— Да-а-а, килограммов сто пятьдесят — двести, — сказал майор, обследовав яму. — Много они этой штукой могли дел натворить, — и спросил: — Как же село не всполошилось?

— Повыскакивали некоторые, но мало, Привыкли. Тут каждый день взрывы. Мало их, что ли, понатыкали этих мин! Да бомб сколько не разорвавшихся…

Камыши, в которых, по данным группы Дахцико Бдтаева, укрылись диверсанты, были окружены. Везде расставлены посты по 3—4 человека в каждом. Расстояние между ними такое, чтобы в случае необходимости они могли видеть условные сигналы друг друга.

По общему плану операции диверсантов нужно было взять живыми. Но к тому времени, когда сомкнулось кольцо окружения, стемнело, и решили ждать до утра.

Утро. Первые лучи солнца, которые, казалось, никогда не были такими долгожданными, коснулись гор. По цепи передали приказ. Началось сближение. Все понимали, что вооруженные до зубов диверсанты не сдадутся без боя. Поэтому каждый участник операции был готов к жестокой схватке. Вошли в камыши. Тишина. Непонятная, загадочная тишина. Двинулись дальше. Майор шел, не снимая пальца со спускового крючка сороказарядного немецкого автомата, добытого им недавно при ликвидации такой же банды в районе Суадага. Почти рядом шел Федор Хурумов, до боли в руках сжимая винтовку…

Оказалось, что диверсанты ночью ушли. Но как же они проскочили между постами? Как бы там ни было, но враг сумел ускользнуть. Начался тщательный осмотр каждого метра земли. Вдруг Федор Хурумов застыл на месте и к чему-то прислушался. Потом он резко рванулся вперед, быстро разгреб кучу подрезанного камыша и отступил в ужасе. Перед ним лежал человек.

— Пить! — простонал он.

— Ах, пить хочешь? Я тебя напою сейчас…

— Стой! — крикнул майор.

Поднесли флягу к губам раненого. Тот жадно глотнул воду, губы его зашевелились. Он пытался что-то сказать, но не мог. Раненого перенесли на сухое место, оказали первую помощь.

— Я хотел к вам… — задыхаясь выдавил он. — Давно ждал случая… потому пошел с ними сюда… домой хотел… Родная земля… аул мой близко… там мать… отец… вот этой воды испить хотел. Сегодня решил, но они узнали и… вот, — из единственного глаза скатилась слеза. Другой был выбит. — Теперь как собака подохну… у родного порога.

— Сколько их, куда ушли? — спросил майор.

— Три… три, — начал раненый, но не договорил… Сознание померкло.

— Смотрите, товарищ майор, рюкзаки нашли, — доложил Хурумов, — тринадцать штук.

— Осторожно, могут быть мины!

В рюкзаках оказалось оружие: пистолеты и по пять патронов к ним, ручные гранаты — лимонки по 7—8 штук, взрывчатые вещества, одежда для переодевания и по 300—350 тысяч рублей советских денег.

— А деньги-то, наверное, липовые, — сказал кто-то.

Майор вытащил из рюкзака пачку новеньких красных тридцаток, осмотрел ее внимательно и бросил обратно.

По числу рюкзаков можно было предположить, что бандитов тринадцать. Эта версия подтвердилась еще и недосказанным показанием раненого.

— Товарищ майор, а может они подались на левый берег Терека? — предположил кто-то.

— В Змейскую? Зачем?

— Оттуда сподручней в лес нырнуть.

— А Терек? Это же не речушка какая-то, которую так легко перебежать вброд. Нет, маловероятно.

— А может они в плавнях укрылись или в притеречном лесу?

— Заладили «лес» да «лес»… Враг ведь тоже не глуп, тоже соображает, что перво-наперво за ним туда кинутся, — вмешался в разговор молодой солдат. — Вот я и думаю, что не полезет он туда, а возьмет, да и махнет через «Эльхотовские ворота» в Моздокские степи. А там ищи ветра в поле.

— Надо устроить засаду здесь. Рано или поздно они вернутся за рюкзаками, — сказал Хурумов. И тогда мы их накроем.

Решение пришло само собой, когда Хурумов обнаружил ясные следы. В густых камышовых зарослях был протоптан узкий коридор, по которому, очевидно, один за другими проследовали парашютисты.

Оставив засаду, майор двинулся по следу. Скоро вышли к небольшой речке. След исчез. Нетрудно было догадаться, что десантники прошли по воде. Отобрав шесть человек, в том числе собаковода Шотаева и милиционера Хурумова, майор двинулся по течению, внимательно осматривая оба берега. Речушка была неглубокая.

