В тот день погода не исправилась, Хоринис продолжало охлестывать дождем, а лорда Андре - засыпать различными заботами. Собрался, порядком струхнув и переполошившись, городской сейм и единогласно осудил Лариуса вместе с семейством, без проволочек подтвердив справедливость паладинского приговора. Немногим за полдень приговор был приведен в исполнение: над головной площадью, посреди дождя и хмари, заболталось трое повешенных. Уже к вечеру слухи о казни губернатора и его детей лихорадочно облетели весь город. Событие это, очевидным образом произведшее самое яркое впечатление на горожан, наплодило столько молвы, что даже портовая чернь прекратила бесчинства и, попрятав дреколье, стала тихонько стекаться на стихийно возникшие молвища. Поздним вечером, после захода солнца, в покои лорда Андре вновь постучался Вульфгар.
– Ваше превосходительство, доброго вечора! Извините что отвлекаю, но вот доклад есть.
– Заходи, старый солдат, присаживайся, – радушно поприветствовал лорд Андре Вульфгара. Не отдыхая со вчерашней ночи и не отрываясь ни на минуту от хозяйственных трудов, молодой паладин выглядел осунувшимся и бледным, но глаза его по-прежнему искрили бодростью и тем казалось-бы волшебным внутренним огнем, что блистал только в самых рьяных и истинно-верующих рыцарях этого недремлющего, древнего ордена.
– Так что у нас, Вульфгар? Орки не изволили пожаловать к трапезе?
– Какое там, Ваша светлость! Море будто взбесилось так и кипит, того и гляди город подтопит, ну а на таких волнах даже щепа не удержится, о тяжелых орочьих галерах и думать зазря! Авось смыло их, проклятых, рыбам на корм.
– Сомневаюсь, – рассудительно молвил лорд Андре, – Скорее всего притулились у какой-нибудь тихой бухты и выжидают, подлецы, своего часа. Ну да полно, есть еще доложить?
– Да, Ваша светлость, – закивал Вульфгар, – Тут такое дело изумительно сотворилось, ум за разум заходит! В общем, к ратуше прибыла… эмм… прибыла депутация давнишних смутьянов из портового квартала. Главари мятежа, так сказать, сами пожаловали, своими ногами пришли, и говорят что желают лично перед вами сложить оружие, милости испросить, и коли вы им дозволите – принять присягу. Я было подумал, что сержант мой нализался за вечор наливок и со хмельных губ околесицу мелет, но вышел – и правда, все как доложено. Депутация черни - эка невидаль! Так вот, что изволите с ними делать, с депутатами этими новотканным?
– Вот уж диво из див! – изумленно воскликнул лорд Андре, – Разное доводилось слыхивать, но такого даже в Варанте где каждый день чудеса пожалуй что и не придумают. А точно-ли оно как ты сказал, может колдун какой наваждение напустил? Хо! Ну да полно, право дело, пропускай эту депутацию ко мне, пусть сами выскажутся и если повторят что ты донес, то значит чудо свершилось и над Хоринисом трудится провидение Божье.
Через несколько минут у двери покоев лорда Андре появилось трое взъерошенных мужиков, сложения невысокого и кряжистого, в засаленных морских рубахах и грубых, сыромятных башмаках. Ломая шапчонки в руках они не решались переступать порога, но тем не менее, мучимые простодушным любопытством, пристально разглядывали лорда Андре пытаясь очевидно угадать его настроение.
– Что же вы, – радушно молвил лорд Андре, – Коли пришли, заходите. Час поздний на дворе, чего у порога подошвами шаркать!
