Прощание с Исгаротом затянулось минут на десять, Сид с Бардом попеременно уговаривали Мага плыть вместе с ними не рискуя жизнью в открытой борьбе с коварным Варантийским чародеем, от которого по словам Барда можно было ожидать любого низкого паскудства. Исгарот было заколебался но все-же настоял на своем и, одарив обоих похвалой за дружескую заботу, отправился в обратный, одинкой путь вверх по тропе.

Печально взглянув на уходящего Мага Сид оттолкнул лодку от берега и, понуро сгорбившись, уселся подле вёсел. Маленькое суденышко бесшумно заскользило по водяной глади. Река оказалась тихоней только с виду, увлекая лодку довольно быстрым течением, грести-же оказалось вовсе необязательно – знай только вёслами подруливай и держи ухо в остро. Сполучаса шли молча, тревожно поглядывая в сторону уходящего берега и висящего над отвесными скалами монастырского моста, но вскоре река взяла направо и, змеей извернувшись вокруг выросших из-под воды валунов, спешно погнала лодку на восток. Берег и высокий мост скрылись за поворотом, солнце неумолимо двигалось к закату, в воздухе повисла мошка и сделалось по вечернему душно. На остров надвигалась ночь.

Прошло около часа покуда старый маг Исгарот, одолев обратный путь по коварной тропе и выйдя к скалистой ложбине, смог наконец-то передохнуть. Замкнув за спиною потаенный проход Исгарот выступил на мост, но не одолев и десяти шагов без сил привалился к прохладным каменным перилам. Солнце все еще припекало, зудели крыльями лесные инсекты, из лежащей под мостом сырой пропасти выклубилось облако докучливого гнуса. Отложив в сторону посох и жадно припав к баклаге с водой, старый Исгарот вроде как перевел дух и даже немного отдонхнул, но тревога от сердца и не думала отступать. Вглядываясь в бегущую вниз дорогу, Маг с минуты на минуту ожидал появления врага: вот-вот вдали должны замаячить темные фигуры, хищно залязгать ятаганы головорезов и рассыпаться алыми сполохами заклятия Варантийского колдуна. Но враг всё не показывался, словно затаившийся где-то в тени и замышляя неизвестное коварство. Разбитый тракт пустовал, старый Маг все никак не находил себе покоя всей душой ощущая присутствие некой довлеющей скверны, будто бы на округу опустилось невидимое глазу мрачное облако, до краев исполненное злонамеренной власти. Помешкав немного и худо-бедно успокоив сердце, Исгарот поднялся на ноги и беспокойно зашагал вниз, обратно к разбитому тракту; по бокам от каменных перил у самого оконцовья моста возвышались почерневшие от времени статуи древних рыцарей-паладинов. Вытесанные из алого камня исполинские воины правой рукой опирались на длинные мечи, левую-же высокого воздевали над головами гордо удерживая некогда позолоченные кубки. – Первые паладины, Инноса всеблагого Чашники! – взмолился шепотом отец Исгарот, – Даруйте-же мне храбрость дабы вынести ниспосланные пытания, дайте-же сил дабы лиха избегнуть и ношу тяжкую лица не уронивши выносить!

– Молитесь небось, праведный отче? – из-за спины Исгарота раздался скрипучий, наполненный наглым пересмешием голос. Вздрогнув от неожиданности и ухватив посох обеими руками, пожилой Маг обернулся: вальяжно подбоченившись со стороны Монастыря к нему вразвалку подходила облаченная в черные хламиды фигура, не изобличить в которой чернокнижника Барадара мог только полный незнакомец.

– Вострепещут бледные Миртанийцы за Нордмарского идола своего, а жрецы, радовавшиеся в нем, будут рыдать о пропавшей славе! – молвил Барадар, бесстыдно уставившись на опешившего Мага Огня. – Ужели не ожидал повстречать меня тут, почтеннейший служитель вечного пламени?

– Напротив, – процедил отец Исгарот стиснув посох холодеющими пальцами, – Как раз таки ожидал, тебя тут и дожидался, только думал что придешь ты с другой стороны.

– Блажен всяк смиренный кто милостыни ждет у порога, – захохотал Барадар, – Только боюсь не к тому ты порогу пришел, ас-сайед! Вот и подумал от незнания, что я с другой стороны появлюсь!

– Нет, не так, – молвил Исгарот строго, – Не так написано в Законе! Блажен не ждущий, а подающий: ибо сказано, что милостыня избавляет от смерти и не попускает сойти во тьму, ждать-же следует не милостыни а милости Божией - только в ней есть сила переступить любой порог, с какой-бы стороны он не лежал. Оттоль напрасно ты, Закона не зная, ломишься в ворота монастыря. Тот, кто с чёрным сердцем к горе ступает, низвергнут будет с горы!