Солнце взошло высоко, стало душно. В одном месте, на правой стороне речки, неожиданно обнаружили хорошо отпечатавшиеся следы. Они вели в селение Плановское. Майор отправил связного к остальным участникам операции, а сам продолжал с группой двигаться дальше.

Прошли Плановское. Не доходя до Дейского, встретили трех женщин, которые копнили сено. Они рассказали, что недавно прошли здесь какие-то люди, грязные, усталые, даже подозрительными показались…

Вскоре следы свернули с дороги. Картина была ясна: уверенные в том, что река смыла их следы, диверсанты обошли Плановское и вошли в кукурузу, которая стояла ровной стеной по обеим сторонам дороги.

Шли долго. Только растревоженные птицы взлетали тут и там. И все-таки майор Аккалаев понимал, что зверь в капкане и задача теперь в том, чтобы вытащить его оттуда с наименьшими потерями. При мысли о потерях майор почему-то огляделся вокруг. Слева от него, с трудом сдерживая собаку, шел Шотаев, справа — Хурумов, как всегда сосредоточенный и хмурый.

Собака вдруг заволновалась. Все залегли. Хурумов приподнял голову — тонкий слух бывалого радиста уловил какой-то шум.

— Ходит кто-то, — прошептал он, дотрагиваясь рукой до рукава майора, — там ходит. — Он указал на камыши. Все прислушались. Теперь уже отчетливо донеслось хлюпанье по воде. Собака рванулась и натянула ремень, но Шотаев сдержал ее, ожидая приказа.

Собака громко залаяла. На «островке» поднялась паника. Диверсанты бросались то в одну, то в другую сторону, но обнаружив, что попали в ловушку, заняли круговую оборону и открыли огонь. Застрочили автоматы. Ранен Шотаев.

— Уходи, Шотаев, и собаку убери, — крикнул майор.

Бой был жестоким. Майор увидел в нескольких метрах от себя незваных «гостей» и полоснул по ним очередью из своего сороказарядного.

Хурумов стрелял, тщательно прицеливаясь и сдабривая каждый выстрел сдержанной, но довольно колоритной кавказской руганью. Вдруг он увидел, как из зарослей поднялся огромный детина с перекошенным от злости лицом и пошел на майора. Хурумов бросился наперерез, стреляя на ходу. Срезанный меткой пулей бойца, верзила рухнул на землю. В ту же секунду застрочили чужие автоматы. Хурумов выронил винтовку, схватился за живот, скорчился, потом как-то неестественно взмахнул руками и упал на бок.

— Сволочи! — выругался майор, стреляя уже из маузера, но и в нем кончились патроны…

Бой кончился. Диверсионная группа была ликвидирована: уничтожено 12 человек и один взят в плен.

Когда Федора Хурумова несли к машине, он был без сознания. Его отвезли в ближайшую больницу. Майор Аккалаев поехал с ним. Приехали в станицу Терскую Кабардино-Балкарской АССР. Начался новый бой. Теперь уже за жизнь Федора Хурумова. Врачи не отходили от него, делая все возможное, но его состояние оставалось тяжелым. Какая-то свинцовая тяжесть навалилась на веки, но Федор огромным усилием воли снова и снова приоткрывал их, словно боялся, что если они сомкнутся, то уж никогда не откроются. Он старался рассмотреть лица тех, кто разговаривал с ним, но перед глазами был туман. В этом тумане мерещилось лицо жены. Ему хочется поговорить с ней, но губы не слушаются его.

— Как я ждал на фронте твоих писем, Ханисят, — мысленно произносит он. — А фотографии ваши — твоя и детей… они всегда были со мной. Иногда я так долго смотрел на них, что исчезало расстояние. Вы были рядом со мной. И какую же боль, какое страдание я испытал, когда вернулся домой и узнал, что тебя уже нет… Прости, Ханисят, не сумел я тебя уберечь от злых коршунов, но зато отомстил…

Страшная нестерпимая боль жжет тело, но он не стонет. Плотно сжав губы, Федор борется со смертью. Молча! Он произносит только имена дорогих ему людей: жены, детей. Потом мысли Федора перенеслись на родину, в аул Тоборза. Вообще в эти дни он почему-то часто стал вспоминать места, связанные с детством. Часто ему снились мать и отец, умершие почти одновременно два года назад. А сегодня утром, когда по радио передавали концерт русской народной песни, ему вдруг показалось, что он лежит дома, в хуторе Ардонском, куда они переселились с гор. И как им было там хорошо!