Мужики тихонько меж собою зашептались и, окончив наскоро совет, пустили вперед своего главаря – самого коренастого, поджарого, и косматого мужичка. Переступивши порог и поклонившись по пояс, он заговорил:
– Ваше преблагородство, зовут меня Буссе, сын Борки. Я простой матрос, грамотам не обучен, поэтому скажу как есть по-человечески, как наш брат-моряк умеет. То что вы Лариуса, собаку эту паршивую, вздернули - за это вам от всех жителей порта небесный да земной поклон! Уж сколько кровушки он у нас попивал, сколько жил и позвонков беднякам повывертывал! Так что поклон вам ото всех нас – от моряков, рыбаков, мыловаров, судомоев, и прочих добрых безыменников. Можется, конечно, вашему благородству поклон этот – плюнуть и растереть, тем паче смекаем мы что восстанием нашим забиячливым накузьмили мы лихо, супротив закона да - премного напакостили. Но, ваше благородство, бранились мы супротив старых обид, которые змей этот Лариус денно и нощно множил живота своего не щадя, и не ждали мы от вашего закона ни опеки, ни помочи. Вестимо-же: портовой квартал под портмистром стонет, портмистр за сеймскими головами угаживает, ну а сеймом Лариус, стервоядов король, знай верховодит и крутит себе как дышло в угодку. Но нынче ясно стало что на дворе новая година, а в городе новая метла, старый мусор взашей выметает. Засим, от имени всех портовых общин, просим милости вашей и прощения, ну а коли изволите простить – то и службу примите, умоляем нижайше. Народ мы черствый и неразумный, только перед грядущей невзгодицей скажется от нас прок, ежели изволите сей прок из рук наших черных принять.
– А если не изволю? – спросил лорд Андре, уперевшись острым взглядом в запыхавшегося от разговора мужика, – Ведь ты пусть и раскаивающиеся, но мятежник, а по закону военного времени за мятеж принято платить одной лишь монетой – ну той, которой я давеча расплатился с известным всем Лариусом. Что скажешь на это, Буссе сын Борки? Что будут твои люди делать если я вас не помилую вовсе, а прикажу и дальше, для пущего порядка и дисциплины, громить как бандитов?
– Казнить или миловать – то ваше право, – молвил мужик рассудительно, – Хоть сейчас берите мою шею да в веревку вдевайте. Что до общины нашей, то мы еще с этого вечора договорились об отставке мятежа и его дальнейшем непродолжении, и бунтовать более не будем даже если ваше благородие решит нас наказать. Главное ведь – издох проклятый Лариус, а это значит, что в город справедливость вернулась, и коли злой дух нового Лариуса из-за моря не принесет, и коли от города орка отвадим, то волею Господа - распрямится судьбина бедняцкая! Твоя-же рука, милостивый государь, есть рука избавителя. Мы, даром что простые, супротив избавляющей руки оружия не подымем, ибо есть у нас своя, мужицкая честь. Увидели мы что дорога земля родная вашему благородству, что дорог вам город, что не хотите вы отдавать его врагу на покусание, что будете его боронить собственной жизни не щадя, а стервоядов покусившихся будете бить невзирая на чин и сословие. Любили вас раньше рыцари да полчане, теперь-же вот, за дела ваши, и простой народ полюбил. Народ все видит! Так позвольте служить под вашим началом, даруйте эту непростую милость - а мы уж постараемся.
С этими словами матрос было захотел преклонить колено, но лорд Андре, резко встав из-за стола, подхватил его под руку.
– Тебе-ли кланяться, Буссе сын Борки! – растрогавшись воскликнул молодой паладин и сам удивился собственным чувствам, ибо к волнениям был обычно не склонен. – Тебе-ли кланяться… А ведь и суток не прошло как говаривал я на этом самом месте с одним титулованным вельможей, с человеком благороднейшей крови, с особой экзальтированной, королевской милостью обласканной, и что-же? Болтается нынче этот родовитый вельможа на веревке, так как честью своей поступился, продал её, и предав отчизну в ничтожество безвозвратное пал. Видимо так распорядился небесный наш владыка в бесконечной мудрости своей, что в лихую эту годину, когда над нашей юдолью разверзается буря, маленький матрос Буссе, Боркулов сын ведает о благородстве, долге, и чести больше, чем весь титулованный свет! Ты, Буссе, соль земли, а народ твой – хребет её и надежда. И если, милостью Божьей, сломим мы меч над главами нашими занесенный, то народ твой унаследует спасенную им землю и ты, Буссе, станешь пастырем и сторожем его. Забирай-же прощение и считай себя впредь на королевской службе. Но помни, непростую ношу взвалил ты себе на плечи, и пути назад у тебя больше нет.
Моряк Буссе глубоко поклонился и, очевидно тоже растрогавшись, утер влажные глаза краешком шапки:
– Благодарю вас искренне, ваше благородство! Ну а ношу как-нибудь вынесем, бо плечам не привыкать от рассвета до заката тюки морские да грузы таскавши. Считайте, ваша светлость, что в портовом квартале у есть теперь свое ополчение, и орков – коли те свои рыла высунут, мы через порт просто так не пропустим!