– Напротив, о ученейший среди ученых, – сказал Барадар и лицо его расплылось в елейной ухмылке, – Тот, кто извека для очей людских незаметный ступает в тени – перед тем и горы расступятся, и всяка откроется дверь! Да и к чему бы мне ломиться в ворота, коль скоро твои собратья – великомудрые, ученые слепцы сами отворили их для меня? Его Преподобие, досточтимый настоятель Серпентес учтиво пригласил меня отобедать, там-то мы с ним и обсудили некоторые очень важные вещи…

– Настоятель Серпентес? – гневно перебил Исгарот, – Не смей лгать! Преподобный отец Пирокар, да умножит Иннос годы его, он – единственный подлинный предводитель и настоятель обители Господней на этом острове. Что до Серпентеса, то перед ним стоит Магистр Ультар, рукоположенный самим Пирокаром на будущее верховодство. Так что ложь твоя коротка, тёмный странник, и не умалит благомыслия державных. Убойся-же их гнева и отступи!

– Пирокар мертв! – злобно прошипел Барадар, но сразу-же смерил себя наигранной милостью, – Но впрочем, негоже скромному монаху вроде тебя совать нос в заботы вышестоящих. Тем более что совсем скоро перед тобой появятся тяжелые заботы, от которых отвертеться будет не так уж и просто, хотя… – перебил сам себя Барадар, преисполнившись снисходительной важности, – Хотя сегодня я склонен чувствовать себя щедрым. Слушай-же, слабосильный кудесник: если по собственной воле услужишь мне и укажешь на вещь, которую ищу, то соизволю так уж и быть даровать тебе свободу, добром помилую и отпущу - вот мое слово! Подумай, прежде чем неблагодарно лаять в ответ: время твое ушло, старый Маг! Ты немощен и сед, а твоя вера не стоит и того пустого ветра, что поднимают твои ссохшиеся от бесконечных молитв губы. А ведь нагл будет тот народ что не пощадит старца и не уважит седин его – так что, старец, поведай о вожделенном мною предмете, раскрой, где тот мерзкий вор что вместе с рабом моим порочным умыкнул мою вещь и будешь прощен, вознаграждён мерой золота, и на все четыре стороны отпущен – так я клянусь, а мое слово многого стоит!

– Как орёл налетит народ наглый, который не уважит старца и не пощадит юноши, – горько молвил отец Исгарот, – И будет он есть плод скота твоего и плод земли твоей, доколе не разорит тебя! И будет теснить тебя во всех жилищах твоих, доколе во всей земле не разрушит стен, на которые ты надеешься. Вот явился и ты - первый из многих посланников Белиара, и вкрался коварством как аспид в чертоги святой обители на которую досель не смела падать даже и тень зла. Но напрасно трудишься, напрасно ты напрягаешь члены свои и разум, ибо все твои труды иссохнут как только коснется их Длань Карающая, искомый-же предмет тебе не разыскать - он сокрыт, и останется сокрытым во веки веков, так что забудь о нем и убирайся прочь, обратно во тьму. Ты – служитель плутовского бога, покровителя воров и теней, лживого Белиара раболепный наперсник – пошел прочь, убирайся, уходи в места пустынные и молись!

– Жалкий раб, отродье, охвостье собачье! – возопил взбесившийся Барадар и со всех ног бросился на старого Мага, – Рабом моим станешь, на веревке с ошейником тебя к Хозяину потащу!

– Убирайся! - взмахнув посохом Исгарот, с губ его сорвалось заклинание огня. Рассыпавшись искрами, навершие посоха воспламенилось и сошедший с него огненный шар с гулом полетел в сторону чернокнижника. По-змеиному спружинив, Барадар увернулся и в два длинных прыжка отпрянул назад, спешно подбирая опалённые края своих длинных хламид. Глаза его налились кровью и хищно сощурились. Одним ловким движением он сбросил с правой руки замшевую перчатку и, ощерив зубы в свирепом оскале, выбросил перед собой оголенную руку. На указательном пальце его правой руки которая больше походила на длинную, когтистую лапу дикого зверя, виднелось неприметное колечко с оправой, сработанное из помутневшего от времени серебра. Но пытливый взгляд отца Исгарота мигом приковался к выступающему из-за оправы камню: то был совсем маленький кристалл, не больше половины мизинца, но иссини-черная его поверхность казалось пугающе бездонной, жадно поглощая каждый всполох заходящего солнца.