ты бы сказал мне то же самое. — Он заправил ей волосы за ухо. — Отбрось это дерьмо. Оно портит то, как ты смотришь на Ашера, и может испортить то, как ты будешь смотреть на собственных детей.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но затем быстро сжала губы и отвела взгляд. И что-то в том, как она это сделала, заставило его насторожиться. Он склонил голову набок, пытаясь прочесть выражение её лица.

— Ты можешь рассказать мне всё, котёнок. Ты это знаешь. — Но она медленно покачала головой, и в глазах сверкнула боль, источник которой он не понимал. — Клянусь Богом, со мной ты в безопасности. — Но она ничего не сказала, и это было больно. С Танером трудно сблизиться — он признавал это. Но у Девон столько же защитных стен. Или, может, она возвела эти стены только по отношению к нему.

— Не смотри на меня так, — сказала она, когда он отступил.

— Как?

— Уязвлённо. Как будто я что-то скрываю от тебя.

Он выгнул бровь.

— А разве нет?

— Ну, да, но не в том смысле, что ты застрял в односторонних отношениях, когда я не выполняю свою часть сделки. Это не отношения. А значит, ты не можешь злиться, когда я не открываю тебе душу.

Он тяжело задышал.

— Я просто хочу, чтобы ты доверяла мне. Неужели это так плохо?

— Нет. И я доверяю тебе. Но это не значит, что я должна раскрывать перед тобой всю свою сущность. И не значит, что у тебя нет своих секретов, так? Заставляю ли я тебя рассказать мне больше того, чем удобно делиться?

— У тебя нет причин чувствовать дискомфорт, когда делишься со мной, чем бы то ни было.

— Дело не в этом. Ты слишком многого хочешь от меня. — Она прищурилась. — Иногда… иногда у меня даже возникает чувство, что ты пытаешься оставить на мне какой-то след — не тот, который можно увидеть, а который почувствую, — чтобы я никогда не освободилась.

Так оно и было.

— Отчасти ты всегда будешь принадлежать мне. Я не собираюсь возвращать это обратно. Теперь эта часть моя. Тебе это нужно не так сильно, как мне.

«И он бы отнял у неё ещё больше частей, позволь она», — подумала Девон.

Боже, что она делала? Как могла подумать, что у неё действительно может быть простая интрижка с этим мужчиной, к которому привязалась? В её чувствах к нему, не было ничего простого или поверхностного. И никогда такого не было. И каждый защитный инстинкт в ней, подсказывал сократить потери и уйти. От одной мысли об этом защемило в груди, но какой оставался выбор? Он требовал бы от неё всё большего и большего, становился бы всё более и более важным не только для неё, но и для демона. Она не думала, что у существа когда-нибудь возникнет привязанность, но ошибалась. Нити уже связывали их. Он нравился демону, который уважал его силу, доверял защищать Девон. Ей нужно уйти, пока ещё могла.

— Я думаю, мы должны покончить с этим сейчас.

Он напрягся, глаза потемнели до кремневого цвета.

— Что?

— Я же говорила, ты хочешь слишком многого. Ты не согласишься на что-то меньшее, чем хочешь, а я не хочу отдавать тебе от себя больше того, что у тебя уже есть. — И, затягивая всё, она причиняла себе боль.

— Мой демон не просто одержим тобой, а начинает привязываться — что я не могу позволить, Танер. Будет лучше, если мы покончим с этим сейчас.

Он стиснул зубы

— Ты серьёзно?

Грустно…

— Да, серьёзно. Нам нужно вернуться к тому, как всё было раньше.

Со стянутой грудью, Танер сжал кулаки. Он знал, что их отношения временные и что в какой-то момент ему придётся расстаться с ней. И считал, что подготовился к этому. Думал, он смирился с этим, что сможет спокойно уйти, когда придёт время. Но когда она встала перед ним и заявила, что всё кончено, душа взбунтовалась. Его гончая взревела и приготовилась к прыжку. Не для того, чтобы причинить боль — нет, никогда, — но чтобы подчинить её; потребовать подчинения; помешать ей уйти. Она сказала, что им нужно вернуться к тому, как всё было раньше. Он не мог представить, что вернётся к тому, и больше не будет иметь права прикасаться к ней, пробовать на вкус и брать, когда захочет. Не мог представить, что отойдёт на второй план в её жизни и станет не более чем грёбаным наблюдателем — простой фигурой на заднем плане, пока она выбирает себе пару, обустраивает дом, а позже заводит детей.

А он? У него ничего не было бы. Он знал Девон, знал, насколько глубока её преданность. Если бы она нашла пару, то больше не стала бы участвовать в играх с Танером, какими бы безобидными он их ни называл. Их подшучиванию и флирту придётся положить конец, так что у него больше не будет с ней даже этого. Им останется лишь натянутая, неуклюжая насмешка над тем, какой должна быть дружба. Он никогда бы не заподозрил, что мысль о том, чтобы уйти, причинит такую боль. Его отвращение к отношениям не простой случай проблем с обязательствами. Танер был одинок с двухлетнего возраста, — он не знал, как быть с кем-то. Персонал Рамсбрука позаботился о его питании и крышей над головой, но они не растили его. Он сам себя воспитал, и у него это получилось не лучшим образом. Одиночество было знакомо ему и демону. Так чувствовал себя в большей безопасности. Это означало, что не нужно ни на кого полагаться или обнажаться. Но прямо сейчас одиночество не казалось безопасным никому из них. Не приносило утешения. Оно казалось неправильным. И гончая ни хрена не понимала в дерьме типа «возвращаемся к тому, как всё было». Демону совершенно плевать на то, что она адская кошка. Мало что вызывало интерес у его гончей, но Девон вызывала. Её она забавляла. Произвела впечатление. Удивила. Заслужила уважение и преданность. Ему нравилась её компания. Нравилось, что она играла с ним, что смешила. Демон не позволил бы другому мужчине заявить права на Девон. Ни за что на свете. Она — выбор демона, как и выбор Танера.