В результате перестрелки римляне выпустили десять стрел, скифы- три, все римские посланцы смерти пролетели мимо цели, а один скифский «гостинец» продырявил стрелку легиона ногу. Теперь того уже можно было считать покойником.

Но это были мелочи. После полудня местность стала все менее ровной. Пошли и холмы за которыми могли спрятаться сотни людей, и более густые рощи. На боевое охранение начали активно нападать. Выскочили, обстреляли, если успели — добили раненых и убежали. Раз, другой, третий… Сотня нападавших в одном месте, полторы сотни в другом. Два десятка убитых и раненых легионеров тут, два десятка убитых и раненых легионеров — там. Легион с момента выхода из Таррагоны уже потерял каждого десятого. «Двухсотыми» или «трехсотыми».

Поскольку переносные колья бросили, то легионеры остановились заниматься обустройством лагеря пораньше. В этот день легион прошел совсем немного, где-то шестнадцать километров. И хотя в ближайший лесок послали двести пятьдесят дровосеков и столько же к ним боевого охранения, всего полтысячи человек, но там римлян ждала огромная засада варваров. А после того как дровосеки приступили к работе, по охране отработало сорок арбалетчиков. И к ним полторы сотни лучников.

Хуже всего было то, что их с кошачьим проворством поддержали полторы сотни тяжелой бронированной пехоты, обладателей силы дикого медведя, и к ним еще столько же обычных иберийских «скутариев», с почти традиционным вооружении. Может, чуть лучше, за счет льняных кирас, стальных шлемов и нормальных мечей. Можно сказать, что даже такой воин, любитель кровавых побоищ, немного превосходил оснащением обычного римского легионера. А так же был в среднем на ладонь выше ростом и намного сильнее и энергичнее. Но Кирилл еще не сумел переформатировать все свои войска как он хотел. Большая часть оставалась почти традиционными для этих краев варварскими воинами. А многие новобранцы в его войске должны были вступать в бой прямо «с колес». Поэтому наш попаданец и стремился атаковать небольшими отрядами, чтобы азарт местных традиций и горячка боя внезапно не овладела его солдатами.

Когда же дровосеки бросились бежать, по ним с опушки леса отработали и десяток пращников, действующих обычными камнями. Просто была проблема в лесу с дистанционным оружием, деревья мешали целиться, а у Кирилла почти половина войска была заточена под стрельбу и метание.

К счастью, дровосеки при нападении почти тут же бросились наутек. А арбалетчики и лучники первым же залпом сумели ополовинить охрану. Так что та так и не сумела собраться в подобие строя и бесславно погибла или на месте, индивидуально сражаясь один против двоих, или же при бегстве. Так римский полководец потерял еще 250 бойцов. Не считая десятка подраненных беглецов. Потеряно было и время.

Так что лагерь для ночёвки получился хлипким. Небольшая канава вместо рва, небольшой бугор вместо вала. Телеги расставленные по периметру и нарубленные колючие ветви в промежутках вместо частокола. Для лучников и арбалетчиков — лучше не придумать. Можно было стрелять не навесом, а почти по прямой. В подсвеченных кострами солдат. А потом часовых. Римские же лучники в ответ просто посылали стрелы в темноту. До полночи римляне не спали, а потом все успокоилось. Еще полторы сотни раненых и полсотни убитых. Легион таял. Уже выбыл почти каждый пятый. В гигантской партии в шахматы еще несколько пешек сняли с доски.

На третий день движение продолжилось. На римлян давили обстоятельства. Честь, гордость и прочая лабуда. Волков бояться — в лес не ходить. «Лучшая тактика — наступление», — решил Сципион.

Все началось заново. Одиночные засады, наскоки конных скифов, работающих по обозу. Затем нападения на боевое охранение парой сотней бойцов. Боевое охранение растягивалось цепью, поэтому при нападении из засад воины не успевали построиться в стену щитов, а одиночный легионер почти всегда проиграет варвару. В легионах же учат нападать в строю двое на одного и исподтишка бить в левый бок. Такой прием любой римский солдат мог автоматически провести даже во сне, но тут подобной возможности не представлялось. Их или расстреливали на дистанции, либо убивали в схватке один на один.

Стояла удушливая жара. От доспехов исходил горячий воздух. Шлемы с панцирями, казалось, потяжелели вдвое. Армия Рима упорно ползла на запад, как гигантская змея, со всех сторон осаждаемая стаями мелких кусачих грызунов.

Хуже было то, что при очередном нападении на охранение, когда Гней Сципион бросил на подмогу лучников (так сказать, взаимодействие родов войск), варвары не убежали сразу. А вступили в стрелковую дуэль. И римские стрелки- «велиты» сразу поняли, что они погорячились. Против полусотни лучников Рима, работала сотня иберийцев.

Смертоносные луки у иберийцев были больше и следовательно сильнее и дальнобойнее. И стояли они россыпью, с большими промежутками, тогда как римляне грудились толпой. За треть минуты стороны обменялись тучей стрел. На сотню римских вестников смерти, иберийцы ответили почти двумя сотнями своих. Испанцы потеряли десяток убитыми и три десятка ранеными, а римские стрелки перестали существовать. Теперь Гней Корнелий на дистанции более ни чем не мог угрожать врагу, так как стрелометы надо было долго доводить до готовности.

Вечером дровосеков римляне не посылали, побоялись, а просто расположили походный лагерь на холме. В надежде, что вверх стрелять так интенсивно не будут. Действительно эта ночь была более спокойной. Иберийцы меньше тратили стрелы. Гней Корнелий даже подумал, что они у них уже заканчиваются. Действительно, откуда у варваров может быть много стрел? Допустим десяток у каждого лучника. Итого — пять тысяч на всю армии варваров. Огромная ценность, стоимостью почти в тысячу коров. И почти все эти стрелы они уже потратили. Теперь будет легче.

Эту ночь римляне пережили, заполучив всего десяток убитых и полсотни раненых. А нет ничего хуже для воинского духа, чем грязные, окровавленные солдаты, которые кричат от боли и зовут матерей. От такого зрелища храбрость римских легионеров скисала, как молоко на полуденном солнце.

«Примечательно, насколько эффективны эти постоянно досаждающие уловки, — жаловался легат Туллий Сципиону. — Солдаты устали, раздражены и вздрагивают от малейшего шума. Парочку бедолаг, отошедших ночью помочиться, прикончили сослепу свои же товарищи».

На четвертый день карательной экспедиции боевой состав легиона составлял всего 3,5 тысячи человек. И плюс еще почти полтысячи раненых. После известий о запредельной жестокости испанцев стало ясно, что никого из больных или раненых, способных переносить тяжести передвижения, нельзя было оставлять. А по нормам, чтобы нормально передвигаться на двести больных положена сотня повозок. А тут уже все было перегружено в разы. Одни лишь телеги обоза растягивались на полтора часа прохождения.

А римляне не прошли еще даже половину пути до цели. Сципион решил возвращаться, так как если еще его и так же будут провожать, то это будет похоже на кошмар. Самое безопасное — готовиться к худшему. В сражение варвары не вступали, так что делать было нечего. Нельзя же полосовать мечом воздух? Так можно потерять равновесие, упасть и нос себе расшибить. А в Таррагоне его ждет свежий легион. Второй раз они смогут сделать загонную засаду, идти двумя колоннами и сгонять всех варваров в центр. А потом уничтожать.

Но тут полководцу доложили, что варвары строятся в поле для битвы. Вот это другое дело! Давно бы так. И Сципион дал команду выступать.

Для битвы варвары построили тысячу человек. Они что-то кричали и потрясали копьями. Сотня конников находилась на флангах. Сципион удовлетворенно отметил, что тут совсем нет тяжелой пехоты, которая ему так досаждала в последние дни. Только легкие «цетраты»- метатели дротиков, пращники, лучники. Лучников и пращников — менее четырех сотен, так что в этот раз дело точно дойдет до рукопашной!

Легион вышел в поле и построился, предоставляя варварам возможность атаковать. Сами ни шагу. Эти же мнительные любителей цветов из тех субъектов, что ни за что не наступят на трещины на асфальте. Эй, дикари! Давай, обламывай рога!